И как-то она странно сказала: «расхаживал, рассматривал вещи». Такое впечатление, что Ноблес побывал у нее не только в тот раз, когда они смотрели кино.
А этот ее взгляд: похоже, она прибегает к заученным артистическим приемам. Дважды, когда Морис что-то говорил Джин, Ла Брава чувствовал на себе ее взгляд и, обернувшись, подмечал, что она за ним наблюдает. И взгляд, когда она отпила глоток из стакана… и потом, когда закрывала дверь.
«Хорошо, что я сюда приехала».
Девичий голос окликнул с порога:
— Что так поздно засиделись?
В коридоре стояла Фрэнни Кауфман. Ла Брава улыбнулся, обрадовавшись ее визиту. Девушка ему нравилась, она словно сразу же превратилась в старого друга.
— А, девушка из «Спринг Сонг»! Уже перебрались к нам?
— Почти. Мой приятель, у него большая машина, помог мне перевезти тяжелые вещи, коробки. Остались кое-какие мелочи, схожу за ними завтра.
— В каком вы номере?
— В двести четвертом. Неплохой номер. С самого утра солнце, и ни одного таракана пока не видела. — Она была в джинсах и в рубашке, какую носят работники заправочной станции, с вышитым над кармашком именем «Рой». На руках изысканные серебряные кольца. Повернулась и сказала, охватив быстрым взглядом помещение: — Я и не знала, что у вас такое оборудование.
— Это все его, старика.
— Любопытно, что тут да как. — Она подошла вплотную к его рабочему столу. — Можно мне посмотреть?
— Возьмите лупу, — посоветовал он, отступая и освобождая ей место.
Фрэнни сняла свои круглые очки и наклонилась, разглядывая отпечатки через увеличитель «Agfa».
Она подводила его к каждому кадру, останавливалась, затем двигалась дальше. Ла Брава рассматривал ее странную, почему-то нравившуюся ему прическу, эти крутые завитки по бокам головы — словно воплощение бурлящей в девушке энергии, — затем перевел взгляд на нежный изгиб шеи, на одинокие волоски, прилипшие к белой коже.
— Его я тут видела, но девушку что-то не замечала, — сказала Фрэнни. — Какой кадр вы выбрали? Подождите, не говорите мне. Спорим, я знаю, какой вам больше всех нравится, — вот этот, где девица показывает свои титьки. Я угадала?
— Пожалуй, да, — кивнул Ла Брава. — Я еще повожусь с ним, попробую проявить так и эдак. Посмотрим, что получится.
— Грустно, не правда ли? — вздохнула Фрэнни. — Она, конечно, динамистка, но мне ее жаль. Не то чтобы очень, но жалко. Это вы предложили такую позу?
— Нет, она сама.
— Как ее зовут?
— Лана.
— Замечательно!
— Да, Лана, можно сказать, соавтор.
— Но получилось совсем не так, как она себе представляла. Это ваша заслуга, Джо, а не ее. Вы здорово работаете.
— Большое спасибо.
— Вы снимаете обнаженную натуру?
— Иногда. Одна дама уговорила меня сфотографировать ее голой верхом на телевизоре.
— Заигрывала с вами?
— Нет, просто хотела сняться в таком виде.
— Ничего себе.
— Все было не так уж плохо. Сначала она позировала в меховой шубе. Потом сказала: «У меня есть идея», — сбросила шубу, а под ней ничего не было. Они всегда говорят «у меня есть идея» таким тоном, будто им это только что пришло в голову.
— У меня есть идея, — подхватила Фрэнни. — Щелкните меня нагишом, ладно? Я собираюсь рисовать автопортрет пастелью, пошлю его одному парню в Нью-Йорк. В натуральную величину, лежа, очень чувственный. Сколько вы берете за сеанс? За сеанс лежа?
— Можете при случае заплатить за мой ланч.
— В самом деле? Только обещайте не посылать фотографию в «Плейбой». Это должно быть произведение искусства, как у Штиглица, когда он фотографировал Джорджию О'Киф обнаженной. Вы видели эти снимки?
— Они в ту пору были женаты.
— Правда? — удивилась она. — Вы ведь всегда знаете, к чему стремитесь, да?
— Иногда.
— Вы устали? Я имею в виду— в данный момент?
— Не очень.
— Пойдемте прогуляемся. Посмотрим на океан. Это же единственное, ради чего стоит жить здесь, верно? Океан и эти старые, странные гостиницы, две гостиницы вплотную друг к другу. Это здорово.
Они прошли через опустевший вестибюль.
