Сначала искал только Паршиных Серафимов Петровичей. В девятимиллионном московском муравейнике их оказалось довольно много. Не десяток и не два, а поболе. Конечно, их можно проверить, потребуются только люди и время. А зачем? Ведь фамилию-то мы взяли с бухты-барахты, только потому, что абрис его фигуры и черты лица «чем-то» напоминают убийцу конюха. Но можем ли мы предъявить это обвинение главному бухгалтеру Института новых физических проблем?
– В этом институте, Корецкий, как в уравнении, слишком много неизвестных. – Гриднев сводил к формуле их задачу. – Неизвестен замысел Хэммета в связи с открытием Каринцева. Неизвестно, как будет он осуществлять этот замысел. Неизвестно поведение Максима в этой дуэли. Неизвестно, почему его карточка оказалась в кармане убитого конюха. Неизвестно, связано ли это убийство с личностью бывшего гестаповца Лобуды. Неизвестно, возродился ли он в облике институтского бухгалтера Паршина. И неизвестна заэкранная роль Паршина в институте.
– Может быть, Саблин проверит Юркого?
– Еще одна неизвестность, – резюмировал Гриднев. – Где Лобуда получил эту кличку? В одесской тюрьме, откуда его освободили румыны, или в осведомительном отделе гестапо, где не хотели демаскировать румынского полицая?
* * *
Саблин с утра поехал к себе на Петровку, 38. К Лиховцу он дошел не сразу. Помешали старые друзья-приятели, коллеги и сослуживцы: расспросы, приветствия, просьбы позвонить, приглашения.
– Почему пропал? – встретил его Лиховец. – Надо докладывать. Дело-то ведь и за нами числится.
– Сложное дело, товарищ майор, – опустил глаза Саблин. – Боком проходит по госбезопасности. Да и не я один им занимаюсь.
– А как работается с Александром Романовичем?
– С умным человеком и работать интересно, товарищ майор.
– Наслышан. Убийцу-то хоть нашли?
– Почти что, товарищ майор.
– «Почти что» не термин для прокураторы.
– В прокуратуру рано. Пока вот к вам пришел.
– Возвращаешься или докладываешь?
– Ни то, ни другое. Хочу узнать, кто у нас в курсе старых, довоенных дел?
– В архив иди. К твоему счастью, Кочергин еще не на пенсии.
Подполковник Кочергин помнил еще Шейнина. Помнил он не только старых криминалистов, но и их поднадзорных, помнил многие нашумевшие в прошлом «дела», громкие клички, уже исчезнувшие давние уголовные специальности. К нему и обратился, представившись, Саблин.
– Что вас интересует, товарищ капитан? – осведомился подполковник.
Саблин вкратце объяснил ему суть розыска, порученного ему в органах безопасности.
– Уголовник, может, и не крупный, потому что еще молодой, лет двадцати с небольшим, а может быть, и в «законе» с нажитой уже репутацией, потому что был отмечен одесским гестапо. Кличка «Юркий». Дана, возможно, в одесской тюрьме, где находился в заключении в начале войны, а быть может, и в других тюрьмах, ибо есть предположение, что одесская тюрьма далеко не первое его заключение. Есть и другое предположение, частично уже проверенное. В конце войны его забрасывает к нам гитлеровская разведка и для получения законного права жительства он под кличкой «Юркий» возвращается к своему уголовному прошлому, преднамеренно попадается на каком-нибудь незначительном преступлении, отбывает свой срок заключения в колонии и по выходе завязывает легально и надолго.
Так уточнил Саблин свое объяснение.
– Давно завязал? – спросил подполковник.
– Скажем, четверть века назад.
– Где?
– Предположительно в Москве или в Подмосковье. Но только предположительно.
– Крупных уголовников с такой кличкой я что-то не припоминаю. Но ваш случай, так сказать, уникальный и требует специального розыска. Думаю так, – Кочергин полузакрыл глаза, как бы пытаясь извлечь продолжение из своей многогранной памяти, – искать надо двумя путями. Или крупных уголовников, завязавших в конце пятидесятых годов в Москве или Подмосковье: если таких было несколько, он – в их числе. Или, допустим, другой путь: найти «крупнача» – а ваш ведь не из «мелочи» – под кличкой «Юркий», неожиданно появившегося в уголовном мире в конце войны или в первые послевоенные годы. Появиться он мог не только в Москве, но, возможно, и в Ленинграде или в другом крупном городе страны. Искать придется не только у нас, но и на Огарева, 6. Однако вы не беспокойтесь, я это сделаю. Давно у меня не было таких интересных заданий. Вы с кем связаны в органах?
