Стояли по разным углам просторного холла, у Янтаря на всякий случай в руках пушка.
– Есть инструкция, – пробурчал он недовольно. – Чего приперлись среди ночи?
– Не зуди, – благодушно отозвался Говноед. – Поставь на предохранитель. Пальнешь невзначай, потом сам пожалеешь.
– Не пожалею, – сказал Янтарь, но пистолет опустил. Гости расселись на стульях, Мишаня задымил.
– Не дурите, хлопцы. Что вы как неродные… Ленчик, у тебя бабки с собой?
Лопух, которому обстановка не очень нравилась, молча достал из сумки пластиковый пакет со светящейся внутри зеленой прелестью. На этот свет Джека с Янтарем подтянулись, как два любопытных зверька.
– Сколько там? – спросил Янтарь.
– Пять кусков.
– И чего надо? – это уже Джека.
Говноед открыл было рот, чтобы объяснить, но Лопух поднял два пальца, остановил. Заговорил сам:
– Вы что, мужики? Перебрали, что ли? Мы вам наличняк принесли, причем отмытый, а вы пушкой размахиваете. Даже немного обидно.
– Чего надо, говори, – поторопил Янтарь. – У нас проверки каждый час.
– Сущий пустяк, – сказал Лопух. – Моему хозяину список нужен, кто у вас сегодня сидит. Всех клиентов подряд.
– За это пять кусков? – не поверил Янтарь.
Джека горячо затараторил, не отводя глаз от пакета с деньгами.
– Ты чего, Ярый? Какое наше дело. Это их проблемы.
Нужно, значит, нужно. Подумаешь, список. За такие бабки я десять списков нарублю. Какой от этого вред?
– Никто же не узнает, – добавил Лопух.
– Все-таки – зачем? – не унимался Янтарь. – Просто для кругозора любопытно.
Его любопытству положил предел Говноед. За разговором, да на долларовый манок сторожа подвинулись уже вплотную, поэтому ему ничего не стоило ухватить Янтаря за руку с пистолетом и дернуть вниз. Силища у него была такая, что рука сочно хрустнула в плече, пистолет, выпав, процокал по каменной плитке, как шарик от пинг-понга. В следующее мгновение Говноед вскочил на ноги и сгреб за шкирку Джеку. Тот попытался поставить блок, но это все равно, что защищаться голыми руками от летящей чугунной плиты. В каждой руке у Говноеда оказалось по бойцу, и он, встав поудобнее, с размаху стукнул их лбами. Гул прошел по зданию, как от маленького землетрясения. Джека и Янтарь опустились на колени, а потом улеглись. Оба бездыханные.
Лопух убрал в карман пакет с долларами.
– Круто, – одобрил он поступок Говоноеда. – Дает же Господь людям талант.
– Дак сами виноваты, – оправдывался Мишаня. – Чего выдрючиваться? Мы же по-хорошему с ними.
– Полюбовно, – вспомнил Лопух.
Пошли искать Аню, забрав ключи у Янтаря. Камеры располагались в подвале – с десяток дверей. Когда позажигали свет, за некоторыми началось слабое шевеление.
Потыкались наугад, открыли первую попавшуюся. Обыкновенные нары, забитые то ли спящими, то ли уже отмучившимися постояльцами. Запах крови, кала и мочи, густой, как дымовая завеса. Из темного угла выглянула баба-цыганка, в монистах, закутанная в пеструю шаль.
Пришлая: ни Лопух, ни Говноед ее раньше в Федулинске не встречали. Леня догадался, кто такая.
– Привет, мальчики, – весело поздоровалась цыганка. – За Анютой пришли?
– Ага, – сказал Говноед.
– Пойдем покажу.
Следом за цыганкой, двигающейся легко, упруго, поднялись на второй этаж, шли впотьмах: не хотели лишним светом привлекать внимание. Цыганка, похоже, видела в ночи, как под солнцем: гуляла, как по собственному дому.
Привела в комнату с незапертой дверью, щелкнула выключателем – зажегся торшер на полу. Девушка лежала на узкой железной кровати, на матрасе, голая и безмятежная.
Говноед сразу оценил ее внешность. Почмокал губами.
– Я бы тоже не отказался, а, Ленчик?
Цыганка сняла с себя шаль, накинула на девушку.
Лопух нагнулся, потрогал у нее пульс на шее.
– Живая.
Завернули бедняжку в шаль и в теплую, на цигейке, куртку Лопуха.
