.. Если не привирать, никакой сказки не получится. Как, впрочем, и правды. Ты ведь поверила, что черепаха Лера сначала любовалась закатами, а потом научилась читать?
– Поверила, поверила, как же. Ладно, обманщик, давай, дальше рассказывай!
– Расскажу, вот только посуду помою.
– Я сама помою, – неожиданно для себя предложила Наташа. – А ты пока придумывай дальше.
И потащила тарелки на кухню, наверняка, соображая по пути, стоит ли так баловать отца. А я опять провалился в свои невеселые мысли:
«А может быть, это обычная паранойя? Может быть, я все выдумываю? Бред преследования? И этот парень ждал вовсе не меня? Сумасшедший какой-нибудь? Кто-то говорил, что сейчас повсюду сумасшедших на лето выпускают. В отпуск до зимы... А зимой опять собирают, чтобы не замерзли... Все может быть. И потому не надо делать лишних телодвижений... А если убьют, значит, заслужил...»
– Все, помыла! – вошла в комнату дочь. – Что там дальше у Леры было?
– И поползла Леруня к ближайшей железнодорожной станции. – Продолжил я, усадив девочку на колени. – И пока шла, думала, как на поезд попасть. И придумала. Она была грамотная, начитанная черепаха и потому знала, что в руки взрослым лучше не попадаться – некоторые из них могут запросто ароматный черепаховый суп сообразить...
– Ты соображал?
– Да, вот, приходилось... – виновато вздохнул я.
– Правда? – отодвинулась от меня Наташа.
– Да... Кушать очень хотелось... Однажды, когда я пустыне потерялся, и сам чуть не умер...
Наташа знала, что я много лет проработал геологом в диких горах и пустынях и мне иногда (когда кончались продукты) приходилось есть птиц, сурков и даже ядовитых змей. И потому простила меня и потребовала рассказывать дальше.
– И потому черепаха Лера решила найтись какому-нибудь маленькому мальчику или девочке. Она знала, что все маленькие дети очень добрые и почти никогда никого не обижают.
– Ну-ну, – чуть не покраснела Наташа. – Не обижают...
– На железнодорожную станцию черепаха Лера выдвинулась ночью, – продолжил я рассказ. – Побродив туда-сюда, нашла себе наблюдательный пункт в вокзальном здании, а точнее, в его подполье, из вентиляционного окошка которого перрон был как на ладони. Она была холоднокровная черепаха, потому что все черепахи холоднокровные. И посему не спешила, действовала наверняка. Подбирая себе временного хозяина, она просидела у окошка много дней, пропустила много поездов. Однажды ночью, когда она вылезла из своего убежища пощипать травки, ее чуть не съел забежавший на станцию шакал...
Шакал... Джакол по-английски... А, может быть, он? – опять распался я надвое.
Шакал – это явление в моей семейной жизни. Когда моя любимая женушка сидела в послеродовом декрете, он приходил к ней раз в неделю... С букетом цветов и коробкой цветов. И уходил аккурат перед моим приходом. Специально уходил так, чтобы встретиться со мной по дороге на станцию, встретиться, чтобы одарить меня откровенно неприязненно-ехидным взглядом исподлобья. Хотя, какого исподлобья – лба у Шакала не существовало вовсе. Скошен был начисто. Его отец, двоюродный брат Светланы Анатольевны, был препротивнейшим алкоголиком. Не тихим, вдумчивым и по-своему интеллигентным, как большинство русских алкоголиков, а именно препротивнейшим. Выпив, он начинал ко всем приставать как банный лист, крайне одобрительно хлопать по плечам, скандалить, целоваться, сквернословить, и, в конечном счете, нарывался рожей сначала на чей-нибудь кулак, а потом и на повсеместный асфальт. Из-за него отец Светланы Анатольевны, боевой летчик, не стал генералом: ценой лампасов он вытащил этого неприятного типа из тюрьмы, в которую тот попал, будучи курсантом летного училища. Умер тип в Севастополе. Жена время от времени интернировала его на балкончике, откуда он благополучно слетел на цветочную грядку.
