— Ну вот и чудесно. — Пульман удовлетворенно потер ладошки. — Итак, вы — Иван Николаевич Андреев, командир группы специального назначения, приехали в отпуск — так сказать, почтить память усопшей матери…
— Без «так сказать», — набычился Иван. — К делу давайте — чего тут прелюдии разводить!
— К делу так к делу, — покорно согласился хозяин кабинета. — Итак, летом 1993 года вы со своим подразделением выполняли какие-то там задачи в районе пограничного конфликта между двумя республиками на Северном Кавказе.
Было дело?
— Я всю свою сознательную жизнь выполнял какие-то там задачи — и именно на Кавказе, — криво усмехнулся Иван. — И всегда — со своим подразделением. В частном порядке меня туда на аркане не затащишь. Ну, разумеется, лето 1993-го — не исключение… Да — хочу заявить: связей, порочащих меня, не имел. Боеприпасы и оружие не продавал. Мирных жителей не расстреливал…
— Тихо, тихо, дорогой мой, — не надо резвиться! — Пульман недовольно поморщился, резким жестом маленькой ладошки давая понять, что отнюдь не одобряет Иванова неожиданного красноречия. — Итак, история гласит, что 16 августа 1993 года вы попали в плен к боевикам и провели там четверо суток.
Расскажите, пожалуйста, поподробнее об этом эпизоде.
Иван несколько опешил. О таких страничках биографии ни один военный рассказывать не спешит — независимо от обстоятельств попадания в плен и степени своего личного мужества при этом постыдном происшествии…
В тот день он с отделением выехал на несложную операцию — освобождение заложника. Даже это слишком громко сказано — операция… Нужно было просто прокатиться в поселок на границе противоборствующих республик — забрать пастуха, которого «соседи» захватили неделю назад, а сейчас согласились обменять на своего боевика, по пьяному делу заплутавшего в горах и угодившего прямым ходом в лапы бойцов войскового блокпоста на перевале.
В общем — прогулка. Никаких посредников, представителей ОБСЕ — сугубо добровольное «соседское» дело. Взяли этого самого боевика, посадили его в «бэтээр» и покатили. И, как это частенько случается с чужаками, второпях немного оплошали — перепутали населенные пункты. Приехали, одним словом, в точно такой же по виду поселок, только с малю-ю-юсенькой разницей — располагался он по другую сторону границы, на территории «соседей». Надо отдать боевикам должное: они тщательно вели наблюдение за подступами к своим населенным пунктам и не замедлили в полном объеме воспользоваться оплошностью военных.
При въезде в поселок «бэтээр» внезапно окружила толпа женщин и детей. Пришлось остановиться — не давить же мирное население! Как только остановились, в солдат тотчас же полетели камни — все, в том числе и Иван, ловко попрятались под броню и начали совещаться — как жить дальше. А далее все покатилось по отработанному сценарию: пока совещались, откуда-то возникли боевики, по-хозяйски вскарабкались на броню и начали чудить. Двое просунули в неосмотрительно оставленные открытыми люки оборонительные гранаты с выдернутыми чеками и предложили альтернативу. Либо Иван со товарищи выкладывают оружие на броню и, не делая резких движений, выбираются по одному, либо… либо сами понимаете — что. Присутствие в трюме своего соратника ни капельки их не смутило — если надо, заявили они, пусть помирает во благо великой идеи газавата…
В тот раз Иван пошел на компромисс с уставом и понятиями воинского долга — почему-то хотелось жить самому и сохранить десяток молодых жизней своих подчиненных. Одним словом, сдался он, без всяких условий и гарантий — под «честное пионерское» боевиков. А те, обрадованные легкой победой, шибко куражиться не стали: попинали всех подряд самую малость, затем солдат раздели до трусов и отправили в пешем порядке обратно. Ивана же, как особо важную птицу, отвели в какой-то сарай и держали там четверо суток, а сами между тем вели переговоры насчет его обмена на двоих своих сотоварищей, томившихся в одной из тюрем кавказского региона вот уже более полутора лет…
— И чем вы там занимались? — прервал ровный ход повествования Пульман. — С кем общались, кого видели, каким образом общались?