– Дотащишь? – спросил он у Говноеда. Тот молча вскинул невесомый груз на плечо.
Из приказа вышли благополучно – и на улице пусто.
Положили девушку на заднее сиденье "жигуленка". За все время Аня не шевельнулась и ни звука не издала. Но живая. Лопух в таких вещах давно не ошибался.
Говноед уселся на переднее сиденье рядом с Лопухом, цыганка юркнула к Ане, потеснила ее.
– Ты разве с нами? – без удивления спросил Лопух.
– Дорогу покажу. Чтобы вам не плутать.
– А ты кто? – проявил недоверие Говноед. – Не из подставных?
– Не нервничай, мальчик, прыщи заведутся.
В центре Федулинска улицы прямые, как в Нью-Йорке, но на окраине черт ногу сломит. Опять же – все фонари перебиты еще при мэре Масюте. Местные власти год за годом обещали прибавить электричества в городе, но ни Масюта, ни тем более Монастырский слова не сдержали.
На сегодняшний день этот вопрос и вовсе потерял актуальность: людишки, добивающие век на окраине, предпочитали околевать в темноте: даже днем редко выползали из нор, разве что на обязательную прививку.
Один раз все же нарвались на патруль. Пришлось Мишане козырнуть гвардейской ксивой. Вдобавок кто-то из патруля узнал и его и Лопуха в лицо. Радостно заржал:
– Бабье в расход везете, пацаны?
– Не твое дело, – буркнул Говноед. Он, конечно, злился: окончательно засветились. А ночью из города не уйдешь. Братва на внешних постах бьет по незарегистрированной на выезд машине без предупреждения из чего попало вплоть до противотанковых орудий. От скуки рады любой мишени.
Подъехали к заброшенному общественному туалету.
Мышкин пропустил всех внутрь, одного за другим. Про этого человека Егор, когда инструктировал Лопуха, сказал лишь одно: подчиняйся ему беспрекословно. Едва взглянув на бельмастого, приземистого, пожилого крепыша, Лопух определил: из старорежимных, но сучок крепкий. Такого с земли сковырнуть – нелегкая задача.
Говноед дичился, не понимал, куда попал. Положил Аню на кровать (Мышкин распорядился), отошел к стене, сел на стул. Никого не спрашивая, сунул в пасть сигарету. Он слегка притомился и ждал, когда Ленчик отдаст ему башли.
Мышкин приоткрыл Ане веки, зачем-то подул в нос.
Потом достал с полки одноразовый шприц (давно их в Федулинске никто не видел), наполнил доверху голубой жидкостью из хрустального пузырька без всякой этикетки и уколол девушку в вену, быстро и точно. "Может, врач?" – подумал Лопух.
Не прошло минуты, как Аня открыла глаза. Ландышевым светом заполыхал в них ужас. Над ней склонилась цыганка.
– Не бойся, – улыбнулась девушке. – Все плохое позади. Ты теперь у друзей.
– Хочу умереть, – пролепетала Аня. – Зачем вы меня мучаете? Убейте меня.
– Не надо умирать, – сказал Мышкин. – Тебя Егорка ждет.
Анечка его не услышала, опять мгновенно отключилась.
– Что с ней? – спросил Мышкин у Розы Васильевны.
– Наркотическая кома. Ничего, оклемается. Над ней хорошо потрудились, но девка молодая, справится. Она внутри чистая…
Мышкин внезапно резко обернулся к Лопуху:
– Этого зачем привел? Куда его теперь?
– Не волнуйся, хозяин. Мишаня не продаст. У него с ними свои счеты. Они его Говноедом прозвали.
– А он не Говноед?
– Я сейчас встану, – подал голос Мишаня, – и так тебе врежу, дед, из ушей повытекает. Тогда поймешь, кто есть кто.
– Грозный, – Мышкин подмигнул Лопуху. – Ладно, перекантуемся до утра, там все равно уходить. Тебя вроде Леонидом кличут?
