— Вы способны определить, что у него такое?
Индеец перелез в их каноэ и склонился над больным. Похлопал по груди, заглянул в глаза, пощупал пульс, посмотрел на ладони и поднял голову.
— Да, я прекрасно знаю этот недуг.
— Как он называется?
— Смерть.
— Нет! — заволновался Вернон. — Не говорите так! Он не умрет?
Том уже пожалел, что спросил мнение дона Альфонсо.
— Мы заберем его в лагерь. Пинго поведет его каноэ, а я — наше. — Он повернулся к брату: — Мы нашли одного мертвого проводника. А где другой?
— На него ночью прыгнул ягуар и затащил на дерево. — Вернон поежился. — Мы слышали, как он кричал, и хруст костей. Это было так… — Он не договорил. — Том, вытащи меня отсюда.
— Сейчас, сейчас, — отозвался брат. — Я отправлю тебя и Учителя с Пинго в Брус.
В лагерь они приплыли уже затемно. Том поставил палатку, и они перенесли из лодки Учителя и положили внутрь. Больной отказывался от еды, по-прежнему молчал, только смотрел так, что сжималось сердце. Том сомневался, что он сохранил рассудок.
Вернон решил провести ночь в той же палатке, а наутро, как только солнце окрасило верхушки деревьев, позвал на помощь. Первым прибежал на зов Том. Учитель в крайне возбужденном состоянии сидел в спальном мешке. Его лицо побледнело, кожа высохла. Глаза блестели, словно осколки синего фарфора, и дико блуждали, ни на чем не останавливаясь. Пальцы хватали воздух. Внезапно больной заговорил.
— Вернон, ты где? — выкрикнул он и стал шарить руками. — Боже мой, Вернон, где я?
Том с ужасом понял, что больной ослеп. Вернон встал на колени и взял несчастного за руку.
— Я здесь, Учитель. Мы в палатке. Мы отвезем вас в Америку. Все будет хорошо.
— Какой же я был дурак! — От напряжения губы Учителя перекосились, при каждом звуке изо рта вылетали брызги слюны.
— Учитель, пожалуйста… Пожалуйста, не волнуйтесь. Мы едем домой — в ашрам.
— Я имел все! — ревел больной. — Деньги! Трахал девочку-подростка. Дом на море. Меня окружали обожатели. У меня было абсолютно все! — У него выступили вены на лбу; изо рта сочилась слюна и свисала с подбородка. Тело сотрясали жестокие конвульсии, и Тому показалось, что он слышит, как бряцают кости. Незрячие глаза, словно бильярдные шары, бешено вращались в орбитах.
— Учитель, мы отправим вас в больницу. Не говорите… все будет хорошо…
— Но мне показалось мало. И я, идиот, захотел еще. Захотел сто миллионов долларов! И вот взгляните, что со мной приключилось! — Проревев последнее слово, он опрокинулся навзничь. Послышался шлепок вроде того, с каким падает на пол уснувшая рыба. Учитель остался лежать с широко открытыми глазами, но они стекленели.
Учитель умер.
Вернон смотрел в ужасе, не в состоянии произнести ни слова. Том положил руку на плечо брату и почувствовал, что тот дрожит. Они стали свидетелями очень дурной смерти.
Дон Альфонсо тоже дрожал.
— Надо уходить, — проговорил он. — Явился злой дух и забрал этого человека, а он не хотел уходить.
— Приготовьте одну из лодок для возвращения в Брус, — попросил его Том. — Пинго отвезет туда Вернона, а мы, если не возражаете, продолжим путь.
— Так будет лучше, — кивнул индеец. — Болото — неподходящее место для вашего брата. — Он отдал приказ, и перепуганные, как все остальные, Чори и Пинго бросились к каноэ.
— Не могу понять!.. — простонал Вернон. — Учитель был хорошим человеком. Почему же он умер таким недостойным образом?
Брата постоянно обводили вокруг пальца разные мошенники, подумал Том. Обычные жулики и всякие духовные учителя и гуру. Но теперь не время об этом говорить.
— Иногда нам кажется, что мы знаем человека, а на самом деле совершенно не представляем, кто он такой. — сказал он.
— Я провел с ним три года. И я его знал. Должно быть, все дело в лихорадке. Он бредил, его разум затуманился. И он не ведал, что говорил.
— Надо его похоронить и ехать.