— Как чем занимался? — искренне удивился Иван и тут же невесть отчего развеселился. — Ха! Ну вы даете… Чем может человек в плену заниматься?
С утра до вечера любовался этими харями, а они, хари то есть, прикалывались от скуки как бог на душу положит… Они вообще-то все подряд веселые ребятишки, с развитым чувством юмора. Все с шутками, прибаутками. Каждое утро выводили к скале, читали приговор — именем Конфедерации Горских Народов, и — та-та-та-та!
— пару-тройку очередей поверх головы. Расстрел, короче, имитировали.
Боеприпасов у них навалом было — вот и… А так, в общем, довольно сносно. Там у них один студент-востоковед был, так тот, гад, вообще прописал мне курс лечения методом восточной медицины. Посмотрел в глаза, пощупал печень: как у вас тут, говорит, запущено все! Ага — и прописал. Говорит, за все время своего существования я сожрал столько шлаков и токсинов, что теперь и за пятилетку не выведешь. Ну и предоставил мне на эти четверо суток прекрасную возможность обходиться без всех этих вредоносных шлаков и радионуклидов — здоровей, короче, не хочу!
Заметив недоумевающий взгляд своего собеседника, Иван счел нужным пояснить:
— Ну че — непонятно, что ли? Жрать, короче, не давали. Только воду. Жлобы, блин…
— Зачем вы мне все это рассказываете? — недовольно нахмурился Пульман. — Меня совершенно не интересует, как с вами там обращались! Вы мне лучше скажите — эмм… Там, в этом сарае, кроме вас, был еще кто-нибудь? Я не имею в виду боевиков, сами понимаете… Пленные там еще были?
— Насчет пленных — не знаю. А кроме меня, там еще один мужик лежал — раненый. На носилках, в углу. Странный тип, я вам доложу, этот мужик… был.
— Был?! — напрягся Пульман. — Вы сказали — был? Что с ним произошло?
— Ну, как вам сказать… Так получилось, что этот самый сарай, в котором я сидел, — единственное приличное место, где можно содержать охраняемый контингент. Прочные стены, вокруг высокий забор. Подступы хорошо просматриваются… В общем, значительно облегчается задача наблюдения для часовых…
— Да прекратите вы меня спецификой пичкать! — возмутился Пульман — было заметно, что он изводится от нетерпения, слушая Ивана. — Про мужика! Про мужика давайте!
— Даю про мужика, — согласился Иван. — Когда меня посадили в сарай, он уже там лежал. Потом, спустя некоторое время, выяснилось, что его случайно ранили боевики. А может, не случайно — черт его знает. Но, в общем, получилось так, что ехал он себе по делам через пограничную зону — придурок!
Нашел, где кататься! — ага, ехал себе, а у боевиков там пост — что-то типа КПП.
Дальше — просто и скучно до безобразия. Часовой КПП дал отмашку, этот фрукт — ноль внимания. Часовой дал очередь по колесам. Одна дурная пуля срикошетила — и амбец.
— Ам… чего?
— Ну, хана, короче. Пуля в голову попала. Пока разобрались, что к чему, пока сообщили куда следует, он почти двое суток в сарае лежал без медпомощи.
— А что было потом?
— Со мной?
— Да ну, при чем здесь вы! С этим — с мужиком!
— А-а-а…Моя судьба, выходит, вас интересует постольку-поскольку. Ну-ну… А с мужиком было так. — Иван с деланной обидой надул губы и не без ехидства сообщил высокопарным слогом:
— Не могу утверждать, что это достоверный факт — увы, слухи настолько противоречивы, что… В общем, когда меня обменяли, наши рассказывали, что машина, которая перевозила этого дядю в долину, вроде бы наекрякнулась. Так что…
— Машина — чего? — Пульман привскочил с подоконника. — Что с машиной случилось?
— В пропасть свалилась. — Ивану надоело интриговать собеседника. — Насовсем. А может, помог кто свалиться чтобы, значит, за немца не отвечать.
