— Что это ты затеял? — спросил Малкольм.
— Так мы сможем увидеть, если кто-нибудь подъедет к дому по дорожке, а он нас не заметит. Ты не пересядешь пока в другое кресло — пока я установлю зеркала под нужным углом? Смотри в то зеркало, что на стене, а я буду поворачивать другое. Хорошо?
Отец поднялся и пересел, куда я просил. А я отнес кусок фанеры подальше и поворачивал зеркало, пока он не сказал:
— Стоп! Вот так. Я отлично вижу дорожку.
Я сел на его место и посмотрел сам. Лучше бы, конечно, взять большие зеркала, но и так было видно. Мы заметим всякого, кто подъедет к дому от дороги.
А если он будет ехать через поля, нам придется положиться на свой слух.
К одиннадцати Малкольму до смерти надоело сидеть здесь и ждать. В полдвенадцатого мы на время открыли дверь в конце коридора, выходившую прямо в сад, сходили в кустики по вопросу, возникшему из-за отсутствия водопровода. В двенадцать мы открыли бутылку шампанского и выпили из пластиковых стаканчиков. «Мерзость какая!» — проворчал Малкольм. В полпервого съели по бисквиту с паштетом.
Никто не приезжал. Стало холодать. Малкольм поглубже закутался в свое пальто и сказал, что это с самого начала была совершенно гадкая затея.
Я должен был пообещать ему, что мы не останемся здесь на всю ночь. Маловероятно, что кто-то решит, что ночью, в темноте, лучше, чем при дневном свете, искать маленький клочок бумаги, который может быть где угодно в огромной комнате. Поэтому я согласился, чтобы шофер забрал нас отсюда около шести вечера. Я бы, конечно, предпочел караулить всю ночь, но весь смысл был в том, чтобы Малкольм тоже был здесь. Если сегодня ничего не выйдет, придется вернуться завтра утром. Малкольм сказал:
— Тот человек, которого мы ждем… ты ведь знаешь, кто это?
— Да… думаю, что знаю.
— Насколько ты уверен, если в процентах?
— М-м-м… где-то процентов на девяносто пять.
— Этого недостаточно.
— Поэтому мы и здесь. Он сказал:
— Эдвин. Это ведь Эдвин, правда?
Я глянул на него искоса, на мгновение оторвавшись от зеркал. Малкольм хотел, чтобы это оказался Эдвин. Он бы смирился с тем, что это Эдвин. Эдвин сам мне это говорил — что Малкольм не удивился бы, если б Эдвин что-то против него замыслил. Я подумал, что Эдвин, наверное, вполне мог бы убить Мойру — в порыве злости он мог окунуть ее носом в дерьмо, потому что открытый ящик с компостом как раз попался ему на глаза. Не знаю, мог бы он решиться сбить Малкольма машиной и хватило бы у него воображения и выдержки, чтобы устроить все остальное.
Я ничего не сказал, и Малкольм начал говорить:
— Если Эдвин приедет… — Но проще было об этом пока не думать.
Стрелки часов ползли, как улитка. Время невыносимо растянулось. Было очень холодно. В половине третьего мы, чтобы хоть как-то согреться, съели пирог с заспиртованными вишнями и запили его кларетом.
— Ересь! — сказал Малкольм. — Нужно было с кларетом есть паштет, а пирог — с шампанским.
— Как на свадьбах? — спросил я.
— Черт бы тебя побрал! — выругался он.
Мне было совсем не смешно. Наша засада, похоже, оказалась бесполезной. Малкольм точно так же, как и я, прекрасно понимал, что сейчас мы можем убедиться в том, чего страстно не желали принимать. Он так не хотел, чтобы кто-то пришел… В глубине души я сам надеялся на это.
В полчетвертого он совсем потерял покой.
— Ты в самом деле собираешься проторчать здесь и завтра?
Я не отрывался от зеркал. Все по-прежнему.
— Надо будет взять с собой из «Ритца» обед.
— А в понедельник? В понедельник я сюда не поеду. — А когда мы только выезжали, он соглашался на три дня. Наверное, это действительно слишком долго.
— Мы можем в понедельник не сидеть до темноты, — сказал я.
— Ты ужасный упрямец!
Я все смотрел в зеркала. Ну, давай же! Приезжай!
— Джойси могла вообще забыть про эти звонки, — сказал Малкольм.
— Не могла.