– С полковником Гридневым.
– Вот так. Пусть он мне денька через два позвонит. Мне по этому розыску тоже звонить придется. И в Ленинград, и в Ростов, и Украину потревожить. Везде такие же памятливые старики есть.
* * *
Гриднев позвонил Кочергину через два дня. Кочергин доложил сразу же:
– Поручение органов безопасности, данное мне через находящегося в вашем распоряжении капитана милиции Саблина, выполнено, к сожалению, не полностью. Отсутствует фотодокументация. Излагаю. В пятьдесят первом году военкоматом города Верея Московской области был снят с учета демобилизованный из армии старшина Чернушин Н. В., кавалер медалей «За боевые заслуги» и «За оборону Одессы», тридцати четырех лет от роду. Вскоре, однако, личное дело Чернушина в военкомате было украдено вместе с двумя фотокарточками и, за отсутствием его в городе, не могло быть восстановлено. В пятьдесят втором году тот же Чернушин был задержан при попытке ограбления товарного вагона с медикаментами на станции Очаково Московско-Киевской железной дороги, был судим и приговорен к четырем годам заключения в исправительно-трудовой колонии обычного режима. Суд учел при этом участие подсудимого в Великой Отечественной войне и полученные им боевые награды. Однако у следствия были документы, позволявшие подозревать участие подсудимого в других преступлениях, в частности в ограблении брошенных квартир в Ленинграде в сорок восьмом году. Впрочем, суд не счел достаточными эти документы, и прокурор обвинения не поддержал. Н. В. Чернушин отбыл срок заключения в колонии, сокращенный ему до трех лет за хорошее поведение. По рекомендации же Управления уголовного розыска Московской области он был зачислен на штатную работу в райсовете города Руза, откуда через два года уволился, выехав в неизвестном направлении. У меня все, товарищ полковник.
– Простите, – остановил собеседника Гриднев, – а в судебном деле или в райсовете остались его фотокарточки?
Ответ Кочергина был столь же категоричен:
– Вынужден вас огорчить, товарищ полковник. Они аккуратно вырезаны и в той, и в другой документации. С чьей помощью – установить нельзя. Но кем и зачем – мы можем догадываться.
– Вы правы, товарищ подполковник, – подумав, ответил Гриднев. – У меня к вам только один вопрос: кем был зачислен в райсовет бывший подсудимый Чернушин?
– Бухгалтером.
– Кем? – закричал Гриднев. – Бухгалтером?
– Основы бухгалтерии, товарищ полковник, он изучил в колонии. Говорят, что, не отрываясь от своей основной работы, все выучил. Очень старался.
Когда Гриднев рассказал присутствовавшим Саблину и Корецкому о том, что поведал ему Кочергин, оба ахнули.
– Все! – закричал Корецкий. – Плевать нам на фотокарточки! И без них ясно, как Лобуда стал Чернушиным, а Чернушин превратился в Паршина. Юркого Кочергин не назвал, но разве важно, под какой кличкой Чернушин грабил квартиры эвакуированных в Ленинграде? Зато мы знаем фамилию, обеспечившую ему право жительства в Подмосковье. Нет доказательств, что именно он обернулся Паршиным? А выученная им бухгалтерия? Расчетливый предатель знал, что ему понадобится не слесарная мастерская, не медали, Александр Романович. Такого волка можно и сейчас заарканить.
– Рановато, Корецкий. Мы еще не знаем, как Чернушин стал Паршиным. Прокуратура не поддержит обвинения: бухгалтерия – не доказательство. Правда, следствие выяснит путь от Чернушина к Паршину, но задерживать его пока нельзя. Не включена еще вражеская разведовательная машина. Пока только наблюдение, Корецкий и Саблин. Подключите всю группу! Наблюдение систематическое и круглосуточное. Не проморгать!
