Я улыбнулся.
— Это некая местная достопримечательность. Люди собирают деньги на всякие благие цели. Пристают ко всем с ножом к горлу. Мне, может, и следовало предложить транспорт бесплатно, но, честно говоря, я не люблю, когда на меня давят или когда меня пытаются надуть. Готов поспорить, что владельцы лошадей заплатят Тигвуду за перевозку. Так что не вижу причины, почему бы ему не заплатить мне.
— Один вопрос, — вмешался Харв, — кто поедет?
— Кто бы ни поехал, пусть прихватит Лорну, сестру Моди Уотермид, она будет за конюха, — сказал я, разглядывая график. — Придется послать девятиместный фургон. Новый шофер, Азиз как его там, теперь будет водить фургон Бретта. Так что вполне может начать со старичков.
— Какой новый шофер? — спросил Харв.
— Я нанял его сегодня утром, ты уже уехал. Лучший из пяти, с которыми я сегодня разговаривал.
Я записал центр для престарелых в график, в клеточку, отведенную для девятиместного фургона, и проставил имя Азиза вверху графы.
Заведение Джона Тигвуда, центр для престарелых, занимало маленькое одноэтажное строение, иначе и не скажешь, на краю выгона в полгектара на окраине Пиксхилла. Рядом была древняя конюшня, способная вместить шесть стареньких постояльцев без особых претензий. Она едва-едва удовлетворяла самым невзыскательным требованиям государственной инспекции, и только благотворительный статус спасал ее от праведного гнева местных властей. Благодаря выспренним манерам Тигвуда жители Пиксхилла считали это заведение благородным начинанием, хотя я здорово сомневаюсь, что кто-либо из тех, кто давал на него деньги, когда-либо там бывали.
Харв продолжал рассматривать график и философски пожал плечами, услышав, что компьютер не работает. Как и я, он предпочитал график «в карандаше», хотя ему еще больше была по душе большая доска, которая висела на стене, пока я от нее не избавился. Слишком много было пыли от мела, а мы только что установили компьютер.
Я рассказал Харву, что весь инструмент из пикапа Джоггера украли. Он коротко выругался, но не придал этому большого значения. Нам понадобятся, сказал я, другие салазки, чтобы осматривать днища фургонов, и Харв, кивнув, предложил мне попросить Найджела смастерить еще одни.
— Всего-то и надо, так это пластиковую доску и полозья, — сказал он. — У него золотые руки, надо отдать ему должное.
Я подавил улыбку.
— Пусть завтра и сделает. — Я немного подумал и принял окончательное решение. — В среду Найджел поедет во Францию за лошадью дочери Джерико Рича. Нина отправится с ним в качестве сменщицы.
Харв искоса с удивлением взглянул на меня и смешно поднял брови.
— Я ее предупредил, — сказал я. — Говорит, Найджел ей не страшен.
— Так она его не знает.
— У нее есть опыт обращения с лошадьми, — пояснил я. — Дочь Джерико хочет, чтобы мы послали конюха присматривать за животным. Нина займется этим, когда не будет сидеть за рулем.
— Но ты сказал, что поедут Дейв с Филом на шестиместном фургоне, — возразил Харв.
— Я передумал. Едут Нина и Найджел. Пусть возьмут четырехместный фургон, на котором Нина ездила сегодня. Так еще и сэкономим. — Повернувшись к Нине, я сказал:
— Вам понадобятся кое-какие вещи, чтобы переночевать.
Она кивнула, а когда Харв отправился встречать въезжающий во двор фургон, спросила:
— Вы ведь, наверное, хотели бы, чтобы кто-то из нас спал в машине?
— У него там труба внизу, у этого фургона, — объяснил я.
— Ладно. Давайте устроим западню. Пусть все узнают, что именно этот фургон отправляется во Францию. Вдруг кто-нибудь да клюнет?
— Гм, — с сомнением заметил я. — Не хотелось бы, чтобы вы впутывались во что-нибудь опасное. Она слегка улыбнулась.
— Не все так думают. Патрик иногда бывает очень требовательным. — Казалось, ее это ничуть не беспокоит. — Да мне и не потребуется прыгать с парашютом на оккупированную немцами территорию Франции.
