Во мне бушевал ураган противоречивых чувств. Во-первых, это был первобытный восторг от того, что мне предстояло стать отцом. Скоро на свет должно было появиться маленькое человеческое существо, в создании которого я тоже принимал участие.
Но увижу ли я его когда-нибудь?
Мы не планировали иметь ребенка. Более того, мы даже никогда не говорили о детях. Мы как бы молча соглашались с тем, что это — вопрос отдаленного будущего и что здесь таится потенциальная конфликтная ситуация, наступление которой нам хотелось по возможности отдалить.
Для неё, как и для меня, принадлежность к разным религиозным конфессиям и национальные различия никакого значения не имели. Совсем напротив, это освобождало нас от влияния тех традиций, в которых мы воспитывались с детства. Но как быть с нашими детьми? Мне хотелось взрастить наших будущих отпрысков в английском духе, что означало частную школу и хотя бы поверхностное знакомство с Англиканской церковью. Я хотел это не ради себя, а ради своих предков, перед которыми я испытывал чувство долга. Титул, не имеющий для меня никакого значения, должен перейти к моим детям, так же как и часть традиций, в которых я был воспитан. Суть проблемы заключалась в том, что Лайза, как я подозревал, испытывала точно такие же чувства, но только с обратным знаком. Иудаизм, как известно, наследуется по женской линии.
Как бы то ни было, но в данный момент все эти рассуждения имели чисто академический интерес. Лайза была беременна. Она намеревалась потребовать себе все права на ребенка и оставить его у себя в Калифорнии. Внутренняя ирония ситуации меня задевала. И задевала очень болезненно. Помимо моей воли получалось так, что я следую всем худшим традициям своей семьи, разбрасывая своих отпрысков по всем уголкам земного шара. И я, наверное, в сотый раз задал себе вопрос, нет ли у меня где-нибудь братьев и сестер, о которых отец не удосужился мне сказать. Как я мог оказаться таким снобом, чтобы цепляться за этот глупый титул? Одним словом, получалось так, что я — несмотря на все свои старания — оставался все тем же вшивым англичанином, желающим видеть в детях свое подобие. Итак, ребенку повезет, если его будут держать от меня подальше.
Перестань нести чушь, сказал я себе. Ведь для тебя не имеет никакого значения, кем будут твои дети — англичанами, американцами, евреями или индусами. Для тебя будет иметь значение лишь то, что твоего ребенка родила Лайза.
Я не сомневался в том, что стану хорошим отцом, а она — прекрасной матерью. Я представил, как мы все вместе веселимся. Папа и мама весело хохочут, а их несмышленое дитя что-то радостно бормочет, пуская пузыри. Итак, теоретически мы могли бы создать превосходную, крепкую семью.
Если Лайза предоставит нам такой шанс.
Мне хотелось как можно меньше выходить на улицу, поэтому я заказал себе пиццу и сел сочинять письмо Лайзе. Послание я собирался адресовать её мамаше в надежде, что та передаст его дочери. К тому времени, когда прозвучал звонок, я успел написать и отправить в корзину несколько вариантов.
Оказалось, что ко мне пришел Мартинез. Я пригласил его в гостиную и, указывая на пиццу, спросил:
— Не желаете?
— Спасибо, нет. От всех видов фаст-фуд я стараюсь держаться подальше.
— Я думал, что при вашей работе это невозможно.
— Обожаю бороться с трудностями, — ответил он.
Я внимательно посмотрел на его фигуру. Парень был в отличной физической форме. Худощавый, но в то же время очень спортивный.
— Присаживайтесь, — сказал я. — Прошу прощения, что не приглашал вас ко мне раньше, но мне показалось, что на улице вы себя чувствуете лучше, чем в помещении.
— Вы правы. Именно об этом я и хотел с вами поговорить.
— Слушаю.
— Сержант Махони нас отзывает. Говорит, что у него нет оснований продолжать за вами наблюдение.
Мне стало как-то не по себе. Оказывается, я до сих пор и не подозревал, насколько успокаивающе действовали на меня мои почти невидимые компаньоны.
— Но разве ему не известно, что меня пытались убить?