Вернон принялся копать могилу, Том и Сэлли взялись ему помогать. Они расчистили небольшую площадку за лагерем и, действуя топором Чори, вырубили корни. Затем стали углубляться в липкую, раскисшую почву. Вскоре неглубокая яма была готова. Они перетащили в нее Учителя, засыпали вязкой массой и завалили принесенными с берега небольшими булыжниками. Дон Альфонсо, Чори и Пинго уже сидели в каноэ и явно проявляли нетерпение.
— Ты в порядке? — Том обнял брата.
— Да, — ответил тот. — И я принял решение. Я не возвращаюсь — еду с вами.
— Вернон, мы обо всем условились.
— Не вижу смысла ехать обратно. Я совершенно на мели. У меня нет даже машины. В ашрам мне дорога закрыта.
— Что-нибудь придумаешь.
— Уже придумал. Плыву с вами.
— Ты не в том состоянии. Только что был на грани смерти.
— Я должен. И совершенно оправился.
Вот в этом Том сомневался и продолжал колебаться.
— Пожалуйста, Том!..
В просьбе Вернона послышалась такая искренность, что Том удивился и неожиданно для себя обрадовался. Он сжал брату плечо.
— Хорошо. Будем делать все вместе, как хотел отец. Дон Альфонсо хлопнул в ладоши:
— Может, хватит разговоров? Пора плыть. — Том кивнул, и индеец дал приказ отчаливать.
— Поскольку у нас теперь две лодки, я тоже могу работать шестом, — предложила Сэлли.
— Шест — это мужская работа, — буркнул старый индеец.
— Вы, дон Альфонсо, неисправимый свинтус и сексуальный шовинист, — парировала девушка.
— Свинтус и сексуальный шовинист? — Индеец наморщил лоб. — Это что еще за зверь? Мне следует обидеться?
— Непременно.
Дон Альфонсо энергично оттолкнулся, и каноэ быстро скользнуло вперед. Он улыбнулся:
— Я в восторге. Большая честь, если тебя обижает красивая женщина.
28
Марк Аврелий Хаузер посмотрел на белую грудь своей рубашки и, заметив жучка, снял его с ткани, раздавил между лопатообразным большим и указательным пальцами и, получив удовольствие от приятного хруста, отшвырнул в сторону. И снова обратил свое внимание на Филиппа Бродбента. Жалкое ничтожество — куда девался весь его гонор? Грязный, искусанный Филипп скрючился на земле со связанными руками и ногами. Хаузер не мог понять, почему некоторые люди не способны соблюдать в джунглях личную гигиену.
Он посмотрел в ту сторону, где трое солдат держали их проводника Орландо Окотала. Этот Окотал доставил ему немало неприятностей — едва не улизнул, пришлось гнаться за ним по пятам. Пропал целый день. Роковая ошибка Окотала заключалась в том, что он решил, что гринго, этот белый янки, не способен выследить его на болоте. Видимо, не слышал о таком местечке, которое называется Вьетнам.
Тем лучше. Но теперь все кончилось. Болото осталось почти позади, так что Окотал был больше не нужен. А урок, который ему преподнесет Хаузер, пойдет на пользу и Филиппу.
Марк вдохнул насыщенный запахом джунглей воздух.
— Помните, Филипп, когда мы укладывали поклажу в каноэ, вы меня спросили, зачем нам наручники и цепи?
Бродбент не ответил. Хаузер тогда сказал, что наручники — это средство держать в узде солдат, нечто вроде походной гауптвахты. И что, конечно, он не собирается их использовать.
— Теперь вы понимаете, для кого они? — хмыкнул Хаузер. — Они для вас.
— Почему бы вам меня не убить и не покончить со всем разом?
— Всему свое время. Не так легко убить последнего в роду.
— Что это значит?
— Рад сообщить, что я позаботился о ваших братьях, которые следовали за нами по болоту. Когда угаснет последний из рода Бродбентов, я возьму то, что принадлежит мне по праву.
— Вы психопат.
— Отнюдь. Я разумный человек, который собирается исправить причиненное ему великое зло. Кстати, с вашей помощью.
— Что это за зло?
— Мы с вашим отцом были партнерами. Но он лишил меня доли от нашей первой находки.
— Это случилось сорок лет назад.
— Что только усугубляет преступление. Сорок лет я боролся за выживание, а он купался в роскоши.
