Он допил свое виски, поставил стакан и одарил меня ледяным взглядом, как бы давая понять, что любые проблески дружелюбия, которые могли возникнуть во время сегодняшней встречи, в это мгновение закончились. Железный занавес снова с лязгом захлопнулся.
— Если из-за тебя Малкольм лишит нас наследства, — сказал он, — тебе придется об этом горько пожалеть.
У меня невольно вырвалась язвительное:
— Это тоже говорила Алисия?
— Черт с тобой, Ян! — зло прорычал он и развернулся к двери. — Сирена, мы уходим!
Ей ничего не оставалось, как последовать за ним. Дебс, перед тем как уйти, состроила страшные глаза и сказала, передразнивая гангстеров из боевика:
— Ты для Алисии враг номер один, дорогуша, ужас просто! Убери свои лапы подальше от денежек Малкольма, или ты даже не успеешь понять, от чего откинешься.
Ее последние слова прозвучали слишком уж душевно, и я понял, что это шутливое предупреждение — только маска, за которой скрывается такая же тревога и негодование, как у остальных. И в глазах Дебс, когда она уходила, я не заметил ни капли дружелюбия.
Они втроем сели в машину Фердинанда и уехали прочь. Я с сожалением смотрел им вслед в окно. Возвратиться к тем отношениям, которые были между нами в детстве, невозможно. И я перестал тешить себя иллюзиями. Я отошел от окна, сполоснул стакан Фердинанда и прошел в спальню посмотреть, что Сирена там натворила.
Белый пеньюар лежал на кровати. Я поднял его и повесил на место, прикоснувшись на мгновение щекой к кружеву и вдохнув легкий аромат духов женщины, которая приходила ко мне время от времени. Она приятно проводила со мной время, не вспоминая о муже. Муж ее был почти импотентом, но она все равно продолжала любить его. Мы с ней хорошо подходили друг другу: обоих вполне устраивали такие недолгие встречи, без каких бы то ни было серьезных намерений.
Я осмотрел всю квартиру, распечатал несколько писем и прослушал записи автоответчика: кассета была пуста. Два дня назад я по телефону договорился с гостиницей в Кембридже, что они позаботятся о моей машине, которая останется у них на стоянке, пока я ее не заберу. Но я не мог оставлять ее там надолго. Я прикинул, что, если доеду на такси до железнодорожной станции в Эпсоме, можно будет добраться до Лондона поездом. Тогда утром я поеду на поезде в Кембридж, заберу свою машину, приеду домой, поставлю ее на место и вернусь в Лондон на той, что взял в прокате. Так будет даже безопаснее, учитывая, что Фердинанд, а через него и остальные, уже наверняка знают ее цвет, марку и номер. Я верну эту машину в прокат и возьму другую.
Зазвонил телефон. Я включил автоответчик и услышал знакомый голос, глубокий и чуть хрипловатый, который без обиняков перешел к делу.
— Как насчет прямо сейчас? — спросила она, — У нас есть час.
Я редко мог перед ней устоять. Да никогда и не пытался.
— Целый час — это здорово, — ответил я. — Я как раз думал о тебе.
— Хорошо, — сказала она. — До встречи.
Я выкинул из головы машины и стал думать о белом кружевном пеньюаре, гораздо более соблазнительном. Поставил на столик у дивана два высоких бокала и посмотрел на часы. Подумал, что Малкольм, наверное, еще не добрался до «Савоя». Но попытаться все же стоило, и я набрал его номер. Он против ожидания оказался на месте и сразу же поднял трубку.
— Я рад, что ты доехал благополучно, — сказал я. — Я ненадолго задержусь. На два или три часа. Держись, не падай духом.
— Твоя мать — болтливая стерва.
— Она спасла твою шкуру.
— Она назвала меня отъявленным старым распутником, который вырядился как кондитер пятого разряда.
Я представил, как он из-за этого сердится, и рассмеялся.
— Что ты будешь, кроме икры? — спросил Малкольм. — Я собираюсь заказать ужин.
— Фирменное блюдо шеф-повара.
— Не морочь мне голову! Ты такой же гадкий, как твоя мать!
Я развеселился окончательно. Положил трубку и снова включил автоответчик. Через двадцать минут раздался звонок в дверь.