— Эдвина могло не быть дома.
— В это я могу поверить.
Внезапно на подъездной дорожке показалась светлая машина.
Она ехала, не пытаясь скрываться. Не подкрадывалась потихоньку, подозрительно оглядываясь вокруг. Самоуверенно, не задумываясь, что может угодить в ловушку.
Я напрягся, задышал глубже.
Она вышла из машины, высокая и стройная. Обошла машину, открыла дверцу с другой стороны, достала с пассажирского сиденья коричневую картонную коробку и понесла, прижав к животу обеими руками, как будто ящик с бутылками. Я думал, что она пойдет прямиком к кухонной двери, но она сделала несколько шагов в центральный пролом, глянула вверх и по сторонам, как будто боялась входить дальше.
Малкольм заметил, что я сосредоточенно за чем-то наблюдаю, поднялся на ноги и стал между мной и зеркалами, так что сам все увидел. Я думал, он от такого потрясения замрет на месте и долго не сможет ничего выговорить, но ничего подобного!
Малкольм с досадой сказал:
— О, нет! Что она здесь делает?!!
И прежде чем я успел его остановить, отец порывисто шагнул из детской и сказал:
— Сирена, сейчас же убирайся, ты нам все испортишь!
Я выскочил сразу за ним, ужасно разозлившись. Услышав его голос, Сирена резко обернулась. Увидела Малкольма. Я мельком разглядел ее лицо — перекошенное гримасой, глаза широко раскрыты. Сирена отступила на шаг, поскользнулась на гладком черном пластике и выронила коробку. Попыталась подхватить ее… дотронулась… только подтолкнула вперед.
Я заметил, как ее лицо исказилось от страха. И понял, что в этой коробке.
Я резко дернул Малкольма за воротник — назад, повернул, изо всех сил толкнул на пол, упал рядом — стараясь укрыться за остатками лестничного пролета.
Мы были уже на полу, когда мир разлетелся на тысячи осколков.
ГЛАВА 19
Я лежал неподалеку от двери детской и судорожно ловил ртом воздух. Мои легкие сдавило, воздуха не хватало. Голова гудела от ужасного громыхания, смрадный дым от взорвавшейся бомбы заполнял всю грудь, казалось, даже рот был забит им.
Малкольм лежал лицом вниз в нескольких футах от меня, не подавая признаков жизни.
Воздух до сих пор дрожал, хотя это просто могло мне казаться. Было темно от поднятой пыли. Ощущение было ужасное — как будто меня пропустили через мясорубку. Я чувствовал себя обессиленным и совершенно несчастным.
Стены дома все еще стояли. Но все вокруг снова завалило тоннами обломков. Массивные стены старой постройки выстояли после первой бомбы — они устояли и после второй, которая была на этот раз размером с приличный чемодан.
Я наконец смог вдохнуть. Пошевелился, сбросил с себя груду кусков кирпича и штукатурки, попробовал подняться. Меня тошнило, я был весь измочален. Но, похоже, кости выдержали, не было ни переломов, ни кровотечения. Я встал на колени и так пополз к Малкольму. Он был жив, дышал, из ушей и носа не текла кровь — на большее я не мог пока рассчитывать.
Я медленно, качаясь от слабости, поднялся во весь рост и, пошатываясь, побрел к центру развалин. Как мне хотелось закрыть глаза и ничего этого не видеть! Но все осталось бы по-прежнему. Нужно пережить этот кошмар, раз уж он выпал на мою долю.
Там, где разорвалась бомба, черный пластик напрочь сорвало с пола, везде вокруг его порвало на большие неровные куски. Сирена — то, что от нее осталось, — лежала вперемешку с кусками пыльного битого кирпича и черной пластиковой пленки, клочья ярко-зеленой и снежно-белой одежды, голубые гетры, синие лосины и раздробленные куски плоти, алые кляксы… алая лужа посредине.
Я прикрыл куски тела обрывками черной пленки, спрятав ужасающую действительность от взглядов тех, кто придет сюда неподготовленным. Мне было плохо. Я чувствовал себя так, будто голова у меня набита ватой. Все тело неудержимо дрожало. Я подумал о людях, которые часто имеют дело с подобными кошмарами, — и как они такое выдерживают?
Малкольм застонал. Я сразу вернулся к нему. Он пытался сесть, упираясь руками в пол. У него на лбу быстро наливалась большая шишка, и я подумал, что он скорее всего просто стукнулся головой, когда я швырнул его на пол.
