Запихнула в рот и тут же потянулась за вторым и за третьим кусками. Она набивала рот обеими руками и при этом довольно мычала.
— Волосатик и я теперь друзья, — улыбнулся Бораби.
Ночью у Вернона наступил кризис. И наутро он проснулся хотя и слабый, но с ясной головой. Бораби хлопотал возле него, заставлял пить травяные настои и еще какое-то целебное варево. Выздоравливающие остались отдыхать в лагере, а индеец отправился добывать еду. Он возвратился после обеда с мешком из пальмовых листьев, в котором оказались фрукты, коренья, орехи и свежая рыба. Остаток дня он провел у костра: жарил и вялил мясо, солил рыбу и все это заворачивал в сухие листья и перевязывал травой.
— Мы куда-нибудь собираемся? — спросил его Том. — Да.
— Куда?
— Поговорим потом, — отмахнулся индеец.
Из хижины, хромая, вышел Филипп. Его нога все еще была перебинтована, во рту он держал трубку. Он доковылял до костра и сел у огня. И, наливая в кружку заваренный Бораби чай, заметил:
— Нашего индейца стоило бы поместить на обложку «Нэшнл джиографик».
К ним присоединился Вернон и неуверенно устроился на бревне.
— Вернон, кушать! — тут же засуетился Бораби и сунул ему в дрожащие руки кружку с супом. Вернон принял еду и пробормотал благодарность.
— Добро пожаловать в страну живых, — рассмеялся Филипп.
Брат не ответил. Он был еще очень слаб и бледен. Смахнул пот со лба и проглотил очередную ложку супа.
— Итак, вот мы и собрались, — буркнул Филипп. — Трое его сыновей.
Том заметил, что в голосе брата появилось раздражение. В костре рассыпалось искрами полено.
— И во что же такое мы втравились по его милости? По милости нашего старика. Предлагаю за него тост! — Филипп осушил кружку с чаем.
Том присмотрелся к нему — Филипп поправлялся на удивление быстро. Еще недавно мертвые глаза ожили, но ожили злостью.
Он огляделся.
— И что теперь, братья мои?
Вернон пожал плечами. Его лицо посерело и осунулось, вокруг глаз обозначались темные круги. Он влил в рот новую ложку супа.
— Уберемся восвояси, поджав хвосты, и позволим Хаузеру присвоить Липпи, Моне, Брака и все остальное? Или пойдем на Серро-Асуль, где, не исключено, кончим тем, что наши кишки развесят по кустам? — Филипп помолчал и снова раскурил трубку. — Такой выбор стоит перед нами.
Никто не ответил, и он окинул взглядом каждого по очереди.
— Я задаю серьезный вопрос, — продолжал Филипп. — Собираетесь ли вы закрыть глаза на то, как распоясался этот жирный Кортес, который вот-вот завладеет нашим имуществом?
Первым поднял глаза Вернон. Болезнь оставила на его лице отпечаток, голос звучал слабо:
— Ответь на свой вопрос сам. Это ведь ты привел сюда Хаузера.
Филипп холодно посмотрел на брата:
— Я полагал, что эпоха взаимных упреков прошла.
— А на мой взгляд, только начинается.
— Перестаньте, — оборвал их Том, — здесь не время и не место ссориться.
Вернон повернулся к Тому:
— Филипп притащил сюда этого психопата и должен за это ответить.
— Я действовал с добрыми намерениями. Понятия не имел, что этот Хаузер окажется таким монстром. И я уже ответил за свой поступок. Взгляни на меня!
Вернон покачал головой.
— Раз никто не желает брать вину на себя, значит, истинный виновник — наш отец, — продолжал Филипп. — Неужели никто из присутствующих хотя бы чуточку не злится на него? Это благодаря ему мы чуть не погибли.
— Он хотел испытать нас, — возразил Том.
— Ты его защищаешь?
— Стараюсь понять.
— Я его прекрасно понимаю. Эта идиотская экспедиция на поиски гробницы — очередное испытание из числа многих. Вспомните спортивных тренеров, инструкторов по лыжам, уроки истории искусства и верховой езды, музыки и шахмат, увещевания, назидания и угрозы. Вспомните дни, когда мы приносили из школы отметки. Он всегда считал нас неисправимыми кретинами. Взять хотя бы меня: тридцать семь лет — и все еще преподаватель в колледже. Ты, Том, лечишь лошадей в Юте. Ты, Вернон, потратил лучшие годы жизни, распевая песенки со всякими браминами.