— Привет, — сказала она, когда я провел ее внутрь. — Как скачки?
Я поцеловал ее.
— Пришел третьим.
— Неплохо.
Она была на десять или двенадцать лет меня старше, все еще стройная, с золотисто-каштановыми волосами, раскованная и общительная. Я достал из холодильника бутылку шампанского, которая, как всегда, была припасена для такого случая, откупорил ее и наполнил наши бокалы. Это была всего лишь дань традиции, потому что мы никогда не допивали бутылку до конца. После пары глотков нам уже незачем было сидеть на диване и вести светские беседы.
Она ахнула, заметив длинный почерневший кровоподтек на моем бедре:
— Ты упал с лошади?
— Нет, попал под машину.
— Как неосторожно!
Я задернул шторы в спальне, чтобы пригасить свет заходящего солнца и, раздевшись, лег рядом с ней в постель. Мы были любовниками уже давно и привыкли друг к другу. Мы оба философски относились к тому, что совокупление обычно доставляет одному партнеру больше удовольствия, чем другому, и редко стремились достичь пика наслаждения одновременно. На этот раз, как и в прошлый, ей повезло немного больше, чем мне, но я считал, что доставлять наслаждение так же приятно, как переживать самому.
— Тебе было хорошо со мной? — спросила она.
— Конечно.
— Сегодня не твой день.
— Это не получается по заказу. Если не мой, так твой. Как повезет.
— Все дело в темпе и угле наклона? — поддразнила она, повторив слова, что я когда-то сказал. — Кто первый идет в душ?
Она любила возвращаться домой чистой, признавая, что душ — всего лишь символ очищения. Я помылся, оделся и сел ждать ее в гостиной. Эта женщина была неотъемлемой частью моей жизни, необходимой для удовлетворения потребностей как тела, так и души, защита от одиночества. Я всегда с сожалением расставался с ней, зная, что она обязательно вернется, но сегодня почему-то сказал:
— Останься! — прекрасно зная, что остаться она не сможет.
— Что случилось? — спросила она.
— Ничего.
— Ты дрожишь.
— Предчувствие.
— Чего? — Она уже стояла у двери, готовая уйти.
— Что сегодня мы виделись в последний раз.
— Не говори глупостей, — сказала она. — Я вернусь. Она с благодарностью поцеловала меня, я ответил с тем же чувством. Она улыбнулась, посмотрела мне в глаза:
— Я вернусь.
Я открыл дверь, и она весело выпорхнула наружу. А я подумал, что предчувствие относилось ко мне, а не к ней.
Утром я перегнал машины, съездив из Лондона в Кембридж, потом в Эпсом и обратно в Лондон, на фирму по прокату автомобилей. Насколько я мог заметить, никто и нигде за мной не следил.
Когда я уезжал, Малкольм бушевал от неистового возмущения из-за того, что ни на один рейс до Парижа нельзя было достать билеты в первом классе на день перед Триумфальной Аркой.
— Полетим в туристическом, — сказал я. — Тут же всего полчаса.
Оказалось, что в туристическом классе тоже нет мест. Я оставил его рассерженным и хмурым, но когда вернулся, он уже успокоился. Оказалось, Малкольм зафрахтовал частный самолет.
Он сказал мне об этом позже, потому что, когда я вернулся в номер, отец как раз беседовал с Норманом Вестом, которого вызвал для текущего отчета. Сыщик все еще выглядел подозрительно болезненным, но сероватая смертельная бледность перешла в желтовато-коричневую. Старую пропыленную одежду сменил обычный темный костюм, а седые волосы, тщательно вымытые, казались почти белыми и были аккуратно причесаны.
Я пожал ему руку: влажная, как и в прошлый раз.
— Вам уже лучше, господин Вест? — спросил я.
— Да, благодарю вас.
— Перескажите моему сыну все, что вы только что сообщили, — велел Малкольм. — Плохие новости.
Сыщик виновато улыбнулся мне и раскрыл записную книжку, которая лежала у него на коленях.
— Госпожа Вивьен Пемброк не может вспомнить, чем она занималась в прошлую пятницу, — начал он, — а во вторник она была дома одна, разбирала подшивки старых журналов.