Малкольм горько сказал:
— Господи! Сирена… ох, Боже мой!
Я помог ему подняться на подгибающиеся ноги и вывел в сад через боковую дверь. Мы обошли дом со стороны его кабинета, прошли вдоль фасада. Я усадил его на пассажирское место в машину Сирены. Он спрятал лицо в ладонях и заплакал о своей дочери. Я стоял, опершись руками о машину и опустив голову на холодный металл ее крыши, и чувствовал себя совершенно несчастным, разбитым и неожиданно старым.
У меня не хватило сил даже подумать, как быть дальше, когда на дорожке показалась полицейская машина и медленно, словно неуверенно, поехала к нам.
Полицейский остановил машину и вышел. Он был молод, гораздо моложе меня.
— Из поселка сообщили о новом взрыве… — он вопросительно переводил взгляд с нас на дом.
Я сказал:
— Не входите туда. Свяжитесь со старшим инспектором. Там взорвалась еще одна бомба, и на этот раз есть жертвы.
Потом были кошмарные дни, полные вопросов, формальностей, объяснений, сожалений. Мы с Малкольмом вернулись в «Ритц». Он страшно горевал о потере дочери, которая так хотела его убить.
— Но ты же говорил… что ее не интересовали деньги. Почему… почему же она все это делала?!
Я ответил:
— Она хотела, чтобы все стало на свои места. То есть ей хотелось жить в Квантуме, с тобой. Она мечтала об этом с шести лет, когда Алисия забрала ее у тебя. Сирена, наверное, выросла бы совершенно нормальной милой девушкой, если бы тогда суд оставил ее тебе. Но закон, конечно, отдает предпочтение матерям. Сирена хотела вернуть то, чего ее лишили. Я видел, как она из-за этого плакала, совсем недавно. Это до сих пор было для нее так же важно и необходимо, как в шесть лет. Ей снова хотелось быть твоей маленькой девочкой, она не хотела взрослеть. Она и одевалась всегда по-детски.
Он слушал, широко раскрыв глаза от ужаса, как будто в родном доме устроили себе логово дьяволы.
— Алисия совсем не облегчала ее страданий. Пичкала ее историями о том, как ты от них отвернулся, и не давала девочке возможности повзрослеть — из-за своих собственных полудетских повадок.
Малкольм измученно сказал:
— Бедная Сирена. Ей так не повезло…
— Не повезло…
— Но… Мойра?
— Я думаю, Сирена убедила себя, что, если ей удастся избавиться от Мойры, ты вернешься в Квантум и заберешь ее к себе. Она хотела жить там, ухаживать за тобой — так исполнились бы ее мечты.
— Но это еще не причина, чтобы… Это неразумно…
— Убийцы никогда не поступают разумно. Они действуют под влиянием неудержимых желаний. Непреодолимые порывы, внезапные побуждения, ненормальные поступки. Они не понимают, что творят.
Малкольм беспомощно покачал головой.
Я сказал:
— Теперь уже не узнать, хотела ли она в тот день убить Мойру. Вряд ли Сирена собиралась избавиться от нее именно так — откуда ей было знать, что там окажется этот ящик с компостом? Открытый, будто специально, и как раз под рукой… Если бы Сирена думала тогда убить Мойру, она наверняка прихватила бы с собой какое-нибудь оружие. Не удивлюсь, если она хотела оглушить ее, отнести в гараж и положить в машину — как проделала это с тобой.
— Господи…
— Так или иначе, убрав с дороги Мойру, Сирена надеялась переехать к тебе в Квантум и жить там — но ты не захотел этого.
— Но сам подумай, зачем бы мне это было нужно? Я даже не обратил внимания на ее просьбу. Конечно, мне было с ней хорошо, но я вовсе не хотел, чтобы она жила в моем доме, это правда.
— И, видимо, ты очень недвусмысленно дал ей это понять?
Малкольм задумался.
— Наверное, да… Она все время вертелась под ногами. Задавала массу вопросов. Каждый день приезжала в Квантум. Мне это надоело, и я прямо сказал ей — «нет». Я велел ей больше не приставать ко мне… — Малкольм был совершенно подавлен. — Ты думаешь, как раз тогда она меня и возненавидела?
Я печально кивнул.
— Наверное, тогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53