К этому времени произошло четыре убийства, одно – уже после убийства Бобби Фрица. Женщины, остающиеся одни в доме, стали очень осторожно открывать двери, спрашивая, кто пришел; шоферы, развозящие молоко, и разносчики почты теперь часто даже не звонили в двери хэмпстедских домов – они просовывали продукты и газеты в квадратное отверстие во входных дверях, громко стучали и уходили. Никто теперь даже не отваживался в одиночку гулять, предпочитали прохаживаться вдвоем или группками по три человека. Иногда посреди Мэйн-стрит можно было увидеть стройную, элегантную женщину, которая внезапно начинала рыдать; и вы не могли понять, то ли она находится в разгаре бракоразводного процесса, то ли кто-то из ее детей отправился в плавание, из которого уже не возвращаются, то ли просто ей уже не под силу выносить все хэмпстедские волнения.
Да, все еще проходили теннисные матчи и собирались по воскресеньям в Загородном клубе на ленч завсегдатаи; и люди ходили к Гринблату и в Гранд-Юнион и покупали пиво, запасные шпангоуты и брикеты древесного угля так, словно шло самое обыкновенное лето. Но теперь разговоры на теннисных кортах и в клубе были скорее посвящены смертям и самоубийствам, нежели Уимблдонскому турниру, рынку ценных бумаг и колледжам, в которые должны были отправиться дети, – близилась осень. Теперь разговоры велись о том, насколько быстро вы сможете выбраться из Хэмпстеда и сможете ли вы продать ваш особняк с тремя акрами леса, отстроенный шестьдесят пять лет назад в колониальном стиле и заложенный более двадцати лет назад. Но иногда беседа перескакивала на совершенно загадочные вещи, которые никто не понимал и, более того, не хотел понимать. Арчи Монаген пытался намекнуть своему адвокату и одновременно партнеру по гольфу Тому Флину, что вскоре после аварии Леса Макклауда на шоссе 1-95 ему показалось, что он чувствует странный запах, исходящий от тех самых кустов, которые так беспокоили Леса.
Ронни Ригли могла бы ответить на вопросы о продаже этих домов с тремя акрами земли: если быть до конца откровенной, то стоимость дома в Хэмпстеде не превышала сейчас цены коробки крекеров, но продать любой из них совершенно невозможно. С тех пор как было обнаружено четвертое тело и произошли самоубийства всех этих детей, их даже нельзя сдать в аренду.
Грем Вильямс заметил объявление «Продается» на лужайке Эвелин Хугхарт, но он ни разу не видел ни Ронни, ни другого агента по продаже недвижимости, демонстрирующих панораму около хугхартовского дома; вместо этого в один прекрасный день он увидел на Бич-трэйл грузовой фургон и Эвелин, наблюдающую за рабочими, которые выносили мебель из ее дома.
– Ты нашла покупателя, Эви? – спросил он.
Она отрицательно покачала головой:
– Нет, тем не менее я уезжаю в Виргинию. Я больше не чувствую себя спокойно в Хэмпстеде, – она, обернувшись, посмотрела на дом, где было видно, как за входной дверью рабочий укладывает картины в рамах. – Вы понимаете меня, мистер Вильямс?
– Прекрасно понимаю, – подтвердил Грем.
Он знал, что так поступает не она одна. Как и Черным Летом 1873 года, многие просто уезжали отсюда. Одни вдруг решали пораньше отправиться в отпуск, другие неожиданно вспоминали, что давно хотели показать детям Дымные Горы или что те же дети уже полтора года не видели своих дедушек и бабушек. Теперь в каждом из кварталов уже был пустующий дом, иногда на нем было помещено объявление о продаже, иногда – нет. Грем был готов поспорить, что к августу в каждом квартале будет три или четыре пустых дома, и людей не будет волновать, купят их или нет, – они просто захотят убраться подальше от этого места.
Эвелин Хугхарт внимательно смотрела на него, золотисто-медовая загорелая кожа казалась бледной, в глазах застыло странное выражение, которого не должно быть у такой красивой женщины, как Эвелин Хугхарт.
– Хотелось бы знать, что вы обо всем этом думаете, – сказала она.