– А то вы не знаете? – ответил Лопух.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Глава 1
По факсу доктор получил депешу, что в "Медиумбанк", где у него был открыт счет, прибыл ценный груз из Мюнхена на его имя. Генрих Узимович не усомнился в достоверности сообщения. Не он один, все мало-мальски значительные люди Федулинска – бизнесмены, брокеры, бандюки – заключали сделки и вели дела исключительно через столичные кредитные организации. В местном "Альтаире" – банке, хиреющем на глазах, хранили свои скудные гробовые сбережения лишь безголовые федулинские граждане да еще, естественно, подведомственные Монастырскому службы, вроде жилищных стройконтор и коммерческих магазинов; Гека Андреевич в тесной компании не раз уже бахвалился, что весь капитал давно слил за кордон и вот-вот, по примеру юного экс-премьера Кириенки, объявит сам себе загадочный дефолт.
Заинтриговало другое. Всего неделю назад он провернул очень выгодную валютную спекуляцию, поставил в известность немецких коллег и в ближайшее время не ожидал оттуда никаких важных поступлений. Что бы это могло быть? "Медиум" просил немедленной визы на грузе, письменного подтверждения в получении. Это тоже необычно. Уж не бомбу ли – ха-ха! – ему прислали, которая тикает на весь дом и того гляди взорвется? Звонить бесполезно, по телефону о таких вещах говорить не будут.
Дурной тон. Всем известно, каждый междугородный телефонный разговор регистрируется сразу в трех местах.
Полдня ломал себе голову, потом позвонил Хакасскому и сообщил, что вынужден отлучиться, возможно, до завтрашнего утра. Разумеется, ему не нужно столько времени, чтобы уладить вопрос с банком, но он решил, что раз уж выпала оказия, не грех оттянуться в арбатском шалмане "Невинные малютки". Среди этих малюток была одна, Галочка-Пропеллер, которая второй год при каждой встрече доставляла ему поистине райское наслаждение. Молоденькая хохлушка из Мелитополя, прибывшая в Москву за нелегким женским счастьем, седьмым чувством угадала все его сокровенные желания и выполняла их беспрекословно и на самом высоком уровне. Честно говоря, федулинская манекенщица Натали, нынешняя пассия Шульца-Степанкова, в сексуальном отношении в подметки не годилась своей московской товарке – дерзкая, упрямая, вечно чем-то недовольная. Что в ней единственно и было доброго, так это ее сиськи, не вмещающиеся в обе руки, и роковые, вспыхивающие зелеными изумрудами глаза.
Нет, чего Бога гневить, Натали доктор тоже любил, не зря отдал ей Андрея Первозванного, но душевно больше тянулся к хохлушке Галочке, в чьих нежных ручонках обычная двухвостая плеточка превращалась в орудие мучительной, сладостной, незабываемой пытки. Только с ней, с синеглазой шалуньей, у постаревшего Генриха Узимовича, бывало, случалось по два оргазма одномоментно. Он не раз уговаривал Галочку переехать в Федулинск, сулил трехкомнатное гнездышко (в городе полно освободившейся жилплощади), богатый пансион и прочее, но тут любезный Галчонок делался почему-то неуступчив. Девочка ему не доверяла до конца, хотя признавалась в горячем взаимном чувстве. Опасалась, что в Федулинске, когда будет постоянно под рукой, быстро ему прискучит – и куда ей тогда деваться? Все-таки такой престижной работой и таким положением, как в "Невинных малютках", умные девушки не разбрасываются.
Хакасский, как всегда, выразил недовольство:
– Прямо вам, дорогой Шульц, дома не сидится. Как будто у вас в заднице юла. Зачем вам в Москву, объясните, зачем?
И как всегда, Генрих Узимович всерьез обиделся:
– Вы тут в России никак с крепостным правом не расстанетесь. Кажется, в контракте нет такого пункта, чтобы я сидел, как заключенный?
– В контракте нет, – хохотнул в трубку Хакасский. – Но поймите мое беспокойство. На вас все держится. Вы главный специалист по зомбированию. Если с вами что-то случится…
– Это что, угроза? – зловеще перебил Шульц.
– Господь с вами, дорогой доктор! Езжайте куда хотите. Но вы же никогда охрану не берете. Возьмите хотя бы парочку моих сорванцов.
– Не нуждаюсь, – с достоинством ответил Генрих Узимович. – Себя получше охраняйте. У меня врагов нет.
На доброго, пожилого человека, полагаю, даже у русского хама рука не поднимется.
– Вот в этом я не уверен…
Шульц-Степанков выехал из Федулинска во второй половине дня. За баранкой основательного "ситроена" сидел его личный водитель Жорик Пупков. Местный хлопец, урожденный в неполноценной семье пьяницы-славянина, он внешностью поразительно напоминал истинного арийца – высокий, русоволосый, кареглазый и тупорылый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Есть инструкция, – пробурчал он недовольно. – Чего приперлись среди ночи?