Филипп напряг все силы, но только громыхнул цепями.
— Как интересно повернулось колесо Фортуны. Сорок лет назад ваш отец надул меня и лишил состояния. Я попал в приятное местечко под названием Вьетнам. А он занял место среди богатеев. А теперь я готов вернуть все назад. И даже с процентами. Забавная ирония. Филипп, только подумайте: это все поднесли мне вы на серебряной тарелочке.
Филипп промолчал.
Хаузер снова вздохнул. Ему нравилась жара и нравился этот воздух. В джунглях, как нигде, он чувствовал себя здоровым и живым. Не хватало только легкого аромата напалма. Он повернулся к одному из солдат:
— А теперь займемся Окоталом. Филипп, вам стоит на это посмотреть.
Два каноэ были готовы, вещи уложены. Солдаты швырнули проводника и Филиппа в одно из них, запустили моторы и повернули на край озера, где начинались перемежавшиеся заводями многочисленные протоки. Хаузер стоял на носу и указывал путь:
— Туда!
Он вел отряд к обособленной от большой воды тихой заводи — знал, что в таких местах, когда спадает вода, пираньи съедают все, что можно, и начинают пожирать друг друга. И горе тому зверю, который ненароком угодит в это место.
— Глушите моторы! Бросайте якоря!
Моторы замолчали, и тишину нарушили лишь два всплеска якорей.
Хаузер повернулся к проводнику. Представление должно получиться интересным, решил он.
— Поднимите!
Солдаты поставили Окотала на ноги. Марк подошел и посмотрел ему в лицо. Одетый в европейскую рубашку и шорты индеец держался спокойно и прямо — глаза не выдавали ни страха, ни ненависти. Этими несчастными таваха, подумал Хаузер, руководит неестественное чувство долга и чести. Марку не нравились такие люди. Совершенно негибкие — на них невозможно положиться. Вот и Макс был из таких.
— Ну что ж, дон Орландо, — начал он с насмешливой ухмылкой, — имеете что-нибудь сказать?
Индеец посмотрел на него немигающим взглядом. Хаузер достал перочинный нож.
— Свяжите его как следует.
Солдаты набросились на жертву, завели за спину руки, стянули в лодыжках ноги.
Хаузер открыл лезвие и с неприятным звуком «жиг-жиг» поточил острие о куртку. Попробовал о большой палец, улыбнулся и, шагнув к Окоталу, сделал длинный надрез сквозь рубашку на груди. Рана была неглубокой, но зеленая ткань рубашки немедленно почернела от крови.
Индеец не шелохнулся.
Хаузер сделал новые надрезы: на плечах, на руках и на спине. И снова Окотал никак не показал, что ему больно. Подобной стойкости Марк не видел с тех самых пор, когда присутствовал на допросах пленных вьетконговцев.
— Пусть кровь немного потечет.
Солдаты ждали. Рубашка все больше темнела. Где-то в чаще закричала птица.
— Бросайте!
Трое солдат толкнули индейца, и он опрокинулся за борт. Вслед за всплеском последовало несколько секунд тишины, а затем на поверхности возник водоворот. Сначала медленный, он становился все быстрее, так что вся заводь вскипела. В коричневой мути, словно блестящие монетки, мелькали серебристые спины. А затем все закрыло красное облако. На поверхность стали выскакивать обрывки зеленой ткани и куски розовой плоти, которые тут же исчезали в ненасытных пастях.
Вода кипела добрых пять минут, а затем успокоилась. Хаузер остался доволен. Он повернулся к Филиппу посмотреть, какова его реакция. И был удовлетворен.
Вполне.
29
Три дня отряд продолжал плыть сквозь самое сердце болота и все глубже забирался в переплетающуюся сеть проток. Путешественники ночевали на покрытых грязью островках, которые едва возвышались над уровнем воды, и, поскольку Чори не мог добыть дичь, варили на мокрых, чадящих сучьях рис и бобы. Несмотря на непрекращающийся дождь, вода понижалась и обнажала поваленные в болото деревья, которые, чтобы удалось двигаться дальше, приходилось рубить. И куда бы они ни плыли, за лодками следовали тучи злобно гудящих черных мух.
— Вот теперь мне кажется, что я способна закурить, — пожаловалась Сэлли. — Уж лучше умереть от рака, чем такое терпеть.