Глава одиннадцатая
Максим Каринцев, освободившийся наконец от дел, радостно помчался в Дом моделей к Марине Цветковой. Здесь его знали и без вопросов пропустили в зал художников-модельеров.
– Явление первое: те же и Максим Каринцев, – отметила Марина без особого удивления. – Что означает сие вторжение без звонка и без оправданий? Целую неделю к тебе не могла дозвониться: сказали, что ты живешь в институте и не подходишь ни на какие звонки.
– Разве тебе не объяснили? Я же просил.
– Твои мальчики не очень внимательны. Хорошо, что я догадлива и не сошла с ума.
– Сегодня первый день свободы, – несколько смущенно пояснил Максим. – Начальный опыт удался. Общая радость.
– Водородную бомбу открыл?
– Кое-что другое. Будем радоваться вместе.
– Как?
– Поехали на бега. Хочу посмотреть на лошадок.
Марина нерешительно взглянула на лежащий перед ней карандашный набросок платья.
– У меня эскиз еще не закончен. Лучше порадуемся у меня дома. После бегов. В ресторане не задерживайся. Поужинаем вместе. Кстати, милиция два раза допрашивала меня о твоей карточке.
– Не понимаю. О какой карточке?
– Которую нашли в кармане убитого конюха.
Максим непонимающе заморгал глазами.
– Какого конюха? И почему убитого?
– Понятия не имею, – пожала плечами Марина. – Сначала меня допрашивал один следователь, потом приехал другой. И оба спрашивали об одном и том же. У какого-то конюха с бегов, кем-то убитого, почему-то нашли в кармане твою фотокарточку.
Максим понял:
– Должно быть, у Ефима, который программы мне размечал. Я ее и подарил ему вместе с четвертной с выигрыша. А где он убит? В конюшне?
– Не знаю.
– Лошадь убила?
– Нет, кажется. Судя по разговору со следователем, человек. Его-то и разыскивают.
– А тебя почему допрашивали?
– Потому что я с тобой знакома. Твоя ведь карточка.
– Все узнаю у Зойки. Она, конечно, в курсе, – сказал Максим.
* * *
На ипподром Максим прибыл уже в разгар состязаний. Оживление на трибунах достигло своего апогея, в холле центральной трибуны шла обычная суета, в ресторанном зале то и дело освобождались и занимались столики. На противоположном табло за кругом показывались уже немалые выдачи, в ложах и на открытых площадках толкались завсегдатаи. Максим приметил знакомые фигуры известных журналистов, художников, актеров. Зою он нашел в кассе.
– Давно не виделись, Максим, – обрадовалась она, – поспеши: немногие, но знающие разыгрывают шестую. Не упусти. Есть смысл рискнуть. Крупно играют.
– Кого?
– Лебядкина на Ласточке. Шанс есть.
– Пропущу. Меня вот что интересует. Что с Колосковым?
– Ничего. Похоронили.
– Я же ни черта не знаю. Что произошло?
– А что с людьми происходит, когда их убивают? Помер.
– На ипподроме убили?
– Нет. Где-то в лесу.
– За что? И кому это понадобилось?
– Не знаю. Милиция ищет. Мне твою карточку показывали, что у него в кармане нашли. Я назвала тебя. Не подвела?
– Не говори глупостей. Я ее сам ему подарил. Здесь кто-нибудь что-нибудь знает?
– Не информирована. Спроси у Плешина. Он свободен сегодня. Посмотри в членской.
Максим прошел по трибунам, заглянул в конюшни. Плешина он нашел в тренотделении. В это время Володька как раз привел Огонька с тренпробежки в конюшню.
– Я ничего не знаю, товарищи, – сказал Максим. – Когда я отсутствовал, к вам беда пришла. Ефима убили. Кто? Где?
– Ножом в спину. В лесу каком-то. А кто – неизвестно, – проговорил Володька. – Говорят, до сих пор ищут.
– Я со следователем встречался, – прибавил Плешин. – Человек умный, опытный, знающий. Он все о знакомствах Ефима спрашивал. А какие у того знакомства? Программки разметить или о лошадях поговорить. Я тут одно вспомнил, только, дурак, следователю не сказал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18