Но сейчас он промчался мимо, даже ее не заметив. Дождь лил сильнее, и мостовая стала зеркалом, в котором смешались огни «Волг», «Жигулей» и «Москвичей». Как в кино, когда показывают погоню в дождь. Паршин шел впереди, отставая от Хэммета на несколько метров. Их отделяли от Гриднева две или три машины. Где-то рядом должен быть Хомутов, подумал Гриднев.
Еще три километра. Машин стало поменьше, и в пляске огней на мокром шоссе им удалось подобраться к Паршину. Теперь все шли гуськом: Хэммет, Паршин, Корецкий.
– Хомутов, ты где? – Гриднев включил радиотелефон.
– Здесь я, Александр Романович, иду за ними.
– Не пропусти передачу конверта.
– Камера – на всех парах. Не пропущу.
– Когда Паршин начнет приравниваться к Хэммету, – сказал Гриднев Корецкому, – обгоняй их, но особо не отрывайся. Будем ловить момент.
Снова включил радиотелефон:
– Саблин, как у вас?
– Порядок, – ответил немногословный Саблин.
– Паршин за вами.
– Знаю, – сказал Саблин и отключился.
Гриднев внимательно следил за паршинской машиной: вот-вот увеличит скорость. Увеличил. Отставая на полкорпуса, уже идет рядом.
– Корецкий, – предупредительно напомнил Гриднев.
– Вижу.
Корецкий нажал на акселератор, и «Волга» рванула вперед, перестроилась в левый ряд, пошла впереди Хэммета, И Гриднев не видел, как «жигуленок» Паршина поравнялся о хэмметовской «Волгой», пошел справа от нее, потом Паршин протянул руку и бросил конверт в открытое окно «Волги». Все это заняло считанные секунды. Гриднев потом подсчитал их, – ровно шесть! – когда смотрел эпизод, снятый сразу с двух камер – Хомутовым и Саблиным. Хорошо снятый, несмотря на скупое – дождь! – освещение…
* * *
Паршина взяли просто. Он заметил погоню и понял, что ему не уйти. Щемящая боль в груди затуманила сознание, и он увидел впереди не асфальт дороги, а коридор одесского гестапо с идущим навстречу гауптштурмфюрером Гетцке. Встряхнул головой, будто разгонял видение, замигал указателем правого поворота, перестроился, пошел к тротуару, встал.
– Вы арестованы, – сказал Саблин, открывая дверцу водителя.
Паршин не отозвался. Он сидел, закрыв глаза и запрокинув голову на сиденье. Руки безжизненно висели по бокам.
– Обыщи его, нет ли оружия, – произнес подошедший сзади Ратомский. – Мне что-то не нравится этот обморок.
Саблин нашел зажигалку и фляжку с коньяком. Оружия не было. Паршин открыл глаза.
– Нитроглицерин, – попросил он одними губами, – в кармане.
– Сделано, – ответил Саблин, сунув ему в рот таблетку из тюбика, найденного в лицевом кармане пиджака. Минуту спустя боль отпустила сердце.
– Я давно заметил слежку, – проговорил Паршин, уже оживая. – А свернув, понял, что это конец.
– Почему же вы подарили нам Хэммета? – улыбнулся Ратомский. – Ведь вы могли сказать ему, что за вами следят.
– Надоело быть на побегушках у барина. Мне опять в тюрягу, а ему житье царское?
– Почему опять?
– Хватит, поехали, – оборвал его Саблин: ему не понравился этот псевдодопрос в машине. – Евгеньев поведет свою машину. Ты за рулем, а я с Паршиным. Ему еще надо отлежаться от сердечного приступа.
* * *
С Хэмметом тоже не пришлось повозиться. Говоря об аварии, Гриднев имел в виду стандартную ситуацию. Корецкий резко тормозит, машина Хэммета врезается им в багажник, и дипломат конечно же не успевает уничтожить пакет. Как в кино! Однако обошлось без кинематографических параллелей. Обе машины остановил у кинотеатра «Минск» красный сигнал светофора – обычная ситуация. Корецкий мгновенно выскочил из машины и бросился назад, рванул дверь:
– Руки на руль!..
А справа уже сидел запыхавшийся Хомутов. Их машина стояла позади.
– Успокойтесь, господин Хэммет. Сопротивление бесполезно.
– У вас нет права меня задерживать, – со злостью сказал Хэммет. – Машина дипломатическая.