Все, кто в машине были, — сами понимаете…
— Черт!!! Черт!!! — нервно вскрикнул Адольф Мирзоевич и в отчаянии стукнул кулачком по подоконнику. — Столько трудов, столько затрат — псу под хвост… Черт! Надо же, а…
— Да ладно вам убиваться, — успокоил его Иван, украдкой усмехнувшись — до того наивными показались ему потуги этого странного человечка возвратить к жизни эпизод пятилетней давности, не имеющий вроде бы никакого значения. — Немцем больше, немцем меньше…
— Немцем? — только сейчас Пульман, похоже, расслышал и зацепился за последнее слово, и в глазах его загорелась какая-то непонятная надежда. — Вы сказали — немцем? Вы что, разговаривали с ним?
— Да как я мог с ним разговаривать? — вскинулся Иван. — Он же без сознания лежал. То есть никакой был в невменяемом состоянии, бредил все.
— А вы не можете… — Пульман защелкал пальцами. — Не можете припомнить — пусть приблизительно — содержание этого… эмм… бреда?
— Эка вы хватили! — Иван не выдержал и рассмеялся. — Ну, вы даете… Он же на немецком бредил. Это я по отдельным фразам понял — в кино, помню, слышал… В школе и училище я английский проходил, и то могу только «руки вверх» и «кто командир вашего подразделения». А вы говорите! Просто он одну фразу повторял особенно часто, как заведенный. Будто боялся, что она помрет вместе с ним и никто ее не услышит, ага… Какие-то цифры там были — «айн» точно было, остальное — черт его знает…
— Значит, вы говорите… говорите, что он в бреду часто повторял эту фразу… фразу с цифрами… А? — По вкрадчивости тона можно было предположить, что хозяин кабинета очень хочет получить положительный ответ.
Было также заметно, что он внутренне страшно напрягся — как кошка перед прыжком. Да, кошка, этакая маленькая, плешивая, вероломная тварюга. Черт его знает, что там повторял этот немец — столько времени прошло… Подыграть?
— Ага. Всю дорогу повторял эту самую долбаную фразу — до смерти надоел. Бубнит, сволочь, и бубнит — я еще, помню, хотел ему башку открутить, чтобы жить не мешал…
— Угу-угу… Ну вот и прекрасно! Вот и отлично! — Пульман возбужденно потер ладошки, скорчил отвратительную гримасу, которая, по всей видимости, означала улыбку торжества, покинул свое безопасное место и забегал по кабинету. Похоже, придумал что-то, сволота!
— Что «прекрасно»? — кисло поинтересовался Иван. — Что «отлично»?
Может, собираетесь пытать меня до тех пор, пока я не заговорю по-немецки? И желательно, конечно, на берлинском диалекте, да? А потом будете пытать, пока я не вспомню эту самую дурацкую фразу с цифрами… Так?
— Да нет, мой юный друг! — Пульман игриво подмигнул «юному другу», чего ему, наверное, делать не следовало — так страшно перекособочилось его и без того непрезентабельное зеркало души. — При чем тут — пытать! Вы сами мне все расскажете — безо всякого нажима. Если только ничего не врете — насчет фразы с цифрами.
— Зачем мне врать? — криво ухмыльнулся Иван. — Смысла нет… А вот — как это я вам расскажу то, чего не смог запомнить пять лет назад… Ну уж, извините — это вы того… Загибаете. Как вы вообще себе это представляете?
— Да просто все! Элементарно. — Хозяин кабинета вдруг совершенно успокоился и заговорил наставническим тоном:
— Видите ли, я специалист в этой области. Никаких проблем, как говорится… Просто угощу вас кое-какими медикаментами, практически безвредными для организма, настрою соответствующим образом, введу в гипнотический сон — и вы воспроизведете не только фразу, которая меня интересует, но и все, что я посчитаю нужным узнать из вашего «черного ящика» — независимо от срока давности. Мне, собственно, нужна только эта самая дурацкая фраза с цифрами… эмм… а потом, если все получится, я вас того… домой отпущу.
— Хм… домой! — Иван недоверчиво усмехнулся, однако высказываться пока что не стал, а осторожно поинтересовался:
— И это все, что вас интересует?
— Да, все, — подтвердил Пульман, деловито роясь в стенном шкафу со стеклянными дверцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72