А Шакал был тихий и настойчивый, он делал карьеру в Российском космическом агентстве, пару раз бывал в Хьюстоне. Я нередко раздумывал о нем... Совершенно плоский, ничем не интересный, ничем не одержимый... Всегда добивается своего. И к пятидесяти годам, без всякого сомнения, станет влиятельным человеком, и будет влиять, непременно будет. Он не может выразиться словами, он будет выражаться приказами. И отрежет у подчиненных все то, чего у него нет...
– Чего там она отрежет? Ты опять, папа, задумался?
– Чуть-чуть. Жду маму с работы, понимаешь? В это время ее уже привозили. На чем мы там остановились?
– Черепаха Лерка добралась до Сантьяго.
– А... ну, конечно... В Сантьяго, чилийской столице, Лера уползла от матроса, который уже стал ей почти родным. Но долг – есть долг, цель – есть цель и черепаха Лера, пролив несколько горсточек слез, покинула своего товарища. Она уже знала, что делать. Найдя укромный безлюдный берег, она... она... она... начала строить плот.
– Замечательно! – улыбнулась Наташа. – Черепаха строит плот! Тюк-тюк топором и готово.
– Ну, не строить... Ты была когда-нибудь на морском берегу? Там столько всякого мусора со всего света и найти что-нибудь похожее на черепаший плот – пара пустяков. И она нашла прекрасный пенопластовый, совсем черепаший плот, проделала в нем пять дырочек для надежного закрепления ног и хвоста, дождалась прилива с попутным ветром и поплыла...
Ты вот скептически на меня смотришь... – опередил я Наташу, приготовившуюся высказать свое «фи!» по поводу целенаправленных путешествий на плотах. – Ты думаешь, плот в океане, что щепка – не знаешь, куда поплывет? А наша Лера еще в своей родной пустыне вычитала, что точно от этого места близ Сантьяго до Черепашьего острова протягивается замечательное своей быстротой морское течение... И она поплыла.
...Хотя мне и казалось, что происходит что-то не то, я не мог ревновать Веру к Шакалу – родственники, все-таки. Однако несколько месяцев назад Светлана Анатольевна рассказала мне, вернее, зачем-то допустила утечку информации, и я узнал, что Шакал жил у них в Королеве. В то время, когда учился на первом-втором курсах своего института. Вера в этот период училась в девятом-десятом классах.
Потом я еще кое-что узнал. Это было противно. Узнал и воочию представил, как этот узколобый механизм добивается своего... Целых два года добивается, день за днем, слово за словом. Добившись, поставил родителей Веры в известность. Но ему отказали. Родственник, мол.
А Шакал лишь усмехнулся. Ему было все равно. Он получил свое. И вообще ему нравятся высокие дородные женщины. Я видел его жену. Она смотрела на меня с ироничной жалостью. Значит, он и ей рассказывал, что Вера вешалась ему на шею, и он едва от нее избавился...
Он способен на все. Я знаю таких людей. «Ты думаешь, я тупица со скошенным лбом? – говорят они беззвучно очередному сопернику. – Думай, думай, умник, а я с тобой посоревнуюсь. Нет, это соревнование не будет дракой или спором. Оно будет длиться долго. Я буду выковыривать у тебя из-под ног песчинку за песчинкой, я слово за словом буду разрушать твою репутацию. Мне не нравятся скоротечные драки и диспуты, я в них теряюсь. Месяцы, годы – вот моя стихия. Кто, кроме меня может добиваться своего годами? Вы привыкли наскакивать и бежать дальше, если не получилось. А я – это та капля, которая точит камень».
А может, Вера не причем? Может, это Шакал убил бабу Фросю? Так, чтобы подозрение пало на меня... Он ведь знает, что перед уходом на работу я обязательно посмотрю, насколько подросла за ночь редиска? И проклюнулись ли бобы?
Зачем ему было убивать? Так, подумаем... После того, как Вера вышла за меня замуж, он заревновал. Вера, наверное, рассказывала ему обо мне. Какой я весь из себя мужественный. В лавинах и селях тертый. И Шакал решил вернуть себе свое имущество. То есть Веру. Начал наговаривать на меня, усугублять мои семейные промахи и так далее. С усмешечкой, походя.
У него ничего не получилось... И он не смог признать свое поражение. И ввел в бой тяжелую артиллерию... Нож и пресс для чеснока.
А окровавленный Верин платок? А сережка с александритом?
