— Что тебя гложет, Джо?
— Как ты могла так поступить с Морисом? Вот что меня больше всего огорчает.
— А как я с ним поступила?
— Это его деньги.
Она отняла руки от лица, выпрямилась, в упор поглядев на фотографа:
— Мы с Мори очень давно знакомы, не забывай об этом.
— И что?
— Он меня любит.
Ла Брава ничего не возразил.
— Он знает, что я ни за что не причиню ему вреда.
— Даже за шестьсот тысяч долларов?
Джин отошла от туалетного столика к кровати, взяла с нее простое белое платье из хлопка, с обычной тщательностью надела его через голову, расправила на бедрах. Выпрямилась, уперлась руками в бока:
— Как ты думаешь, не пора ли мне носить лифчик?
— Прекрасно выглядишь.
— Держится? Раньше я не отваживалась показываться на люди без бюстгальтера.
— Что-что, а отваги тебе не занимать.
— Значит, скромность брала верх. — Она взяла с туалетного столика стакан и приблизилась к Ла Браве, глядя ему в глаза. Он не трогался с места. Джин протиснулась в дверь мимо него, коснувшись его руки своим телом, свободной грудью, все так же глядя на него. — Приходится быть осторожной, чтобы у людей не сложилось неверное впечатление, а то еще сочтут меня распутницей.
— Ты не ответила на мой вопрос.
— А зачем ты его задал?
Она взяла стакан у него из рук, и Ла Брава последовал за нею в кухню, прикидывая, не следует ли ему сбить Джин с ног, усесться на нее, прижимая к полу ее руки, и так, лицом к лицу, допросить: «Признаешься?» Держать ее так, пока не сознается во всем.
Она вытащила из морозильника поднос со льдом и сказала:
— Я тоже хочу задать тебе вопрос. Ты в самом деле посоветовал Маккормику обыскать мою квартиру?
— Какая разница?
— Для меня есть разница, Джо. От этого зависит, как я должна к тебе относиться.
— Маккормик так или иначе собирался обыскать твою квартиру, даже если бы для этого пришлось выписывать федеральный ордер. Я посоветовал ему попросить у тебя разрешения.
— Зачем?
— Чтобы до тебя дошло, во что ты влипла, чтобы ты увидела: эти парни шутить не намерены, они — профессионалы и подозревают тебя.
— Уже нет.
— Джин! Выслушай меня!
Она налила им обоим по глотку скотча и снова подняла взгляд— внимательный, но не слишком заинтересованный.
— Это не кино, — сказал Ла Брава. — Эта история не закончится через полтора часа. — Он говорил спокойным, уверенным голосом, надеясь, что сумеет убедить ее. — Не закончится, поверь мне: когда эти ребята берутся за дело, они идут до конца. Рано или поздно они схватят того парня, он назовет твое имя, и они скажут: «Ага, Джин Шоу, бывшая кинозвезда, что это она себе вообразила, затеяла такую аферу? Пыталась выманить шестьсот тысяч долларов у такого славного старика, своего друга?» Поверь мне на слово, так оно и будет — непременно.
Она выдержала паузу, сделала глоток и спросила:
— Почему ты так уверен, что я в этом замешана? — В ее голосе прозвучало любопытство, но не более того.
— Я знаю, — все так же негромко ответил Ла Брава. — Не важно, откуда я это узнал, могу ли я это доказать. Я знаю, а раз я знаю, то и они докопаются. Вот что ты должна сделать: возьми эти деньги — сейчас же, как можно скорее — и отдай их Морису. Прежде всего, верни деньги Морису. Я всеми силами постараюсь тебе помочь, если еще не поздно. Может быть, нам удастся замять дело и копы не станут задавать слишком много вопросов.
— Ты готов сделать это для меня, Джо? — прошептала она. Глаза ее печально заблестели. — Как ты мил!
Ла Брава глубоко вздохнул. Он не знал, из какого фильма эта реплика, но она полностью соответствовала характеру Джин и по смыслу, и по интонации. Он потряс головой, чтобы вновь увидеть реальную Джин Шоу и вернуть себе спокойствие отстраненного наблюдателя. Она знает, что делает. Она играет свою роль и ни на миг не забывает о ней.
С той же легкой интонацией, скосив глаза на свой стакан, она продолжала:
— Какая прекрасная роль! Невинная женщина, которую обвинили огульно, все улики против нее. Как бы я хотела сыграть эту роль!
— Ты ее уже играла, — напомнил Ла Брава. — В «Некрологе».