Бораби поднялся на ноги. Он проделал это с такой осмотрительной неторопливостью, что все замолчали.
— Нехороший разговор.
— Тебя, Бораби, это не касается! — отрезал Филипп.
— Прекратить нехороший разговор.
Филипп не обратил на него внимания и продолжал, обращаясь к Тому:
— Отец мог завещать нам свои деньги, как все нормальные люди. Или выбросить их. Отлично, я бы пережил. В конце концов, это его деньги. Но он придумал, как помучить нас ими.
Бораби ожег его взглядом.
— Заткнись, брат! Или я хлестать тебя по заднице.
— Мне все равно, что ты спас нам жизнь, — оборвал его Филипп. — Не лезь в наше семейное дело! — На его лбу запульсировала жилка. Том ни разу не видел брата в таком состоянии.
— Слушать меня, мой маленький брат! — Бораби распрямился во весь свой небольшой рост и сжал кулаки.
Последовала недолгая пауза, и вдруг Филипп расхохотался. Он содрогался, тряс головой, и его тело обмякло.
— Господи! Этот парень не шутит.
— Мы все взвинченны, — начал успокаивать его Том. — Бораби прав: здесь не место спорить.
— Вечером мы говорить об очень важном, — заявил индеец.
— О чем? — спросил Филипп.
Бораби повернулся к кастрюле с супом, и его раскрашенное лицо сделалось непроницаемым.
— Увидите.
48
Льюис Скиба откинулся в кожаном кресле в своем обитом деревянными панелями кабинете и развернул газету на колонке редактора. Попытался читать, но отвлекали доносившиеся из другого конца дома всхлипы и вопли кларнета, на котором учился играть его сын. Со времени последнего звонка Хаузера прошло почти две недели. Он явно с ним играл и держал в неведении. Или что-то случилось? Он… что-то уже сделал?
Глаза Скибы бегали по строкам передовицы, но как он ни пытался справиться с приступом самобичевания, слова проходили мимо сознания, и он не понимал их смысла. Центральный Гондурас считался опасным местом. Не исключено, что Хаузер где-то оступился, совершил ошибку, чего-то недодумал, подцепил лихорадку… Мало ли что могло с ним приключиться. Факт оставался фактом — человек исчез. Две недели — немалый срок. Может быть, братья Бродбенты оказались Хаузеру не по зубам: он попытался разделаться с ними, а в итоге они убили его?
Скиба вопреки всякому здравому смыслу надеялся, что именно так и случилось. В его голове не укладывался факт, что он в самом деле приказал Хаузеру уничтожить этих людей. О чем он только думал? У Скибы вырвался невольный стон. Хоть бы этот Хаузер погиб! Слишком поздно Льюис осознал, что предпочел бы потерять все, чем стать виновником убийства. Он сам преступник. Это у него сорвалось с языка: «Убейте их!» Господи, почему Хаузер так настаивал, чтобы он произнес эти слова? Как могло произойти, что он — звезда школьной футбольной команды, выпускник Стэнфордского университета и Уартона, стипендиат программы Фулбрайта и управляющий компанией из разряда «Форчун-500» — позволил загнать себя в ловушку, поддался помешанному на убийствах дешевому психопату? Скиба всегда считал, что он — человек твердых моральных устоев и высокой нравственности, интеллектуал, то есть хороший человек. Он был заботливым отцом. Не обманывал жену. Постоянно ходил в церковь. Заседал в правлении и отдавал на благотворительность изрядную долю своих доходов. И вдруг какой-то доморощенный шпик срывает с него маску и демонстрирует истинное лицо. Он этого никогда не простит — ни себе, ни Хаузеру.
Скиба снова вспомнил лето из детства на озере — дощатый сарайчик, убегающий в воду причал, запах костра и сосен. Вот если бы можно было повернуть время вспять, оказаться там и начать жить сначала. Пережить все заново.
Он мучительно застонал, выбросил эту мысль из головы и глотнул виски из стоявшего у локтя стакана. Все это в прошлом и больше не вернется. Часы назад не повернуть. Что сделано, то сделано. Он получит фармакопею, манускрипт, быть может, даст новый толчок процветанию компании Лэмпа и никто ни о чем не узнает. А он как-нибудь переживет. Должен пережить. Но запомнит навсегда, что способен на убийство.