– Я думаю, что это дело рук только одного убийцы, – ответил он, считая, что ее интересует именно это. В Хэмпстеде многие люди предполагали, что Гарри Старбек совершил первые два преступления, а две следующие жертвы убиты каким-то «подражателем».
– Я не это имею в виду, мистер Вильямс. Вы заметили, что в Хэмпстеде не видно больше птиц, во всяком случае живых птиц? Они все похожи на этих, – носком ноги она показала на кучку перьев, валяющуюся в канаве на другой стороне улицы. В десяти метрах от нее лежала другая мертвая птица. – И знаете, кого еще вы больше никогда не увидите в этом городе? Кошек и собак. Их больше нет. Все собаки убежали, кошки просто исчезли.., может, они все тоже убежали отсюда. Что вы думаете?
– Это загадка, Эви. Я думаю, этих птиц просто уничтожили кошки.
– И в то же время вы прекрасно понимаете, почему я уезжаю из города. Я повторю. Интересно было бы знать, что вы думаете?
– Единственное, что я знаю, это что нечто подобное уже происходило когда-то раньше – примерно лет сто назад; население города уменьшилось наполовину.
– Сто лет назад, – ему послышалось какое-то отвращение в ее голосе. – Сто лет назад люди слышали такие вещи, которых не должны были бы слышать?
Он поднял брови, не понимая, куда она клонит, а Эви продолжала:
– Или видели вещи, которых не должны были видеть?
Разрешите поделиться с вами кое-какой информацией, мистер Вильямс. В этом городе есть люди, неплохо разбирающиеся в электронном оборудовании. Существуют приборы, которые могут записывать голоса, а потом с помощью дистанционного управления вновь прослушивать их. Эти приборы могут записывать и воспроизводить голоса так, словно они звучат прямо рядом с вами, в соседней комнате, мистер Вильямс. И я думаю, они умеют проделывать такие же штучки с изображением. Мистер Вильямс.., не просто голоса, но и изображение! Движущееся изображение! Проецируемое прямо в вашу спальню! Не похоже ли это на то, что наши «друзья» в Москве хотели бы испытать на нас, мистер Вильямс?
Так политическая деятельность мужа и его взгляд на события на Бич-трэйл подействовали на Эви Хугхарт.
– Доктор Хугхарт объяснил мне многое, – продолжала она. – Они просто пробуют на мне свою технику, правда?
Я для них подопытная свинка. Они испытывают какие-то лучи. Или направленное излучение – как там вы его называете? Вы один из их полковников, да? Вот какими они обычно бывают, не так ли, особенно высокопоставленные!
Эвелин Хугхарт что-то услышала, подумала, что что-то видит, и с тех пор ее сознание восприняло эту навязчивую идею.
– Вы должны оставить в покое наших кошек и собак, – проговорила она и, повернувшись, побежала по направлению к дому.
***
«МАССОВЫЕ УБИЙСТВА В КОННЕКТИКУТЕ» – гласил заголовок в «Нью-Йорк пост» после четвертого убийства, а «Нью-Йорк тайме» вопрошала: «ХЭМПСТЕД: ПРОКЛЯТИЕ БОГАТСТВА?»
Именно эту вторую статью на установке «Телпро» в Монтане читали на экранах компьютеров Тед Вайс и Билл Пирс.
13-9"Телпро" платила за доступ к материалам «Тайме» и за телеграфную службу, чтобы как-то разнообразить их изоляцию.
– Мы должны рассказать, – заявил Пирс, и Вайс согласился, но одного он не понимал: сообщение в «Тайме» об утопившихся детях, похоже, совершенно не связано с действием ДРК-16.
Хэмпстед был, казалось, проклят, и не только потому, что престиж города был потерян; то, что там происходило, походило на почти библейские потрясения. Тревоги Хэмпстеда вышли за рамки обычного страха о собственной безопасности или параноической подозрительности к незнакомым людям, которые вошли в привычку, – они превратились в тревогу души. Казалось, что город карает сам себя, словно сумасшедший, который убил и изувечил четырех человек, был создан какими-то самыми глубинными и самыми тайными побуждениями Хэмпстеда, – и это было наказанием за богатство. Богатство, да. Наказанием за нечестное, не праведное богатство.