— Не забывайте, что формально мы всего лишь следим за вами, а вовсе не охраняем.
— Боже мой, — пробормотал я.
— Строго говоря, я не должен здесь находиться, — улыбнулся Мартинез. — Полицейскими правилами не предусмотрено, чтобы коп информировал подозреваемого, что его хвост исчезает.
— Понимаю, и благодарю. Неужели сержанту Махони плевать на то, что меня застрелят?
Мартинез в ответ лишь пожал плечами.
— Он меня не очень любит, не так ли?
Мартинез снова ограничился молчаливым пожатием плеч.
— А, как вы?
— Я всего лишь тупой полицейский, выполняющий приказы начальства, — сказал Мартинез, поднимаясь на ноги. — Но мне очень не нравится, когда убивают невинных людей. Если вас что-то серьезно обеспокоит, позвоните. — Он вытянул из бумажника визитку и вручил её мне. — И советую соблюдать осторожность.
— Спасибо, — сказал я, принимаю карточку. — Постараюсь.
Уснуть я не мог. Те, кто хотели меня прикончить, обязательно повторят свою попытку. Они просто обязаны это сделать. Когда за мной был полицейский хвост, у меня оставалась хоть какая-то надежда на защиту. Теперь я лишился и её.
Скорее всего, Махони просто вычеркнул меня из своего списка подозреваемых, но это событие, которого я так долго ждал, показалось мне этой длинной ночью вовсе не утешительным. Бороться со страхом, находясь в одиночестве в четырех стенах было чрезвычайно трудно. Мне страшно повезло, что стрелявший в меня человек промахнулся. Но убийцы, вне сомнения, повторят попытку. Спрятаться я не мог и избежать пули, по всей вероятности, мне не удастся. Я, правда, мог оттянуть гибель, полностью замкнувшись от внешнего мира. Я могу опустить жалюзи и существовать, делая заказы в пиццериях, китайских или индийских ресторанах.
Я лежал в постели, которая представлялась мне огромной, а сам я казался себе совершенно крошечным и одиноким. Мне так не хватало рядом с собой теплого тела Лайзы и её объятий, которые могли бы меня успокоить и вселить в мое сердце отвагу. Если бы она была рядом, то я без страха думал бы о возможной смерти. Однако Лайза находилась далеко, а ночь была полна ужаса.
Итак, я должен стать отцом! Подумав об этом, я рассмеялся. И это был горький смех. Кого я хочу обмануть? Мне повезет, если я протяну неделю. О девяти месяцах не могло быть и речи.
Я выбрался из постели и налил себе виски. На какое-то время алкоголь меня согрел, и я даже почувствовал себя в относительной безопасности. Но немного пораскинув мозгами, я вылил весь оставшийся в бутылке скотч в кухонную раковину.
Загнав себя в алкогольный ступор, я свою жизнь не спасу. Если я хочу остаться в живых, если хочу, чтобы у моего ребенка был отец — пусть и в тысячах миль от него, я должен что-то предпринять. Предпринять немедленно.
29
Ранним утром я, упаковав кое-какие вещи, вызвал такси.
— Куда едем? — спросил водитель-индиец.
— Аэропорт «Логан».
Машин на дороге было немного, и я весь путь до аэродрома то и дело поглядывал через плечо назад. Вряд ли за мной кто-то следил, но полной уверенности в этом у меня все же не было. Я отчаянно боролся с искушением отправиться прямиком к международному терминалу и взять билет на Лондон. В Англии я был бы в полной безопасности. Убийцы, оставшиеся по другую сторону океана, при всем желании ничего не могли бы мне сделать.
У меня был выбор — бежать и забыть о «Ревер», «Био один» и Лайзе или уйти в подполье и попытаться схватиться с врагом, кем бы тот ни был. Во втором случае мне предстояло шататься вокруг Бостона до тех пор, пока меня не настигнет пуля.
Впрочем, все эти размышления не имели никакого практического смысла. Во-первых, я давно решил для себя, что никуда не убегу из страны, в которой живет Лайза, и, во-вторых, мой паспорт все еще находился у помощника прокурора.