Скиба сердито тряхнул газетой и снова начал изучать колонку редактора.
В этот момент ожил телефон. Звонил рабочий аппарат с защищенной линией. Скиба сложил газету, поднялся, подошел и снял трубку.
Голос звучал словно издалека, но чисто, как колокольчик. Это был его собственный голос: «Сделай это! Убей их, черт тебя подери! Убей братьев!»
Скиба будто получил удар в солнечное сплетение. Он задохнулся, ему не хватало воздуха. Послышалось шипение, и его голос, словно призрак из прошлого, повторил: «Сделай это! Убей их, черт тебя подери! Убей братьев!»
— Узнаете? — теперь в трубке телефона с шифратором говорил Хаузер.
Скиба, пытаясь заставить легкие работать, сделал судорожный вдох.
— Привет.
— Никогда больше не звоните мне домой! — возмутился Льюис.
— Вы меня об этом не просили.
— Как вы узнали номер?
— Вы что, забыли, я же частный сыщик.
Скиба поперхнулся. Нет смысла отвечать. Теперь он понял, почему Хаузер был так настойчив. Его заманили в ловушку.
— Мы в Белом городе. Управляющий ждал.
— И нам известно, что Бродбент отправился именно сюда. Заставил кучку здешних индейцев похоронить себя в той самой гробнице, которую ограбил сорок лет назад. В той самой, где, возможно, нашел кодекс. Чувствуете, какова ирония судьбы?
Послышался хлопок, который благодаря скрэмблеру перешел в продолжительный скрежет в трубке. Чтобы записать его голос, Хаузер, должно быть, отключал шифратор. И теперь ему ничто не мешало получить свои пятьдесят миллионов. Наоборот, у Скибы было такое ощущение, что ему предстоит заплатить больше, гораздо больше — и расплачиваться до конца жизни. Хаузер держал его за горло. Каким же он оказался идиотом — позволил перехитрить себя, как ребенок. Невероятно!
— Слышали? Этот прекрасный звук — взрыв динамита. Мои люди трудятся над пирамидой. Беда в том, что Белый город — огромное заросшее пространство, и Макс мог похоронить себя где угодно. Тем не менее спешу сообщить об изменениях в планах: после того как мы отыщем могилу и добудем кодекс, наш путь пойдет на запад через горы и Эль-Сальвадор к Тихому океану. Сначала пешком, затем вниз по реке. Это займет немного больше времени. Так что кодекс получите через месяц.
— Но вы говорили…
— Помню. Первоначально я планировал доставить кодекс вертолетом из Сан-Педро-Сула. Но в таком случае мне пришлось бы объяснять, как погибла пара-тройка гондурасских солдат. К тому же разве предугадаешь, когда какому-нибудь местному хвастливому генералишке стукнет в голову наложить лапу на чужое добро и объявить его национальным достоянием? Единственный вертолет принадлежит военным, и чтобы его заполучить, пришлось бы непременно пересечься с армией. Поэтому мы тихо и мирно повернем в неожиданную сторону — на запад. Поверьте, это лучший путь.
Скиба снова поперхнулся. Погибшие солдаты? От разговора с Хаузером его начинало мутить. Подмывало спросить, уж не дело ли это рук самого Хаузера, но слова не шли с языка.
— Кстати, если вас интересует, я не выполнил ваш приказ: трое братьев Бродбентов до сих пор живы. Живучие типы. Но я не забыл обещания и обязательно все сделаю.
Не выполнил приказ! Скиба вновь почувствовал в горле ком. Проглотил его и чуть не задохнулся. Они живы!
— Я передумал, — прохрипел он.
— Вы о чем?
— Не делайте этого.
— Чего именно?
— Не убивайте их.
— Поздновато передумали, — усмехнулся Хаузер.
— Ради Бога, не надо. Приказываю вам не трогать их! Разберемся как-нибудь иначе.
Но связь уже оборвалась. Послышался шорох. Скиба повернул мокрое от пота лицо. На пороге стоял его сын. Он был в свободной пижаме, светлые волосы торчали во все стороны, в руке он держал кларнет.
— Кого не убивать, папа?