– Не зуди, – благодушно отозвался Говноед. – Поставь на предохранитель. Пальнешь невзначай, потом сам пожалеешь.
– Не пожалею, – сказал Янтарь, но пистолет опустил. Гости расселись на стульях, Мишаня задымил.
– Не дурите, хлопцы. Что вы как неродные… Ленчик, у тебя бабки с собой?
Лопух, которому обстановка не очень нравилась, молча достал из сумки пластиковый пакет со светящейся внутри зеленой прелестью. На этот свет Джека с Янтарем подтянулись, как два любопытных зверька.
– Сколько там? – спросил Янтарь.
– Пять кусков.
– И чего надо? – это уже Джека.
Говноед открыл было рот, чтобы объяснить, но Лопух поднял два пальца, остановил. Заговорил сам:
– Вы что, мужики? Перебрали, что ли? Мы вам наличняк принесли, причем отмытый, а вы пушкой размахиваете. Даже немного обидно.
– Чего надо, говори, – поторопил Янтарь. – У нас проверки каждый час.
– Сущий пустяк, – сказал Лопух. – Моему хозяину список нужен, кто у вас сегодня сидит. Всех клиентов подряд.
– За это пять кусков? – не поверил Янтарь.
Джека горячо затараторил, не отводя глаз от пакета с деньгами.
– Ты чего, Ярый? Какое наше дело. Это их проблемы.
Нужно, значит, нужно. Подумаешь, список. За такие бабки я десять списков нарублю. Какой от этого вред?
– Никто же не узнает, – добавил Лопух.
– Все-таки – зачем? – не унимался Янтарь. – Просто для кругозора любопытно.
Его любопытству положил предел Говноед. За разговором, да на долларовый манок сторожа подвинулись уже вплотную, поэтому ему ничего не стоило ухватить Янтаря за руку с пистолетом и дернуть вниз. Силища у него была такая, что рука сочно хрустнула в плече, пистолет, выпав, процокал по каменной плитке, как шарик от пинг-понга. В следующее мгновение Говноед вскочил на ноги и сгреб за шкирку Джеку. Тот попытался поставить блок, но это все равно, что защищаться голыми руками от летящей чугунной плиты. В каждой руке у Говноеда оказалось по бойцу, и он, встав поудобнее, с размаху стукнул их лбами. Гул прошел по зданию, как от маленького землетрясения. Джека и Янтарь опустились на колени, а потом улеглись. Оба бездыханные.
Лопух убрал в карман пакет с долларами.
– Круто, – одобрил он поступок Говоноеда. – Дает же Господь людям талант.
– Дак сами виноваты, – оправдывался Мишаня. – Чего выдрючиваться? Мы же по-хорошему с ними.
– Полюбовно, – вспомнил Лопух.
Пошли искать Аню, забрав ключи у Янтаря. Камеры располагались в подвале – с десяток дверей. Когда позажигали свет, за некоторыми началось слабое шевеление.
Потыкались наугад, открыли первую попавшуюся. Обыкновенные нары, забитые то ли спящими, то ли уже отмучившимися постояльцами. Запах крови, кала и мочи, густой, как дымовая завеса. Из темного угла выглянула баба-цыганка, в монистах, закутанная в пеструю шаль.
Пришлая: ни Лопух, ни Говноед ее раньше в Федулинске не встречали. Леня догадался, кто такая.
– Привет, мальчики, – весело поздоровалась цыганка. – За Анютой пришли?
– Ага, – сказал Говноед.
– Пойдем покажу.
Следом за цыганкой, двигающейся легко, упруго, поднялись на второй этаж, шли впотьмах: не хотели лишним светом привлекать внимание. Цыганка, похоже, видела в ночи, как под солнцем: гуляла, как по собственному дому.
Привела в комнату с незапертой дверью, щелкнула выключателем – зажегся торшер на полу. Девушка лежала на узкой железной кровати, на матрасе, голая и безмятежная.
Говноед сразу оценил ее внешность. Почмокал губами.
– Я бы тоже не отказался, а, Ленчик?
Цыганка сняла с себя шаль, накинула на девушку.
Лопух нагнулся, потрогал у нее пульс на шее.
– Живая.
Завернули бедняжку в шаль и в теплую, на цигейке, куртку Лопуха.