Он их подложил. Чтобы одним преступлением повязать и меня и Веру. Но не вышло, я не сказал Вере ни о платке, ни о сережке. И к тому же у меня нашлось неожиданное алиби...
Неубедительная версия. Есть другая? Есть! Они убили вдвоем! Убили, чтобы меня подставить...
Нет, ты параноик, Чернов.
...Вера опять задерживается. И так каждый день... Понятно, там, в ее Экономической школе, умненькие симпатичные мальчики, микроволновка, хороший кофе и бисквиты, а здесь что? Сплошные заботы... Заботы? А если это ее аномальное опоздание как-то связано с сегодняшним на меня покушением? Решила опоздать, чтобы случайно не оказаться в гуще событий? Или этот тип с малиновыми ушами...
– Пап! Ты опять заговариваешься! – дернула меня за волосы дочь. – Какие малиновые уши? Какой тип.
– Да мысли все время на маму перескакивают, – невпопад ответил я. – Уже девятый час, а ее все нет. Машина, может быть, испортилась?
– Ничего с ней не случиться! Давай, рассказывай.
– В общем, Лерка, ознакомившись с ситуацией на Черепашьем острове, чуть не расплакалась. «Столько книг прочитала, сколько мыслей продумала, а не сообразила, что с летучими чайками мне не справиться! – думала она, роняя горючие слезы в песок. – Дуреха, я дуреха!»
– А я тоже об этом не подумала... – вздохнула Наташа и пристально посмотрела на меня: Придумаю я что-нибудь или не придумаю?»
– Да редко так бывает, что с самого начала все идет, как по маслу, – улыбнулся я. – И потому всегда надо быть готовым к тому, что дела пойдут не так, как хотелось бы. И никогда не сдаваться. Выход можно найти всегда и чаще всего он там, где ты и не чаешь его встретить...
– И что же придумала Лерка?
– Она взяла себя в руки, подкрепилась, чем бог послал, и принялась размышлять. И, в конце концов, подумала: «Среди хорошего всегда есть плохое, а среди плохого – хорошее». И решила найти среди чаек хороших. А хорошее всегда хорошо видно, это плохое прячется и выдает себя за что угодно, только не за плохое.
И стала черепаха Лерка присматриваться к чайкам. Жадных было видно сразу: они раскапывали яичные кладки одну за другой и жадно-жадно ели. Не доев одно яичко, начинали есть следующее. Были и совсем противные чайки – насытившись, они продолжали раскапывать яйца, только затем, чтобы их уничтожить. Больше всего, конечно, было обычных чаек – поев немного, они улетали к скалам отдохнуть в их тени. Или резвились над приятно голубым прохладным океаном.
Но имелись среди всего этого пернатого населения и особенные чайки. Их было немного – три-четыре, не больше. Они тоже разрывали черепашьи кладки, но если все яйца в них были здоровыми – не очень маленькими, не деформированными, и не побитыми, то они аккуратно засыпали ямку и шли проверять следующую. Черепаха Лерка поняла, что эти чайки – добрые чайки, что они едят только негодные яйца. И она решила познакомиться с ними поближе...
«Короче, думай, не думай, а три рубля не деньги... Не разобраться мне в этом детективе. Но ясно одно – роль главной жертвы в нем оставлена мне. Единственно, что радует, так это то, что, похоже, Наташе и Вере ничего не угрожает. Ну а за мной пусть поохотятся...
– Пап, телефон звонит!
Я встал, подошел к телефону. Звонила Вера с мобильника. Сообщала, что через десять минут приедет и можно разогревать ужин.
Положив трубку, я пошел на кухню, поставил кастрюльки на огонь, нарезал хлеба, вытащил из банки пару маринованных огурчиков – Вера любит похрустеть маринованным огурчиком. Пока я все это делал, Наташа накрывала на стол. Закончив, мы уселись на диван, и я в несколько минут добил сказку.
Вера приехала через полчаса. Я поначалу злился, но потом она меня поцеловала, и все легло на свои места.
Глава 7. Чингачгук позавидовал бы. – Она пресытилась... – Может, просто псих...
Поужинав, Вера меня огорошила. Благодарно чмокнув в щечку, она сказала, что у нее начались менструации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50