Жители Хэмпстеда, которые двадцать второго июня не пошли в церковь, могли увидеть интересное зрелище: съемочная группа медленно ехала по середине Саутвил-роад, транслируя репортаж корреспондента Си-Би-Эс в студию Нью-Йорка. Хэмпстед и его страшные волнения – вот о чем рассказывал Чарльз Куралт в «Санди морнинг». Корреспондент в очках с толстыми стеклами выглядел одновременно и очень доброжелательно, и взволнованно. Он вышел на Саутвил-бич и, глядя через плечо на спокойно плещущуюся воду, произнес:
– В этом месте встретили смерть Томас и Мартин О'Хара и девять других детей – здесь, на этом уютном берегу.
А наверху, на Блуфиш-хилл, в доме стоимостью триста тысяч долларов, буквально в ста ярдах от того места, где снимается наш репортаж, погибла Эстер Гудолл, вторая жертва массового убийства в этом городе. Смерть не выбирает людей, ей все равно, какое положение они занимают. И сейчас здесь, в Хэмпстеде, Коннектикут, всех волнует, почему все складывается так ужасно, почему страшные сны становятся трагической явью.
Еще один взгляд на тихо подкатывающийся прибой.
– Двигайся на меня, Чарльз.
2
Через день после того, как репортер Си-Би-Эс предположил, что Хэмпстед заслужил все неприятности, потому что это богатый город, Сара Спрай в шесть вечера все еще работала в редакции, пытаясь написать статью для «Газеты».
Сара хотела назвать эту заметку «Страницы раздумий» и намеревалась продемонстрировать, что действительно много думала над происшедшим. Она видела передачу «Санди морнинг» – передачу, которую весьма уважала. К сожалению, у Сары возникли сложности с обычными бессознательными действиями: она хотела изложить на бумаге определенные идеи, но привычная, не требующая усилий связь между сознанием Сары и ее пишущей машинкой на этот раз подвела.
Обдумывая фразу, что обычно заставляло ее сконцентрироваться, она автоматически застучала по клавишам пишущей машинки, но спустя несколько минут увидела, что большая часть текста выглядит так, словно она пребывала в лунатическом состоянии: напечатано было совсем не то, что она хотела. Первый абзац звучал так:
«Получаем ли мы отказ от Оригона ? Этта позорный риззулътат отсутствия контроля за звездами и девушками. Так много разных слоняются взад и вперед дикломируя стихи про чуму перед пьяным взором садовника Роберта Фрица. Лесная ветьма снова устрашала и сомневалась».
Сара взглянула на эти строки: какое-то мгновение она видела в них те предложения, которые, ей казалось, она печатала, но уже в следующую секунду перед ней всплыла ужасная белиберда, которую она напечатала в действительности. Сара потрясла головой – как будто туман стоит в глазах. Она вновь попробовала печатать, ее пальцы начали выстукивать «Теперь мы должны плыть против течения вины, которую…» Сара поднесла страницу к глазам:
«Голые пловцы над плыть ротив, говоря которые…»
***
Она отдернула пальцы от пишущей машинки.
***
Сара Хендерсон Спрай никогда не думала о том, чтобы стать журналистом, ведущим колонку слухов и светских новостей. И несмотря на это, именно так воспринимало ее большинство читателей, хотя «Что Сара видела» было только маленькой частью ее обязанностей в «Газете». Она редактировала и готовила макет для второй половины газеты, она писала об открытии художественных выставок, о спектаклях, поставленных в театре Хэмпстеда и театре Глена, и она все еще делала основные репортажи – то, что было ее первоначальной работой в «Газете», когда Сара Хендерсон закончила Патчинский университет. Репортажи и только репортажи – вот то, чем она хотела заниматься. Желание понять, как все происходит, было у нее в крови. «Газета» превратилась в ее дом, и она никогда не хотела ничего другого, кроме того, что она ей давала.
Конечно, благодаря «Газете» произошло ее первое столкновение с трагедией. Ей тогда исполнилось двадцать пять, и как самого молодого сотрудника ее послали в 1952 году в саутвильский Загородный клуб сделать репортаж о самоубийстве Джона Сэйра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61