Поэтому я попросил водителя такси высадить меня у терминала отправлений внутренних линий. Проболтавшись с полчаса по зданию аэровокзала и убедившись в отсутствии слежки, я отправился к стойке фирмы «Хертц», где и взял напрокат ничем не примечательный белый «Форд». Я проехал по 128 восьмой дороге до зоны отдыха и свернул на парковку. За мной, очевидно, никто не следовал, поскольку прошло более двух минут до того, как со скоростного шоссе съехала первая машина. Судя по всему, мне пока ничего не грозило.
Оставаясь в машине, я изучил свой список медицинских центров, занимающихся Болезнью Альцгеймера, а затем с помощью сотового телефона договорился о визите в три из них.
Первым в моем списке значился доктор Херман А. Незербрук, — сотрудник одного из крошечных университетов, заполонивших все окрестности Бостона. Его небольшой кабинет находился в здании Исследовательского медицинского центра, носившего имя известного политика штата Массачусетс, ныне покойного.
Доктору было лет шестьдесят, и он показался мне равнодушным, усталым и немного циничным человеком. Такой выражение лиц часто можно увидеть у замшелых преподавателей, а, возможно, и у ученых. Он довольно вежливо меня приветствовал и тут же вручил мне кружку растворимого кофе. Я в свою очередь передал ему свою карточку.
— Не могли бы вы, мистер Айот, напомнить мне, где вы трудитесь? По телефону я это как-то не уловил.
— Я работаю в «Ревер партнерс» — одной из венчурных компаний, инвестирующих средства в фирму «Био один», которая в настоящее время проводит третью фазу клинических испытаний «Невроксила-5». Вы, насколько нам известно, принимаете участие в проверке этого лекарства против Болезни Альцгеймера. Я не ошибся?
— Нет, вы не ошиблись. Мы сравнительно недавно закончили вторую фазу и теперь, естественно, участвуем в третьей. Но боюсь, что я не вправе обсуждать с вами коммерческую сторону нашей работы. На эту тему вам лучше всего побеседовать с самим доктором Эневером.
— Меня сейчас больше заботит безопасность лекарства.
— Да, вы упомянули об этом по телефону. Но мы, как и положено в ходе испытаний, весьма тщательно наблюдаем за всеми пациентами.
— Не сомневаюсь. Не замечали ли вы каких-либо негативных последствий?
Исследуя Болезнь Альцгеймера, я узнал, что о всех негативных последствиях приема лекарства врачи должны сообщать немедленно.
Незербрук некоторое время внимательно на меня смотрел, словно решая, стоит ли отвечать на мой вопрос. Затем он встал, подошел к канцелярскому шкафу и извлек из него папку.
— Сейчас посмотрим. В нашем эксперименте принимали участие тринадцать пациентов. За год, в течение которого проводились испытания мы имели два осложнения. У одного из них случился инфаркт миокарда, а у другого появились признаки диабета. Но поскольку мы имели дело с престарелыми пациентами, этого можно было ожидать. И все они, к счастью, выжили.
— Не наблюдали ли вы инсультов?
— Инсультов? — он заглянул в папку. — Нет. Ни одного.
— Вы не заметили ничего такого, что могло бы вызвать у вас обоснованную тревогу?
— Если бы у меня был повод для тревоги, то я немедленно поставил бы об этом в известность «Био один». Разве не так?
— Ну, конечно, доктор Незербрук. Благодарю вас за то, что вы согласились потратить на меня время.
Ощущая, что в глазах достойного доктора я выглядел несколько глупо, я вышел из здания медицинского центра, сел в машину и поехал в город Спингфилд, расположенный в самом центре Массачусетса. Я надеялся, что задавал правильные вопросы. Однако, если среди участников испытаний случаев инсультов не наблюдалось, то характер вопросов вообще не имел никакого значения.
В Спрингфилде располагалась клиника, специализирующаяся по изучению Болезни Альцгеймера. Принявший меня доктор Фуллер оказался длинноногой блондинкой лет тридцати двух с роскошными ресницами. Я было пожалел доктора Фуллер, бесполезно гибнущую в обществе старцев, но, немного подумав, решил, что, когда мне стукнет восемьдесят, я, скорее всего, буду думать совсем по-иному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64