Дон Альфонсо торжествующе улыбнулся и достал из кармана трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Индеец перелез в их каноэ и склонился над больным. Похлопал по груди, заглянул в глаза, пощупал пульс, посмотрел на ладони и поднял голову.
— Да, я прекрасно знаю этот недуг.
— Как он называется?
— Смерть.
— Нет! — заволновался Вернон. — Не говорите так! Он не умрет?
Том уже пожалел, что спросил мнение дона Альфонсо.
— Мы заберем его в лагерь. Пинго поведет его каноэ, а я — наше. — Он повернулся к брату: — Мы нашли одного мертвого проводника. А где другой?
— На него ночью прыгнул ягуар и затащил на дерево. — Вернон поежился. — Мы слышали, как он кричал, и хруст костей. Это было так… — Он не договорил. — Том, вытащи меня отсюда.
— Сейчас, сейчас, — отозвался брат. — Я отправлю тебя и Учителя с Пинго в Брус.
В лагерь они приплыли уже затемно. Том поставил палатку, и они перенесли из лодки Учителя и положили внутрь. Больной отказывался от еды, по-прежнему молчал, только смотрел так, что сжималось сердце. Том сомневался, что он сохранил рассудок.
Вернон решил провести ночь в той же палатке, а наутро, как только солнце окрасило верхушки деревьев, позвал на помощь. Первым прибежал на зов Том. Учитель в крайне возбужденном состоянии сидел в спальном мешке. Его лицо побледнело, кожа высохла. Глаза блестели, словно осколки синего фарфора, и дико блуждали, ни на чем не останавливаясь. Пальцы хватали воздух. Внезапно больной заговорил.
— Вернон, ты где? — выкрикнул он и стал шарить руками. — Боже мой, Вернон, где я?
Том с ужасом понял, что больной ослеп. Вернон встал на колени и взял несчастного за руку.
— Я здесь, Учитель. Мы в палатке. Мы отвезем вас в Америку. Все будет хорошо.
— Какой же я был дурак! — От напряжения губы Учителя перекосились, при каждом звуке изо рта вылетали брызги слюны.
— Учитель, пожалуйста… Пожалуйста, не волнуйтесь. Мы едем домой — в ашрам.
— Я имел все! — ревел больной. — Деньги! Трахал девочку-подростка. Дом на море. Меня окружали обожатели. У меня было абсолютно все! — У него выступили вены на лбу; изо рта сочилась слюна и свисала с подбородка. Тело сотрясали жестокие конвульсии, и Тому показалось, что он слышит, как бряцают кости. Незрячие глаза, словно бильярдные шары, бешено вращались в орбитах.
— Учитель, мы отправим вас в больницу. Не говорите… все будет хорошо…
— Но мне показалось мало. И я, идиот, захотел еще. Захотел сто миллионов долларов! И вот взгляните, что со мной приключилось! — Проревев последнее слово, он опрокинулся навзничь. Послышался шлепок вроде того, с каким падает на пол уснувшая рыба. Учитель остался лежать с широко открытыми глазами, но они стекленели.
Учитель умер.
Вернон смотрел в ужасе, не в состоянии произнести ни слова. Том положил руку на плечо брату и почувствовал, что тот дрожит. Они стали свидетелями очень дурной смерти.
Дон Альфонсо тоже дрожал.
— Надо уходить, — проговорил он. — Явился злой дух и забрал этого человека, а он не хотел уходить.
— Приготовьте одну из лодок для возвращения в Брус, — попросил его Том. — Пинго отвезет туда Вернона, а мы, если не возражаете, продолжим путь.
— Так будет лучше, — кивнул индеец. — Болото — неподходящее место для вашего брата. — Он отдал приказ, и перепуганные, как все остальные, Чори и Пинго бросились к каноэ.
— Не могу понять!.. — простонал Вернон. — Учитель был хорошим человеком. Почему же он умер таким недостойным образом?
Брата постоянно обводили вокруг пальца разные мошенники, подумал Том. Обычные жулики и всякие духовные учителя и гуру. Но теперь не время об этом говорить.
— Иногда нам кажется, что мы знаем человека, а на самом деле совершенно не представляем, кто он такой. — сказал он.
— Я провел с ним три года. И я его знал. Должно быть, все дело в лихорадке. Он бредил, его разум затуманился. И он не ведал, что говорил.
— Надо его похоронить и ехать.