— Да, автопортрет лежа. Если только у вас нет другой «идеи».
— Рисовать-то вам.
— Я убавлю несколько фунтов и волосы нарисую прямыми. Посмотрим, удастся ли мне завести его.
Они пересекли улицу, по обе стороны которой стояли припаркованные, запертые на ночь машины.
— Мне и такая прическа нравится.
— Правда? Или вы говорите из любезности?
— Нет, в самом деле.
Они прошли по траве к невысокой стене из коралла и бетона. Девушка подняла лицо навстречу легкому ветерку, веявшему с невидимого в темноте океана.
— Хорошо, — сказала она, — я рада, что переехала сюда.
— Я только что слышал эти слова от другого человека. — Ла Брава уселся на стену лицом к «Делла Роббиа», поглядывая на верхний ряд окон. В 304-м еще горел свет. — Знаете, от кого? От Джин Шоу.
Фрэнни повернулась к нему, все так же приподняв лицо:
— Джин Шоу — это кто?
— Вы что, и вправду никогда не слышали этого имени?
— С чего бы я стала притворяться?
— Она была кинозвездой. Играла в фильмах вместе с Робертом Мичемом.
— Да, конечно, Роберта Мичема я знаю. Он мне нравится.
— И с другими она тоже играла. Моя любимая актриса.
— Bay! К тому же она ваш друг, да?
— Мы познакомились только сегодня.
— Это такая темноволосая, средних лет? Я видела, как вы выходили из гостиницы вместе с ней и мистером Золя. Мой приятель как раз подвез меня на своем микроавтобусе.
— Мы ходили ужинать. — Он запнулся, сомневаясь, стоит ли задавать вертевшийся у него на языке вопрос, и выпалил, не дав себе времени передумать: — Сколько, по-вашему, ей лет?
— Ну-ка, ну-ка, — прикинула Фрэнни. — Она выглядит удивительно хорошо для своих лет. Я бы сказала, года пятьдесят два.
— Она выглядит такой старой?
— Вы спросили меня, сколько, по-моему, ей лет, а не на сколько она выглядит. Скорее всего, она делала подтяжку и убирала мешки под глазами. Выглядит она на сорок пять или даже моложе. Удачная лепка лица, высокие скулы, прекрасная кожа — сразу видно, не бывает на солнце и, держу пари, оптом закупает протеиновые восстановители. Но на самом деле ей года пятьдесят два.
— Вы уверены?
— Как-никак, Джо, я— девушка из «Спринг Сонг».
— Хорошо, а мне сколько лет?
— Тридцать восемь.
— Точно, — признал он.
— Но выглядите вы на тридцать семь, и ни днем старше!
Кундо Рей возвращался на черном «понтиаке», который он купил за свои кровные— этакое черное чудище с темными стеклами, Ноблес утверждал, что ночью из него ни фига не разглядишь, даже свет фар кажется каким-то призрачно-желтым, дорожных знаков и то не видать. Кундо Рей не отвечал на его подначки— он любил свой «понтиак», ему даже больше нравилось ехать в нем плавно, медленно, как сейчас, нежели гнать, потому что так он слышал гудение и рокот мотора, чувствовал всю эту мощь, спрятанную у него под капотом. Кундо вырядился в один из костюмов, предназначенных для поездок на этой машине, голубую шелковую рубашку с белым шелковым галстуком. Ноблес остался в своей сине-голубой униформе с полуоторванными погонами и недостающими пуговицами. Кто-то пытался осложнить ему жизнь — так он выразился.
Кундо ответил:
— Похоже, ему это удалось.
Они ехали на юг вдоль Оушн-драйв, слева тянулся парк Луммус и пляж, справа как раз показались старые гостиницы и парковка, тесно уставленная автомобилями.
— «Нидерланды», — читал Кундо Рей, согнувшись над рулем и вглядываясь в вывески. — «Кабальеро»… Вон «Кардозо», видишь? Там еще эта сволочь выступает.
— Навес, — откликнулся Ноблес— Поезжай медленнее.
— Да куда уж медленнее. — Рей выжал сцепление и чуть добавил газку, вслушиваясь в фырканье мотора и выхлопы, вылетающие из задницы его крошки.
Мужчина и с ним девушка со странными, будто наэлектризованными волосами перешли через дорогу в свете фар, оглянувшись на автомобиль.
— Вон она, «Делла Роббиа», на углу. Номера отсюда не видно, но это она— сюда отвез ее дружок, — сказал Ноблес. И вдруг воскликнул, резко повернувшись на сиденье, обеими руками вцепившись в дверь: — Как открыть это чертово окно?