49
В тот вечер Бораби порадовал их обедом из трех блюд:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Волосатик и я теперь друзья, — улыбнулся Бораби.
Ночью у Вернона наступил кризис. И наутро он проснулся хотя и слабый, но с ясной головой. Бораби хлопотал возле него, заставлял пить травяные настои и еще какое-то целебное варево. Выздоравливающие остались отдыхать в лагере, а индеец отправился добывать еду. Он возвратился после обеда с мешком из пальмовых листьев, в котором оказались фрукты, коренья, орехи и свежая рыба. Остаток дня он провел у костра: жарил и вялил мясо, солил рыбу и все это заворачивал в сухие листья и перевязывал травой.
— Мы куда-нибудь собираемся? — спросил его Том. — Да.
— Куда?
— Поговорим потом, — отмахнулся индеец.
Из хижины, хромая, вышел Филипп. Его нога все еще была перебинтована, во рту он держал трубку. Он доковылял до костра и сел у огня. И, наливая в кружку заваренный Бораби чай, заметил:
— Нашего индейца стоило бы поместить на обложку «Нэшнл джиографик».
К ним присоединился Вернон и неуверенно устроился на бревне.
— Вернон, кушать! — тут же засуетился Бораби и сунул ему в дрожащие руки кружку с супом. Вернон принял еду и пробормотал благодарность.
— Добро пожаловать в страну живых, — рассмеялся Филипп.
Брат не ответил. Он был еще очень слаб и бледен. Смахнул пот со лба и проглотил очередную ложку супа.
— Итак, вот мы и собрались, — буркнул Филипп. — Трое его сыновей.
Том заметил, что в голосе брата появилось раздражение. В костре рассыпалось искрами полено.
— И во что же такое мы втравились по его милости? По милости нашего старика. Предлагаю за него тост! — Филипп осушил кружку с чаем.
Том присмотрелся к нему — Филипп поправлялся на удивление быстро. Еще недавно мертвые глаза ожили, но ожили злостью.
Он огляделся.
— И что теперь, братья мои?
Вернон пожал плечами. Его лицо посерело и осунулось, вокруг глаз обозначались темные круги. Он влил в рот новую ложку супа.
— Уберемся восвояси, поджав хвосты, и позволим Хаузеру присвоить Липпи, Моне, Брака и все остальное? Или пойдем на Серро-Асуль, где, не исключено, кончим тем, что наши кишки развесят по кустам? — Филипп помолчал и снова раскурил трубку. — Такой выбор стоит перед нами.
Никто не ответил, и он окинул взглядом каждого по очереди.
— Я задаю серьезный вопрос, — продолжал Филипп. — Собираетесь ли вы закрыть глаза на то, как распоясался этот жирный Кортес, который вот-вот завладеет нашим имуществом?
Первым поднял глаза Вернон. Болезнь оставила на его лице отпечаток, голос звучал слабо:
— Ответь на свой вопрос сам. Это ведь ты привел сюда Хаузера.
Филипп холодно посмотрел на брата:
— Я полагал, что эпоха взаимных упреков прошла.
— А на мой взгляд, только начинается.
— Перестаньте, — оборвал их Том, — здесь не время и не место ссориться.
Вернон повернулся к Тому:
— Филипп притащил сюда этого психопата и должен за это ответить.
— Я действовал с добрыми намерениями. Понятия не имел, что этот Хаузер окажется таким монстром. И я уже ответил за свой поступок. Взгляни на меня!
Вернон покачал головой.
— Раз никто не желает брать вину на себя, значит, истинный виновник — наш отец, — продолжал Филипп. — Неужели никто из присутствующих хотя бы чуточку не злится на него? Это благодаря ему мы чуть не погибли.
— Он хотел испытать нас, — возразил Том.
— Ты его защищаешь?
— Стараюсь понять.
— Я его прекрасно понимаю. Эта идиотская экспедиция на поиски гробницы — очередное испытание из числа многих. Вспомните спортивных тренеров, инструкторов по лыжам, уроки истории искусства и верховой езды, музыки и шахмат, увещевания, назидания и угрозы. Вспомните дни, когда мы приносили из школы отметки. Он всегда считал нас неисправимыми кретинами. Взять хотя бы меня: тридцать семь лет — и все еще преподаватель в колледже. Ты, Том, лечишь лошадей в Юте. Ты, Вернон, потратил лучшие годы жизни, распевая песенки со всякими браминами.