– У вас не дипломатическая машина, господин Хэммет, – оборвал его Корецкий. – Вы забыли, что едете на «Волге» под городским номером 43–27.
– Вы об этом знаете? – искренне удивился Хэммет.
– Скорее – вижу. Будьте добры, подвиньтесь, пожалуйста.
Хэммет пересел назад, рядом с ним устроился Хомутов. Корецкий сел за руль, и тут только красный свет светофора сменился зеленым. Инспектора ГАИ никто ни о чем не предупреждал, об операции он и не ведал, значит, она заняла не более тридцати секунд. Ловко!
Корецкий тронул машину и пошел на разворот. Следом за гридневской «Волгой».
Хэммет молчал. В конце концов, он имел право на раздумье. Да никто и не торопил его. Откуда чекисты узнали время и место его встречи с агентом? Ведь он говорил из случайно выбранного автомата. Значит, за ним следили. Да, чекисты работать умеют.
– А задерживать меня вы не можете. Я подчиняюсь международному праву. Я дипломат, – сказал он.
– Вы были им, пока не занялись разведывательной деятельностью, – сухо сказал Корецкий. – Теперь, к сожалению, вы только персона нон грата, если согласится на это наше Министерство иностранных дел. Сейчас мы отвезем вас к нам, убедим в том, что деятельность ваша не соответствует статуту международного права, и вызовем представителей посольства и МИДа.
Хэммет замолчал снова и молчал всю дорогу до площади Дзержинского.
Глава девятнадцатая
В кабинете Гриднева Хэммет решил, что может вести себя развязнее. Он в точности знал, что ему угрожает. Так почему бы и не поговорить умному человеку с умными людьми.
– Я вас узнал, – сказал он Гридневу. – Помните, в Доме литераторов?
– Помню, – кивнул Гриднев.
– Хорошо поговорили.
– Продолжим?
– Нет никакого желания. Чем это я нарушил международное право?
– Хотя бы тем, что без разрешения вашего посольства вмешались в наши внутренние дела.
– Как? – сыграл удивление Хэммет.
– Вот в этом конверте находятся переданные вашим агентом формулы секретного опыта лаборатории доктора физических наук Каринцева в Институте новых физических проблем.
«Как они узнали, что Паршин агент? – подумал Хэммет. – Он был засекречен, как невидимка. Может быть, поговорить прежде о нем, а о Максе позже?»
– Почему вы думаете, что он агент? – спросил он.
– А хотите очную ставку?
– Когда, сейчас?
– А когда бы вы думали?
Хэммет вздохнул. Значит, Паршин уже в их руках. Но он же скажет все, что они хотят. Пусть. Он устроит ему маленькую пакость.
– Нет, говорить нам не о чем. Вы знаете хотя бы частично его биографию?
– Превращения одесского полицая: Лобуда – Чернушин – Паршин?
И об этом знают! Но у него есть еще козырная карта – Максим Каринцев.
– А вы знаете, кто нам юридически передал эти формулы? Откуда тянется цепочка к Лобуде – Паршину?
– Знаем, – подвел итог Гриднев. – Он сделал это по нашей просьбе.
На Хэммета было страшно смотреть. Глаза сузились, щеки ввалились…
Но есть еще шпрингеровская штучка. Есть!..
– Нет, – понял его Гриднев. – История, которую вы придумали в ЦРУ для шантажа Максима Каринцева, – липа! На фальшивые ваши документы мы представим свои, действительные. Изобретенный вами абверовский разведчик Мальберг ударит по цеэрушнику Хэммету.
– Подготовились? – с горьким сарказмом протянул Хэммет. Что ему оставалось? Только умолкнуть и ждать прибытия официальных лиц. Умный человек не мог показать своего ума. – Вероятно, и кинофильм сняли?
– Хотите посмотреть? – спросил Гриднев.
– Не хочу, – отрезал Хэммет.
* * *
Через день в том же кабинете состоялась очная ставка. В один ряд были поставлены четыре стула. На них сидели четверо людей примерно одного роста и одной комплекции в похожих по цвету, не новых, но и не очень заношенных костюмах, но с разными лицами. Один – лысоватый блондин с примятым, как у боксера, носом; другой – с сединой на висках, шатен; третий, моложавее других, с пегими космами и трехдневной небритостью, но все безусые, как и Паршин, А тот сидел – с каменным лицом – третьим слева.
– Пригласите Шитикова, – сказал Гриднев.