Она запнулась, растерянно поглядев на него.
— Разве не помнишь? А я помню. Я могу рассказать тебе весь фильм от начала до конца. Я впервые посмотрел его, когда мне было двенадцать.
— Да-да, в «Некрологе», ты прав, — как-то неуверенно пробормотала она. — Меня не просто обвинили в том, чего я не делала, меня осудили. — Голос ее торжествующе взмыл:— Какая великолепная сцена в суде! Я голос сорвала от крика— мы сняли пятнадцать дублей, не меньше, но оно того стоило.
— Джин, где Ричард? — спросил он.
Она все еще смотрела на него, но взгляд был рассеянным, блеск его померк — неужели навсегда, подумал Ла Брава, — ушла надежда.
— Джо, тебе и вправду было всего двенадцать лет? — спросила она.
Он помедлил с ответом. Ей было важно услышать ответ, и он прикидывал, что ей сказать.
— Джин, ты до того ловка, что из запертого банковского сейфа выберешься
— Кто это сказал? — улыбнулась она.
— Кажется, Джеймс Гарнер в роли Филиппа Марло. Но это чистая правда: сейчас ты еще лучше, чем была, а ты была моей любимой актрисой, сколько я себя помню.
— Тебе было всего двенадцать, Джо?
— Всего двенадцать. Но возбудился я почище любого взрослого, если хочешь знать.
Морис отворил дверь с кухонным полотенцем через плечо, в руке поварешка.
— Возьми трубку, Джин, — распорядился он, — тебе звонят.
Она прошла мимо него к телефону, не спрашивая, кто звонит. Ла Брава прикрыл за собой дверь. Морис добавил в спину Джин:
— Этот парень и раньше тебя искал, я сказал ему перезвонить после восьми. — Обернулся к Ла Браве и торжествующе взмахнул поварешкой: — Чуешь запах? Будем есть суп из бамии. Ты приготовь напитки, а я пойду, помешаю в кастрюльке.
Джин стояла у стола в гостиной, одной рукой она поднесла к уху трубку, другой вынимала из ушей серьги.
— Кто это? — спросил Ла Брава у Мориса. — Торрес?
— Голос с акцентом. Мне он незнаком.
— Ты не спросил?
— Слушай, займись лучше напитками.
Ла Брава пытался разгадать выражение, проступившее на лице Джин. Теперь она сжимала трубку обеими руками, внимательно слушая.
— Что? — сказала она, резко выдохнув. Она стояла в пятнадцати футах от него. Смешать коктейль и отнести ей? Джин произнесла что-то еще, но Ла Брава не расслышал: Морис все заглушил своим предупреждением не открывать резко холодильник, там полно стручков бамии, не хватало еще рассыпать их на пол.
— Иди попробуй, — позвал его Морис, а Джин тем временем сказала в трубку несколько коротких слов. Он направился к ней, а Морис следовал за ним по пятам, подсовывая ему поварешку, тыча ее прямо под нос: — Попробуй, попробуй, самая настоящая креольская окра, рецепт мне дала одна дамочка, которая переехала сюда из Луизианы, из Гретны. Маленькая такая, Тодди ее звали, носила пенсне, весила едва ли восемьдесят фунтов, а готовила лучшую окру, какую я ел в жизни. Я готов был жениться на ней только ради ее стряпни… Куда это ты собралась, Джин?
Она приоткрыла дверь, потом захлопнула ее. Мужчины не сводили с нее глаз.
— Что такое? Кто это звонил?
— Ничего особенного. Из полиции.
— Это не Торрес. Его голос я бы узнал.
— Нет, кто-то другой. Проверял, все ли со мной в порядке.
— Да? И как, ты в порядке? Выглядишь что-то неважно.
— Пожалуй, мне и впрямь не по себе, — нерешительно произнесла она. — Нужно выйти проветриться.
— Еще бы ты хорошо себя чувствовала, после стольких неприятностей, — посочувствовал Морис. — Открой форточку.
— Нет, я лучше выйду на улицу.
— Я с тобой, — вызвался Ла Брава.
— Нет-нет, не надо. Я в порядке. Ты не обидишься, Мори? Я все равно пока есть не хочу.
— Ты не заболела? Может, дать тебе какое-нибудь лекарство? Алка-зельцер?
— Нет, все в порядке. Честное слово.