Я вдруг понял, что такие женщины, как она, именно это и делали во время Второй мировой войны. Как бы прочтя мои мысли, она сказала:
— Моя мама прыгала, и выжила, еще и меня родила потом.
— Не все так могут.
— У нас это в крови.
— У вас дети есть? — спросил я.
Она небрежно отмахнулась — жест, типичный для матерей, не страдающих излишней сентиментальностью и целиком полагающихся на нянек.
— Трое. Все выросли и вылетели из гнезда. Муж давно умер. Жизнь неожиданно стала пустой и скучной, все эти выставки, скачки потеряли всякий смысл. Тут и появился Патрик... Достаточно?
— Вполне.
Я понимал ее, как никто, и она чувствовала это. Несмотря ни на что, она не могла оставаться равнодушной к самой себе. Она тряхнула головой, как бы отбрасывая ненужные мысли, и поднялась, высокая, уверенная в себе женщина, для которой лошади были главным в жизни, но которые не смогли сделать ее счастливой.
— Если я вам завтра не нужна, — сказала она, — то я отвезу пробирки Патрику в Лондон, и мы все обсудим. Вернусь в среду. Когда приходить?
— Вам нужно будет выехать в семь утра. Вы переправитесь из Дувра в Кале и прибудете к месту назначения во Франции часам к шести. По возвращении, в четверг, вам, разумеется, придется ехать к дочери Джерико Рича, чтобы доставить туда жеребца. Сюда вы вернетесь поздно, часиков в десять вечера.
— Поняла.
Она аккуратно завернула в носовой платок две янтарные пробирки и спрятала их в сумку Коротко кивнув на прощание, она села в машину и уехала.
Я достал оставшиеся четыре пробирки из ящика стола, завернул их в бумагу и положил в карман куртки. Затем я слил остатки кофе из кружки обратно в термос, завернул крышку и положил его в сумку, где уже лежали бутерброды, чтобы потом забрать все домой.
Рабочий день заканчивался. Не все фургоны еще вернулись, но ждать их я не собирался. Водители этого и не ожидали и вполне могли посчитать за излишнюю подозрительность и недоверие. К тому же были получены по телефону сообщения от водителей девятиместного фургона, который я послал в Ирландию с племенными кобылами, и того, что ушел во Францию за двумя двухлетками для конюшни Уотермида, относительно того, что ни один из них не вернется ранее двух или трех часов ночи.
Для нас это было в порядке вещей. Для Уотермида же в связи со столь поздним возвращением возникало много трудностей. Поэтому я уже договорился с водителями, что они вернутся на базу и поставят двухлеток в конюшню на ферме до утра. Однако я забыл предупредить самого Майкла.
Подавив зевок, я набрал его номер.
— В два ночи? — запротестовал он. — Ты же знаешь, мне это не нравится. Весь этот шум, и суета, и свет, когда другие лошади спят. Ты же знаешь, им надо хорошенько выспаться.
— Если хочешь, мы можем подержать их до утра у себя в конюшне, — сказал я так, как будто эта мысль только что пришла мне в голову. — С ними все будет в порядке. Водитель сообщил, что поездка проходит нормально. Лошади спокойны и едят хорошо.
— Мог бы и получше все организовать, — проворчал Майкл с мягким осуждением. Как всегда, он воли своим чувствам не давал.
— Задержка произошла на переправе в Кале, — объяснил я. — Твои лошади раньше десяти сегодня в Дувр не попадут. Очень сожалею, Майкл, но от меня ничего не зависело.
— Да, да, разумеется, я понимаю. Но, черт побери, это ужасно некстати. Ладно, пожалуй, будет лучше, если они до утра пробудут у тебя. Привези их пораньше, договорились? В полседьмого или что-нибудь около этого, когда мои парни придут на работу. Не возражаешь?
— Обязательно, — подтвердил я.
— Значит, договорились. — Он помолчал, чтобы сменить тему. — Там... гм... никаких новостей насчет механика?
— Полиция задает вопросы относительно возможного несчастного случая.
— Жаль, что он свалился.
— Хуже некуда.
— Скажешь, если я могу чем-то помочь.
— Спасибо, Майкл.
— Моди говорит, что она тебя любит. Вздохнув, я повесил трубку, от всей души желая, чтобы слова Моди соответствовали действительности, и, немного подумав, набрал номер фермы по выращиванию жеребцов, по поручению которой мой фургон направился в Ирландию.