Вернон принялся копать могилу, Том и Сэлли взялись ему помогать. Они расчистили небольшую площадку за лагерем и, действуя топором Чори, вырубили корни. Затем стали углубляться в липкую, раскисшую почву. Вскоре неглубокая яма была готова. Они перетащили в нее Учителя, засыпали вязкой массой и завалили принесенными с берега небольшими булыжниками. Дон Альфонсо, Чори и Пинго уже сидели в каноэ и явно проявляли нетерпение.
— Ты в порядке? — Том обнял брата.
— Да, — ответил тот. — И я принял решение. Я не возвращаюсь — еду с вами.
— Вернон, мы обо всем условились.
— Не вижу смысла ехать обратно. Я совершенно на мели. У меня нет даже машины. В ашрам мне дорога закрыта.
— Что-нибудь придумаешь.
— Уже придумал. Плыву с вами.
— Ты не в том состоянии. Только что был на грани смерти.
— Я должен. И совершенно оправился.
Вот в этом Том сомневался и продолжал колебаться.
— Пожалуйста, Том!..
В просьбе Вернона послышалась такая искренность, что Том удивился и неожиданно для себя обрадовался. Он сжал брату плечо.
— Хорошо. Будем делать все вместе, как хотел отец. Дон Альфонсо хлопнул в ладоши:
— Может, хватит разговоров? Пора плыть. — Том кивнул, и индеец дал приказ отчаливать.
— Поскольку у нас теперь две лодки, я тоже могу работать шестом, — предложила Сэлли.
— Шест — это мужская работа, — буркнул старый индеец.
— Вы, дон Альфонсо, неисправимый свинтус и сексуальный шовинист, — парировала девушка.
— Свинтус и сексуальный шовинист? — Индеец наморщил лоб. — Это что еще за зверь? Мне следует обидеться?
— Непременно.
Дон Альфонсо энергично оттолкнулся, и каноэ быстро скользнуло вперед. Он улыбнулся:
— Я в восторге. Большая честь, если тебя обижает красивая женщина.
28
Марк Аврелий Хаузер посмотрел на белую грудь своей рубашки и, заметив жучка, снял его с ткани, раздавил между лопатообразным большим и указательным пальцами и, получив удовольствие от приятного хруста, отшвырнул в сторону. И снова обратил свое внимание на Филиппа Бродбента. Жалкое ничтожество — куда девался весь его гонор? Грязный, искусанный Филипп скрючился на земле со связанными руками и ногами. Хаузер не мог понять, почему некоторые люди не способны соблюдать в джунглях личную гигиену.
Он посмотрел в ту сторону, где трое солдат держали их проводника Орландо Окотала. Этот Окотал доставил ему немало неприятностей — едва не улизнул, пришлось гнаться за ним по пятам. Пропал целый день. Роковая ошибка Окотала заключалась в том, что он решил, что гринго, этот белый янки, не способен выследить его на болоте. Видимо, не слышал о таком местечке, которое называется Вьетнам.
Тем лучше. Но теперь все кончилось. Болото осталось почти позади, так что Окотал был больше не нужен. А урок, который ему преподнесет Хаузер, пойдет на пользу и Филиппу.
Марк вдохнул насыщенный запахом джунглей воздух.
— Помните, Филипп, когда мы укладывали поклажу в каноэ, вы меня спросили, зачем нам наручники и цепи?
Бродбент не ответил. Хаузер тогда сказал, что наручники — это средство держать в узде солдат, нечто вроде походной гауптвахты. И что, конечно, он не собирается их использовать.
— Теперь вы понимаете, для кого они? — хмыкнул Хаузер. — Они для вас.
— Почему бы вам меня не убить и не покончить со всем разом?
— Всему свое время. Не так легко убить последнего в роду.
— Что это значит?
— Рад сообщить, что я позаботился о ваших братьях, которые следовали за нами по болоту. Когда угаснет последний из рода Бродбентов, я возьму то, что принадлежит мне по праву.
— Вы психопат.
— Отнюдь. Я разумный человек, который собирается исправить причиненное ему великое зло. Кстати, с вашей помощью.
— Что это за зло?
— Мы с вашим отцом были партнерами. Но он лишил меня доли от нашей первой находки.
— Это случилось сорок лет назад.
— Что только усугубляет преступление. Сорок лет я боролся за выживание, а он купался в роскоши.
Филипп напряг все силы, но только громыхнул цепями.