Бораби поднялся на ноги. Он проделал это с такой осмотрительной неторопливостью, что все замолчали.
— Нехороший разговор.
— Тебя, Бораби, это не касается! — отрезал Филипп.
— Прекратить нехороший разговор.
Филипп не обратил на него внимания и продолжал, обращаясь к Тому:
— Отец мог завещать нам свои деньги, как все нормальные люди. Или выбросить их. Отлично, я бы пережил. В конце концов, это его деньги. Но он придумал, как помучить нас ими.
Бораби ожег его взглядом.
— Заткнись, брат! Или я хлестать тебя по заднице.
— Мне все равно, что ты спас нам жизнь, — оборвал его Филипп. — Не лезь в наше семейное дело! — На его лбу запульсировала жилка. Том ни разу не видел брата в таком состоянии.
— Слушать меня, мой маленький брат! — Бораби распрямился во весь свой небольшой рост и сжал кулаки.
Последовала недолгая пауза, и вдруг Филипп расхохотался. Он содрогался, тряс головой, и его тело обмякло.
— Господи! Этот парень не шутит.
— Мы все взвинченны, — начал успокаивать его Том. — Бораби прав: здесь не место спорить.
— Вечером мы говорить об очень важном, — заявил индеец.
— О чем? — спросил Филипп.
Бораби повернулся к кастрюле с супом, и его раскрашенное лицо сделалось непроницаемым.
— Увидите.
48
Льюис Скиба откинулся в кожаном кресле в своем обитом деревянными панелями кабинете и развернул газету на колонке редактора. Попытался читать, но отвлекали доносившиеся из другого конца дома всхлипы и вопли кларнета, на котором учился играть его сын. Со времени последнего звонка Хаузера прошло почти две недели. Он явно с ним играл и держал в неведении. Или что-то случилось? Он… что-то уже сделал?
Глаза Скибы бегали по строкам передовицы, но как он ни пытался справиться с приступом самобичевания, слова проходили мимо сознания, и он не понимал их смысла. Центральный Гондурас считался опасным местом. Не исключено, что Хаузер где-то оступился, совершил ошибку, чего-то недодумал, подцепил лихорадку… Мало ли что могло с ним приключиться. Факт оставался фактом — человек исчез. Две недели — немалый срок. Может быть, братья Бродбенты оказались Хаузеру не по зубам: он попытался разделаться с ними, а в итоге они убили его?
Скиба вопреки всякому здравому смыслу надеялся, что именно так и случилось. В его голове не укладывался факт, что он в самом деле приказал Хаузеру уничтожить этих людей. О чем он только думал? У Скибы вырвался невольный стон. Хоть бы этот Хаузер погиб! Слишком поздно Льюис осознал, что предпочел бы потерять все, чем стать виновником убийства. Он сам преступник. Это у него сорвалось с языка: «Убейте их!» Господи, почему Хаузер так настаивал, чтобы он произнес эти слова? Как могло произойти, что он — звезда школьной футбольной команды, выпускник Стэнфордского университета и Уартона, стипендиат программы Фулбрайта и управляющий компанией из разряда «Форчун-500» — позволил загнать себя в ловушку, поддался помешанному на убийствах дешевому психопату? Скиба всегда считал, что он — человек твердых моральных устоев и высокой нравственности, интеллектуал, то есть хороший человек. Он был заботливым отцом. Не обманывал жену. Постоянно ходил в церковь. Заседал в правлении и отдавал на благотворительность изрядную долю своих доходов. И вдруг какой-то доморощенный шпик срывает с него маску и демонстрирует истинное лицо. Он этого никогда не простит — ни себе, ни Хаузеру.
Скиба снова вспомнил лето из детства на озере — дощатый сарайчик, убегающий в воду причал, запах костра и сосен. Вот если бы можно было повернуть время вспять, оказаться там и начать жить сначала. Пережить все заново.
Он мучительно застонал, выбросил эту мысль из головы и глотнул виски из стоявшего у локтя стакана. Все это в прошлом и больше не вернется. Часы назад не повернуть. Что сделано, то сделано. Он получит фармакопею, манускрипт, быть может, даст новый толчок процветанию компании Лэмпа и никто ни о чем не узнает. А он как-нибудь переживет. Должен пережить. Но запомнит навсегда, что способен на убийство.