– Дотащишь? – спросил он у Говноеда. Тот молча вскинул невесомый груз на плечо.
Из приказа вышли благополучно – и на улице пусто.
Положили девушку на заднее сиденье "жигуленка". За все время Аня не шевельнулась и ни звука не издала. Но живая. Лопух в таких вещах давно не ошибался.
Говноед уселся на переднее сиденье рядом с Лопухом, цыганка юркнула к Ане, потеснила ее.
– Ты разве с нами? – без удивления спросил Лопух.
– Дорогу покажу. Чтобы вам не плутать.
– А ты кто? – проявил недоверие Говноед. – Не из подставных?
– Не нервничай, мальчик, прыщи заведутся.
В центре Федулинска улицы прямые, как в Нью-Йорке, но на окраине черт ногу сломит. Опять же – все фонари перебиты еще при мэре Масюте. Местные власти год за годом обещали прибавить электричества в городе, но ни Масюта, ни тем более Монастырский слова не сдержали.
На сегодняшний день этот вопрос и вовсе потерял актуальность: людишки, добивающие век на окраине, предпочитали околевать в темноте: даже днем редко выползали из нор, разве что на обязательную прививку.
Один раз все же нарвались на патруль. Пришлось Мишане козырнуть гвардейской ксивой. Вдобавок кто-то из патруля узнал и его и Лопуха в лицо. Радостно заржал:
– Бабье в расход везете, пацаны?
– Не твое дело, – буркнул Говноед. Он, конечно, злился: окончательно засветились. А ночью из города не уйдешь. Братва на внешних постах бьет по незарегистрированной на выезд машине без предупреждения из чего попало вплоть до противотанковых орудий. От скуки рады любой мишени.
Подъехали к заброшенному общественному туалету.
Мышкин пропустил всех внутрь, одного за другим. Про этого человека Егор, когда инструктировал Лопуха, сказал лишь одно: подчиняйся ему беспрекословно. Едва взглянув на бельмастого, приземистого, пожилого крепыша, Лопух определил: из старорежимных, но сучок крепкий. Такого с земли сковырнуть – нелегкая задача.
Говноед дичился, не понимал, куда попал. Положил Аню на кровать (Мышкин распорядился), отошел к стене, сел на стул. Никого не спрашивая, сунул в пасть сигарету. Он слегка притомился и ждал, когда Ленчик отдаст ему башли.
Мышкин приоткрыл Ане веки, зачем-то подул в нос.
Потом достал с полки одноразовый шприц (давно их в Федулинске никто не видел), наполнил доверху голубой жидкостью из хрустального пузырька без всякой этикетки и уколол девушку в вену, быстро и точно. "Может, врач?" – подумал Лопух.
Не прошло минуты, как Аня открыла глаза. Ландышевым светом заполыхал в них ужас. Над ней склонилась цыганка.
– Не бойся, – улыбнулась девушке. – Все плохое позади. Ты теперь у друзей.
– Хочу умереть, – пролепетала Аня. – Зачем вы меня мучаете? Убейте меня.
– Не надо умирать, – сказал Мышкин. – Тебя Егорка ждет.
Анечка его не услышала, опять мгновенно отключилась.
– Что с ней? – спросил Мышкин у Розы Васильевны.
– Наркотическая кома. Ничего, оклемается. Над ней хорошо потрудились, но девка молодая, справится. Она внутри чистая…
Мышкин внезапно резко обернулся к Лопуху:
– Этого зачем привел? Куда его теперь?
– Не волнуйся, хозяин. Мишаня не продаст. У него с ними свои счеты. Они его Говноедом прозвали.
– А он не Говноед?
– Я сейчас встану, – подал голос Мишаня, – и так тебе врежу, дед, из ушей повытекает. Тогда поймешь, кто есть кто.
– Грозный, – Мышкин подмигнул Лопуху. – Ладно, перекантуемся до утра, там все равно уходить. Тебя вроде Леонидом кличут?
– А то вы не знаете? – ответил Лопух.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Глава 1
По факсу доктор получил депешу, что в "Медиумбанк", где у него был открыт счет, прибыл ценный груз из Мюнхена на его имя. Генрих Узимович не усомнился в достоверности сообщения. Не он один, все мало-мальски значительные люди Федулинска – бизнесмены, брокеры, бандюки – заключали сделки и вели дела исключительно через столичные кредитные организации. В местном "Альтаире" – банке, хиреющем на глазах, хранили свои скудные гробовые сбережения лишь безголовые федулинские граждане да еще, естественно, подведомственные Монастырскому службы, вроде жилищных стройконтор и коммерческих магазинов; Гека Андреевич в тесной компании не раз уже бахвалился, что весь капитал давно слил за кордон и вот-вот, по примеру юного экс-премьера Кириенки, объявит сам себе загадочный дефолт.