— Как интересно повернулось колесо Фортуны. Сорок лет назад ваш отец надул меня и лишил состояния. Я попал в приятное местечко под названием Вьетнам. А он занял место среди богатеев. А теперь я готов вернуть все назад. И даже с процентами. Забавная ирония. Филипп, только подумайте: это все поднесли мне вы на серебряной тарелочке.
Филипп промолчал.
Хаузер снова вздохнул. Ему нравилась жара и нравился этот воздух. В джунглях, как нигде, он чувствовал себя здоровым и живым. Не хватало только легкого аромата напалма. Он повернулся к одному из солдат:
— А теперь займемся Окоталом. Филипп, вам стоит на это посмотреть.
Два каноэ были готовы, вещи уложены. Солдаты швырнули проводника и Филиппа в одно из них, запустили моторы и повернули на край озера, где начинались перемежавшиеся заводями многочисленные протоки. Хаузер стоял на носу и указывал путь:
— Туда!
Он вел отряд к обособленной от большой воды тихой заводи — знал, что в таких местах, когда спадает вода, пираньи съедают все, что можно, и начинают пожирать друг друга. И горе тому зверю, который ненароком угодит в это место.
— Глушите моторы! Бросайте якоря!
Моторы замолчали, и тишину нарушили лишь два всплеска якорей.
Хаузер повернулся к проводнику. Представление должно получиться интересным, решил он.
— Поднимите!
Солдаты поставили Окотала на ноги. Марк подошел и посмотрел ему в лицо. Одетый в европейскую рубашку и шорты индеец держался спокойно и прямо — глаза не выдавали ни страха, ни ненависти. Этими несчастными таваха, подумал Хаузер, руководит неестественное чувство долга и чести. Марку не нравились такие люди. Совершенно негибкие — на них невозможно положиться. Вот и Макс был из таких.
— Ну что ж, дон Орландо, — начал он с насмешливой ухмылкой, — имеете что-нибудь сказать?
Индеец посмотрел на него немигающим взглядом. Хаузер достал перочинный нож.
— Свяжите его как следует.
Солдаты набросились на жертву, завели за спину руки, стянули в лодыжках ноги.
Хаузер открыл лезвие и с неприятным звуком «жиг-жиг» поточил острие о куртку. Попробовал о большой палец, улыбнулся и, шагнув к Окоталу, сделал длинный надрез сквозь рубашку на груди. Рана была неглубокой, но зеленая ткань рубашки немедленно почернела от крови.
Индеец не шелохнулся.
Хаузер сделал новые надрезы: на плечах, на руках и на спине. И снова Окотал никак не показал, что ему больно. Подобной стойкости Марк не видел с тех самых пор, когда присутствовал на допросах пленных вьетконговцев.
— Пусть кровь немного потечет.
Солдаты ждали. Рубашка все больше темнела. Где-то в чаще закричала птица.
— Бросайте!
Трое солдат толкнули индейца, и он опрокинулся за борт. Вслед за всплеском последовало несколько секунд тишины, а затем на поверхности возник водоворот. Сначала медленный, он становился все быстрее, так что вся заводь вскипела. В коричневой мути, словно блестящие монетки, мелькали серебристые спины. А затем все закрыло красное облако. На поверхность стали выскакивать обрывки зеленой ткани и куски розовой плоти, которые тут же исчезали в ненасытных пастях.
Вода кипела добрых пять минут, а затем успокоилась. Хаузер остался доволен. Он повернулся к Филиппу посмотреть, какова его реакция. И был удовлетворен.
Вполне.
29
Три дня отряд продолжал плыть сквозь самое сердце болота и все глубже забирался в переплетающуюся сеть проток. Путешественники ночевали на покрытых грязью островках, которые едва возвышались над уровнем воды, и, поскольку Чори не мог добыть дичь, варили на мокрых, чадящих сучьях рис и бобы. Несмотря на непрекращающийся дождь, вода понижалась и обнажала поваленные в болото деревья, которые, чтобы удалось двигаться дальше, приходилось рубить. И куда бы они ни плыли, за лодками следовали тучи злобно гудящих черных мух.
— Вот теперь мне кажется, что я способна закурить, — пожаловалась Сэлли. — Уж лучше умереть от рака, чем такое терпеть.
Дон Альфонсо торжествующе улыбнулся и достал из кармана трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53