Шитиков, облаченный в ватник, старые засаленные штаны и кирзовые сапоги, но вымытый, побритый, прежде всего взглянул на сидящих: ради кого его сюда привели? Он долго всматривался в каждого, раза два прошел мимо ряда и сказал:
– Пусть встанут.
Встали.
Он снова обошел их, подолгу стоял у каждого, подошел опять к третьему слева и засмеялся:
– Не опускай головы, кореш. Все под богом ходим. Разрисовки на тебе нет, знаю. Никогда не любил на животе голых баб расписывать. В Германии это не принято, тоже знаю. Но укрыться от меня не сумел. Постарел старый кореш, но мордочка та же, сытая. Что Лобуда, что Чернушин, не спрячешься. Готово, начальники, спекся.
– Подождите в приемной, – сказал Гриднев и, когда Шитиков вышел, пригласил Закиряна.
Старик Закирян выглядел даже моложе сидевших. Подстриженный, чисто выбритый, в хорошо сохранившемся старом костюме, только что доставленный самолетом из Еревана, прежде всего огляделся, поклонился Гридневу, сидевшему за столом, кивнул Корецкому и любезно улыбнулся знакомому ему Саблину. На людей, сидевших по стеночке на стульях, он смотрел долго. Ему труднее было узнать полицейского знакомца из оккупированной Одессы. Слишком много лет прошло. Против Паршина он остановился, задумался, помолчал.
Паршин сидел, прикрыв глаза. В груди прорастала знакомая боль. И ему захотелось помочь старику Закиряну.
– Что колеблешься, полицай? Я-то тебя сразу узнал.
Закирян закрыл лицо рукой и вновь поклонился Гридневу.
– Прошу извинить меня, товарищ полковник. Он оказался умнее. Память часто стирает прошлое.
– Вы свободны, товарищ Закирян, – улыбнулся Гриднев. – Обратный билет в Армению получите у дежурного. – И, обернувшись к Корецкому, добавил: – А Шитикова отправьте на Петровку: пусть этапируют его в Ростов. А затем продолжим опознание. Всем сидящим надеть плащи и шляпы.
Приготовившиеся к опознанию натянули сине-серые болоньи и шляпы из мятого псевдофетра.
– Попросите профессора Светлицкого, – передал дежурному Гриднев.
Вошел человек, чем-то действительно похожий на Паршина. Вошел и растерялся, увидев ожидающих опознания людей.
– Встаньте, чтобы профессор лучше разглядел вас, – распорядился Гриднев.
Профессор поглядел издали на вставших людей. Подошел ближе и, стесняясь своего недоумения, сказал Гридневу:
– Внешне один из них так и выглядел, товарищ полковник. Трудно вспомнить какой… Попробую.
Он прошел мимо всех, заглядывая каждому в лицо. Потом еще раз вернулся к Паршину. Тот отвел глаза. Стеснение в груди ложилось камнем, сопровождаемое тупой, сверлящей болью. Кого они ищут и где он видел этого человека? Кажется, на автомобильной дороге в «Узкое». Значит, ищут убийцу Колоскова. А убил его он, Паршин…
– Должно быть, все-таки этот. Я уже говорил тогда вашему товарищу, что он чем-то похож на меня. Видите эти скулы и подбородок. Пожалуй, это вернее всего он.
Паршин вдруг осел, полуоткрыл рот, испустив глухой свистящий выдох, колени его согнулись, и тело как-то неуклюже рухнуло на пол. Профессор Светлицкий нагнулся, пощупал пульс, опустился над упавшим, рванул раскрытый ворот рубахи, приложил ухо к сердцу, послушал и встал.
– Все, – сказал он. – Конец.
– Умер? – вскрикнул Гриднев.
Светлицкий пожал плечами, словно удивился, что кто-то сомневается в его диагнозе.
– Можете мне верить. Я кардиолог.
– Он еще в машине чувствовал себя плохо. Не говорил, но вел себя странно. То и дело расстегивал и застегивал ворот рубахи. Дергал почему-то левым плечом, – сказал Саблин.
– Это вы виноваты, – произнес Светлицкий, обращаясь к Гридневу. – Заставили меня участвовать в спектакле и обрекли на смерть, может быть, невинного человека. Ведь мое опознание, вообще говоря, не было точным.
– Было! – подтвердил Гриднев. – До вас его опознали еще двое. Ведь он убил не одного человека, а десятки советских людей. Бандит и убийца и в конце концов затаившийся агент вражеской разведки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18