Заинтриговало другое. Всего неделю назад он провернул очень выгодную валютную спекуляцию, поставил в известность немецких коллег и в ближайшее время не ожидал оттуда никаких важных поступлений. Что бы это могло быть? "Медиум" просил немедленной визы на грузе, письменного подтверждения в получении. Это тоже необычно. Уж не бомбу ли – ха-ха! – ему прислали, которая тикает на весь дом и того гляди взорвется? Звонить бесполезно, по телефону о таких вещах говорить не будут.
Дурной тон. Всем известно, каждый междугородный телефонный разговор регистрируется сразу в трех местах.
Полдня ломал себе голову, потом позвонил Хакасскому и сообщил, что вынужден отлучиться, возможно, до завтрашнего утра. Разумеется, ему не нужно столько времени, чтобы уладить вопрос с банком, но он решил, что раз уж выпала оказия, не грех оттянуться в арбатском шалмане "Невинные малютки". Среди этих малюток была одна, Галочка-Пропеллер, которая второй год при каждой встрече доставляла ему поистине райское наслаждение. Молоденькая хохлушка из Мелитополя, прибывшая в Москву за нелегким женским счастьем, седьмым чувством угадала все его сокровенные желания и выполняла их беспрекословно и на самом высоком уровне. Честно говоря, федулинская манекенщица Натали, нынешняя пассия Шульца-Степанкова, в сексуальном отношении в подметки не годилась своей московской товарке – дерзкая, упрямая, вечно чем-то недовольная. Что в ней единственно и было доброго, так это ее сиськи, не вмещающиеся в обе руки, и роковые, вспыхивающие зелеными изумрудами глаза.
Нет, чего Бога гневить, Натали доктор тоже любил, не зря отдал ей Андрея Первозванного, но душевно больше тянулся к хохлушке Галочке, в чьих нежных ручонках обычная двухвостая плеточка превращалась в орудие мучительной, сладостной, незабываемой пытки. Только с ней, с синеглазой шалуньей, у постаревшего Генриха Узимовича, бывало, случалось по два оргазма одномоментно. Он не раз уговаривал Галочку переехать в Федулинск, сулил трехкомнатное гнездышко (в городе полно освободившейся жилплощади), богатый пансион и прочее, но тут любезный Галчонок делался почему-то неуступчив. Девочка ему не доверяла до конца, хотя признавалась в горячем взаимном чувстве. Опасалась, что в Федулинске, когда будет постоянно под рукой, быстро ему прискучит – и куда ей тогда деваться? Все-таки такой престижной работой и таким положением, как в "Невинных малютках", умные девушки не разбрасываются.
Хакасский, как всегда, выразил недовольство:
– Прямо вам, дорогой Шульц, дома не сидится. Как будто у вас в заднице юла. Зачем вам в Москву, объясните, зачем?
И как всегда, Генрих Узимович всерьез обиделся:
– Вы тут в России никак с крепостным правом не расстанетесь. Кажется, в контракте нет такого пункта, чтобы я сидел, как заключенный?
– В контракте нет, – хохотнул в трубку Хакасский. – Но поймите мое беспокойство. На вас все держится. Вы главный специалист по зомбированию. Если с вами что-то случится…
– Это что, угроза? – зловеще перебил Шульц.
– Господь с вами, дорогой доктор! Езжайте куда хотите. Но вы же никогда охрану не берете. Возьмите хотя бы парочку моих сорванцов.
– Не нуждаюсь, – с достоинством ответил Генрих Узимович. – Себя получше охраняйте. У меня врагов нет.
На доброго, пожилого человека, полагаю, даже у русского хама рука не поднимется.
– Вот в этом я не уверен…
Шульц-Степанков выехал из Федулинска во второй половине дня. За баранкой основательного "ситроена" сидел его личный водитель Жорик Пупков. Местный хлопец, урожденный в неполноценной семье пьяницы-славянина, он внешностью поразительно напоминал истинного арийца – высокий, русоволосый, кареглазый и тупорылый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66