— Ваши четыре жеребые кобылы, — сказал я, желая их успокоить, — в данный момент находятся на пароме, но раньше одиннадцати в Фишгард не попадут. Вы не будете возражать, если мы прямо оттуда привезем их к вам? Это будет где-то около трех ночи.
— Нормально. Мы все равно всю ночь не спим — кобылы жеребятся.
Покончив с делами, я устало поднялся, прихватил сумку, закрыл входную дверь в контору, оставив столовую открытой для водителей, и отправился заводить «Фортрак», мою рабочую лошадку. Иногда, садясь за руль этого практичного автомобиля, я ощущал, как перестаю быть человеком, ездящим на «Ягуаре». Но где-то под оболочкой делового человека еще бился пульс жокея, и я теперь понимал, что нельзя дать ему умереть, покинуть меня, унести с собой желание каждый день рисковать жизнью, хотя делать этого больше и не приходится. Я приехал домой, поел и лег спать. "Надо будет почаще выводить «Ягуар» из «стойла», — подумал я.
* * *
Было еще только чуть больше половины седьмого, а я уже встал, оделся, позавтракал и ехал навстречу светлеющему небу, на ферму, проверить, что и как.
Фургон из Франции, ездивший за двумя двухлетками Майкла Уотермида; тихонько стоял на своем привычном месте, а его пассажиры дремали в стойле. Водителя нигде не было видно. Однако за «дворниками» на лобовом стекле обнаружилась записка. Я развернул ее и прочел «Может, кто-нибудь отвезет их к Уотермиду? Еле стою на ногах, слишком долго ехал, и вообще, похоже, у меня грипп. Извини, Фредди». Подписано «Льюис» и чуть ниже — «вторник, 2.30 утра».
Черт бы побрал этот грипп, выругался я в душе. А лучше черт бы побрал всех невидимых врагов.
Я открыл дверь конторы и прошел в свой офис за дубликатами ключей от фургона Льюиса, рассудив, что проще отвезти жеребцов Уотермиду самому, чем дожидаться, пока подойдут водители. Поэтому я открыл фургон, погрузил терпеливых и спокойных двухлеток и отвез их к месту назначения, проделав путь чуть больше мили.
Майкл уже был во дворе и многозначительно поглядывал на часы, которые показывали скорее около семи, а не назначенные шесть тридцать.
Когда я выбрался из кабины, он немного смягчился, но не до конца. Он был в нехарактерном для него плохом настроении.
— Фредди! Где Льюис? — спросил он.
— Заболел гриппом, — с раздражением ответил я.
— Черт возьми! — Майкл сделал кой-какие подсчеты в уме. — А как насчет Донкастера? Грипп — это надолго.
— Я дам тебе другого хорошего водителя, — пообещал я.
— Это не одно и то же. Льюис помогает седлать и все такое. Некоторые из этих лентяев приезжают на бега и дрыхнут в кабине до самого отъезда. Бретт, к примеру. Не выношу его.
Бормоча что-то утешительное, я спустил сходни и отвязал ближайшего жеребца, чтобы свести его вниз.
— Я полагал, что эти чертовы французы пошлют с ними конюха, — проворчал Майкл жалобным голосом.
Будь на его месте кто-нибудь другой, такое недовольство обязательно приняло бы форму яростного гнева. Джерико Рич бы просто рвал и метал.
— Вчера по телефону Льюис сказал, что французский конюх отправился домой из Кале, — пояснил я. — Очевидно, боялся, что его прихватит морская болезнь во время переправы, Льюис уверил меня, что он справится сам, так что мы решили не тратить время на поиски помощника. Куда отвести этого парнишку? Двухлетний жеребец игриво перебирал ногами. Тут подбежал старший конюх Майкла, принял от меня поводья и повел его на новое место жительства.
Благополучно выгрузив второй предмет импорта, я заметил, что настроение Майкла улучшилось, он снова стал самим собой и предложил мне выпить чашку кофе перед отъездом. Мы вместе прошли в дом, в светлую, теплую, приветливую кухню, куда обычно и приходили частые посетители, чтобы без лишних церемоний угоститься соком и тостами за длинным столом из сосновых досок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48