— И что плохого в этом сообщении? — не понял я.
— Не будь таким бестолковым, — с раздражением сказал Малкольм. — Это значит, что у нее нет алиби. И ни у кого изо всей этой проклятой своры тоже нет алиби!
— Вы проверили уже всех? — удивленно спросил я. — У вас же совсем не было времени.
— Не было, — согласился он.
— Нечего без толку болтать! — Малкольм махнул рукой. — Господин Вест, рассказывайте ему все.
— Я позвонил миссис Беренайс Пемброк — Вест выразительно вздохнул. — Она назвала меня неприятным типом.
Малкольм угрюмо хмыкнул.
— Язык как плеть из шкуры носорога!
Вест поежился, как будто его все еще стегали бичом, но сказал только очень сдержанно:
— С ней совершенно невозможно было разговаривать.
— Томас был дома, когда вы звонили? — спросил я.
— Нет, сэр, не было. Миссис Пемброк сказала, что он на работе. Я позже перезвонил в его кабинет, по номеру, который вы мне дали, надеясь, что он сможет сказать, где были он и его жена в интересующие нас дни. Но какая-то девушка сообщила мне, что господин Пемброк ушел из фирмы несколько недель назад и она не знает, где его можно найти.
— Вот как! — Это меня немного озадачило. — Я не знал.
— Я снова позвонил миссис Пемброк, чтобы узнать, где сейчас работает ее муж, и она предложила мне… э-э-э… умереть.
Томас работал на одной и той же кондитерской фирме с того дня, как окончил курс бухгалтерии и делопроизводства. Беренайс пренебрежительно отзывалась о его специальности, называла лавочником. Томас возражал, что хотя он и в самом деле незначительный чиновник, зато на нем лежит ответственность за оценку всех материалов, необходимых для каждого крупного контракта, он определяет их стоимость и передает сведения в управление. Повышения на службе Томас получал редко и очень незначительные, например, со второго ассистента на первого. К сорока годам он и сам, наверное, понял, что ему никогда не заседать в совете директоров. Как горько было, наверное, осознать свои скромные возможности, да еще когда Беренайс при каждом удобном и неудобном случае тычет это тебе в лицо. Бедный старина Томас…
— Миссис Джойси Пемброк, — продолжил Вест, — единственная, кто помнит, чем занималась в интересующее нас время. И в пятницу, и в следующий вторник она играла в бридж. Ей не понравилось мое «назойливое любопытство», как она выразилась, и она не захотела назвать своих партнеров, чтобы не втягивать их в это дело.
— Можете вычеркнуть госпожу Джойси Пемброк, — сказал я.
— А? — не понял Малкольм.
— Ты прекрасно знаешь, — сказал я, — что Джойси не собиралась тебя убивать. Если бы могли быть какие-то сомнения, ты не поехал бы вчера в ее машине.
— Ладно-ладно, — проворчал он. — Вычеркните Джойси.
Я кивнул Весту, и он провел поверх имени моей матери жирную черту.
— Вчера я звонил миссис Алисии Пемброк и чуть позже миссис Урсуле Пемброк, — на лице сыщика не отразилось никакого удовольствия при воспоминании об этих звонках. — Госпожа Алисия велела мне не совать нос в чужие дела, а госпожа Урсула, видимо, плакала и не захотела со мной разговаривать. — Норман Вест беспомощно развел руками. — Мне не удалось убедить никого из них в необходимости доказуемых алиби.
— Не создалось ли у вас впечатления, что до вас у них побывали полицейские с теми же самыми вопросами? — спросил я.
— Нет, ничего подобного.
— Что я вам говорил? — сказал Малкольм. — Полицейские не поверили, что меня хотели убить. Они решили, что я сам все подстроил!
— Даже так…
— Они проверили всех и каждого, когда убили Мойру, что ты, не сомневаюсь, хорошо запомнил, и получили только кипу безупречных алиби. А теперь эти полицейские даже не побеспокоились хотя бы снова всех опросить!
— У тебя случайно нет при себе номера полицейского участка?
— Есть, конечно, — буркнул он, вынул из внутреннего кармана записную книжку и вырвал оттуда листок. — Но они все равно тебе ничего не скажут. Это то же самое, что разговаривать с железной дверью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53