Скиба сердито тряхнул газетой и снова начал изучать колонку редактора.
В этот момент ожил телефон. Звонил рабочий аппарат с защищенной линией. Скиба сложил газету, поднялся, подошел и снял трубку.
Голос звучал словно издалека, но чисто, как колокольчик. Это был его собственный голос: «Сделай это! Убей их, черт тебя подери! Убей братьев!»
Скиба будто получил удар в солнечное сплетение. Он задохнулся, ему не хватало воздуха. Послышалось шипение, и его голос, словно призрак из прошлого, повторил: «Сделай это! Убей их, черт тебя подери! Убей братьев!»
— Узнаете? — теперь в трубке телефона с шифратором говорил Хаузер.
Скиба, пытаясь заставить легкие работать, сделал судорожный вдох.
— Привет.
— Никогда больше не звоните мне домой! — возмутился Льюис.
— Вы меня об этом не просили.
— Как вы узнали номер?
— Вы что, забыли, я же частный сыщик.
Скиба поперхнулся. Нет смысла отвечать. Теперь он понял, почему Хаузер был так настойчив. Его заманили в ловушку.
— Мы в Белом городе. Управляющий ждал.
— И нам известно, что Бродбент отправился именно сюда. Заставил кучку здешних индейцев похоронить себя в той самой гробнице, которую ограбил сорок лет назад. В той самой, где, возможно, нашел кодекс. Чувствуете, какова ирония судьбы?
Послышался хлопок, который благодаря скрэмблеру перешел в продолжительный скрежет в трубке. Чтобы записать его голос, Хаузер, должно быть, отключал шифратор. И теперь ему ничто не мешало получить свои пятьдесят миллионов. Наоборот, у Скибы было такое ощущение, что ему предстоит заплатить больше, гораздо больше — и расплачиваться до конца жизни. Хаузер держал его за горло. Каким же он оказался идиотом — позволил перехитрить себя, как ребенок. Невероятно!
— Слышали? Этот прекрасный звук — взрыв динамита. Мои люди трудятся над пирамидой. Беда в том, что Белый город — огромное заросшее пространство, и Макс мог похоронить себя где угодно. Тем не менее спешу сообщить об изменениях в планах: после того как мы отыщем могилу и добудем кодекс, наш путь пойдет на запад через горы и Эль-Сальвадор к Тихому океану. Сначала пешком, затем вниз по реке. Это займет немного больше времени. Так что кодекс получите через месяц.
— Но вы говорили…
— Помню. Первоначально я планировал доставить кодекс вертолетом из Сан-Педро-Сула. Но в таком случае мне пришлось бы объяснять, как погибла пара-тройка гондурасских солдат. К тому же разве предугадаешь, когда какому-нибудь местному хвастливому генералишке стукнет в голову наложить лапу на чужое добро и объявить его национальным достоянием? Единственный вертолет принадлежит военным, и чтобы его заполучить, пришлось бы непременно пересечься с армией. Поэтому мы тихо и мирно повернем в неожиданную сторону — на запад. Поверьте, это лучший путь.
Скиба снова поперхнулся. Погибшие солдаты? От разговора с Хаузером его начинало мутить. Подмывало спросить, уж не дело ли это рук самого Хаузера, но слова не шли с языка.
— Кстати, если вас интересует, я не выполнил ваш приказ: трое братьев Бродбентов до сих пор живы. Живучие типы. Но я не забыл обещания и обязательно все сделаю.
Не выполнил приказ! Скиба вновь почувствовал в горле ком. Проглотил его и чуть не задохнулся. Они живы!
— Я передумал, — прохрипел он.
— Вы о чем?
— Не делайте этого.
— Чего именно?
— Не убивайте их.
— Поздновато передумали, — усмехнулся Хаузер.
— Ради Бога, не надо. Приказываю вам не трогать их! Разберемся как-нибудь иначе.
Но связь уже оборвалась. Послышался шорох. Скиба повернул мокрое от пота лицо. На пороге стоял его сын. Он был в свободной пижаме, светлые волосы торчали во все стороны, в руке он держал кларнет.
— Кого не убивать, папа?
49
В тот вечер Бораби порадовал их обедом из трех блюд:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53