Они сели за стол. Морис сказал:
— Обычно я вместе с креветками кладу сюда крабов, но сегодня мне что-то крабы на рынке не приглянулись, и я положил устриц. Неплохо вышло с устрицами. Можно и курятины положить. Весь секрет в том, как готовить окру. Пока тушишь стручки, нужно все время помешивать, причем энергично, а уж когда они темнеют, тут надо мешать непрерывно, так, словно тебя сам черт под руку толкает. Понимаешь, о чем я говорю?
— Мори, — перебил его Ла Брава, — кто из нас сошел с ума, ты или я?
— Почем мне знать? — огрызнулся Морис — Может быть, мы оба. Не задавай мне трудных вопросов.
Зазвонил телефон, Морис неторопливо приподнялся, жестом приказав рванувшемуся было из кресла Ла Браве оставаться на месте. Он подошел к телефону, снял трубку и положил ее на стол:
— Зря я тебе помешал. Это твой приятель Торрес.
— Лучше б ты все сама мне рассказала, — мягко упрекнул он.
Он сидели на веранде «Делла Роббиа». Он поглядывал на ее лицо, а она — на пейзаж, стандартный пейзаж с залитым лунным светом пляжем, просвечивавшим сквозь ряды пальм, с океаном на заднем плане. Ни его, ни ее этот пейзаж не интересовал.
— Ладно, попробую сам, — продолжал он. — В кино тот парень, который украл пакет, выбросился из окна гостиницы, но наш парень не захотел последовать его примеру. Каким-то образом он догадался, что деньги у тебя, и он требует свою долю вместо кучи газетных обрезков, иначе он заложит тебя. — Ла Брава выждал еще минутку и добавил: — Уже не так весело? — Выждал еще чуть-чуть. — Просто признайся в этом, тебе же будет легче. Если ты так ничего и не скажешь, я не смогу тебе помочь.
По Оушн-драйв проехала машина, блеснула на миг в свете уличных огней и пропала из виду. Вновь перед ними пейзаж с открытки.
— Что ты можешь сделать? — приглушенным, но внятным голосом выговорила она.
— Избавлю тебя от него.
— Как?
— Пока не знаю. Сперва придется с ним потолковать.
— Ты знаешь, кто это?
— Мокроспинник. Кундо Рей.
Она повернулась к нему лицом:
— Откуда тебе это известно?
— Я же тебе показывал его фотографии, помнишь? Нужно было использовать человека, которого ты никогда раньше не видела. Вот твоя первая ошибка. Нет, это вторая. Первая ошибка — сам Ричард.
Она снова погрузилась в молчание.
— Сколько он требует?
После паузы она ответила:
—Все.
— Или?
— Он не сказал.
— Повтори, что он сказал.
— Он спросил меня, не хочу ли я купить печатную машинку.
Молчание.
— Твою машинку?
— Да…
— Можно доказать, что она твоя?
— Вероятно. На ней осталась наклейка ремонтной мастерской. Это я упустила из виду.
Все всегда что-нибудь упускают из виду.
— Как она попала в руки к мокроспиннику? Ведь не сама же ты отдала ее ему?
— Нет, кто-то другой.
— Ты отдала ее этому чертову придурку, велела избавиться от нее, а он вручил ее мокроспиннику, а тот, быть может, продал ее, а потом, когда сообразил, что к чему, пришлось ее выкупить… Что еще он говорил?
— Предлагал мне встретиться, поговорить.
— Где?
— В баре на Ле-Жене, «Скиппи Лонж».
— Господи Иисусе, «Скиппи Лонж»! И ты должна принести туда деньги?
— Нет, сначала мы должны все обсудить. Решить, где и как произойдет обмен.
— Где сейчас деньги?
Пауза.
— У меня дома.
— Ты думаешь, что после обыска это самое безопасное место?
— Джо, если ты хочешь мне помочь… — заговорила она.
Он не продолжил эту фразу за нее, и ей пришлось сделать это самой.
— Ты должен понять, — сказала она, — я люблю Мори, очень люблю, по-особому. Я знаю его гораздо лучше, чем ты или кто-либо другой, и он меня знает, он понимает меня. Джо, — сказала она, — даю тебе слово, никогда в жизни я не причиню ему вреда!
Она уже говорила это прежде, но на этот раз Джин воспроизводила свои собственные слова, а не реплику из фильма.
— Все это очень мило, — оборвал он ее, — но сейчас речь не об этом. Звонил Торрес: они нашли Ричарда.
Она смотрела прямо перед собой.
— Это была не хижина в горах. И даже не слишком уединенное место. — Он умолк, давая ей возможность вставить что-нибудь, но она промолчала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41