— Что с тобой? — удивился Кундо Рей.
— Скорее открой окно, на хрен!
— Кондиционер включен.
— Открой, блин, окно! Поворачивай обратно!
— Да что с тобой? — осклабился кубинец.
Этот парень точно сбесился, бьется, как тигр в клетке, скребет когтями дверь.
— Это тот тип, тот засранец, который мне вмазал.
— Кто? Который с девицей?
— Поверни назад, блин!
Им пришлось сперва доехать до Двенадцатой улицы, где Кундо развернулся и поехал на север по Оушн-драйв.
— Опусти окно!
— Я и так все вижу. Успокойся. Чего ты так возбудился?
— Я их потерял! — Ноблес прижался носом к оконному стеклу.
— Они там, — сказал Кундо. — На веранде.
Ноблес быстро глянул в ту сторону и еще сильнее вытянул шею.
— Парень отпирает дверь, — прокомментировал Кундо Рей. — Стало быть, он здесь живет. Это тот самый парень, ты уверен?
— Уверен, — сказал Ноблес, внезапно успокаиваясь, но все еще неотрывно глядя в заднее окно. Они подъезжали к «Кардозо». — Это он. — Только когда они добрались до Пятнадцатой улицы, где кончалась Оушн-драйв и нужно было сворачивать налево, на Коллинс, он наконец распрямился.
— Я не рассмотрел его толком в темноте, — сказал Кундо. — Но ты уверен?
Ноблес откинулся на спинку сиденья, глядя прямо перед собой.
— Да, — повторил он. — Это он. Тот самый парень.
— Хочешь вернуться?
— Нет. Пока не надо.
Поглядев на него, Кундо Рей сказал:
— Что-то ты как-то по-новому заговорил.
Глава 9
В окно ударил солнечный свет. Ла Брава схватил телефонную трубку возле кровати, и девичий голос быстро произнес:
— Разбудила вас, да? Извините, — Теперь он узнал этот голос— Не знаю, который теперь час, а сестра все не подходит, сколько я ни зову…
Он проскочил мимо больницы, приняв ее за мотель или авторынок— сплошные окна, — только развернувшись и подъехав поближе, прочел вывеску: «Мемориальный госпиталь Бефизда».
Джил Уилкинсон лежала одна в двухместной палате. Она выглядела моложе, миниатюрнее, но все равно мало походила на жертву. У нее обнаружили легкое сотрясение мозга и положили на сутки в больницу для обследования. Когда Ла Брава вошел в палату, Джил сосала кусочек льда.
— Мне со вчерашнего дня не дают никакой еды. Представляете? Отказываются меня кормить, пока мне не полегчает.
— Выглядите вы неплохо.
— Спасибо. Всегда мечтала выглядеть «неплохо».
Он наклонился над постелью, совсем близко к девушке, всмотрелся в ее чистое, без косметики лицо. Карие глаза смотрели на него в упор, словно чего-то ожидая.
— Вы выглядите замечательно. А чувствуете себя как?
— Спасибо, уже лучше.
— Напрашиваетесь на комплименты?
— Обычно мне не приходится их долго ждать.
— Голова болит?
— Еще как. Я очень устала. Будто мной попользовались и выбросили.
— Это он сделал с вами? Попользовался?
— Пытался. У него были кое-какие идеи. О господи, у него были идеи!
— Что ему помешало?
— Я сама. Я сказала: «Только сунь свою штуку мне в рот, я ее напрочь откушу, Богом клянусь!»
— Ну и ну!
— Тут он призадумался. Я его предупредила: он может меня убить, но ему придется всю оставшуюся жизнь присаживаться на унитаз, чтобы отлить.
— Ого!
— Он сунул мне в рот дуло револьвера — мы-то с вами знаем, кто подсказал ему эту идею, — и это навело его на другую мысль.
— Он вас ударил?
Они оба хорошо знали, что такое насилие.
— Он толкал меня, пинал. Я оторвала ему погоны, и он рассвирепел. Я попыталась удрать в ванную и запереться там, но он ворвался следом за мной, распахнул дверь, и я отлетела к краю ванной, треснулась головой о кафель.
— Он явился к вам в своей униформе?
— Ага.
— Вы потеряли сознание?
— Я потеряла ориентацию, мне было плохо, но я не вырубилась. Он отнес меня на кровать, сел рядом со мной — подумать только! — взял меня за руку и принялся извиняться, что, дескать, всего-навсего хотел пошутить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41