- Бедный старый Герман! Получить такое неофициальное обвинение! Да, он замешан в поджоге, но не его партия.
- А чья же тогда?
- Джоя Криппа. Этот чертов бедняга голландец стал для него неожиданным подарком. К несчастью, ван дер Люббе пришла в голову мысль поджечь это здание в ту же самую ночь, что и Геббельсу с его парнями. Джой решил, что это его день, особенно когда выяснилось, что Люббе - большевик. Только он забыл, что арест преступника означает судебное разбирательство. А следовательно, соблюдение такой неприятной формальности, как представление доказательств. И конечно, с самого начала любому, у кого варит котелок, было ясно, что Люббе не мог действовать в одиночку.
- Тогда почему он молчал в суде?
- Они накачали его какой-то гадостью, угрожали его семье. Ты знаешь, как это делается. - Небе обошел вокруг совершенно изуродованной массивной бронзовой люстры, валявшейся на грязном мраморном полу. - Пойдем. Я хочу тебе кое-что показать.
Он повел меня в огромный Парламентский зал, где Германия в последний раз наблюдала некоторую видимость демократии. Высоко над нами возвышался каркас того, что когда-то было куполом Рейхстага. Теперь, когда все стекла выбиты, при свете луны медные прутья напоминали сеть какого-то гигантского паука. Небе направил свет фонаря на обожженные, потрескавшиеся колонны, окружавшие зал.
- Эти фигуры, поддерживающие колонны, сильно повреждены огнем, но, видишь, на некоторых из них еще сохранились буквы.
- Только кое-где.
- Да, часть букв совсем невозможно различить. Но если ты присмотришься повнимательнее, то заметишь, что они складываются в девиз.
- Нет, в час ночи я на такое не способен.
Небе не обратил внимания на мои слова.
- Этот девиз гласит: "Страна превыше партии". - Он повторил девиз почти с благоговением, а потом многозначительно, как мне показалось, взглянул на меня.
Я вздохнул и покачал головой.
- Ну, вы меня просто огорошили. Вы? Артур Небе? Рейхскриминальдиректор? Нацист до мозга костей? Да я съем свою шляпу!
- Верно, снаружи я коричневый, - сказал он. - Не знаю, какого цвета я изнутри, но, уж конечно, не красного, я не большевик. Но и не коричневый. Я больше не нацист.
- Черт возьми, тогда вы гениальный актер.
- Стал им. Иначе бы не выжить. Конечно, я не всегда был таким. Полиция - это моя жизнь, Гюнтер. Я люблю ее. Я видел, как либерализм разъедал ее во времена Веймарской республики, и мне показалось, что национал-социализм сможет восстановить уважение к закону и порядок в стране. Но, к сожалению, стало еще хуже, чем было. Я был одним их тех, кто помог вырвать Гестапо из-под власти Дильса, а оказалось, что все это было нужно для того, чтобы заменить его Гиммлером и Гейдрихом и... и тогда гром действительно грянул. Я все понял. Наступает время, когда нам придется сделать выбор. В той Германии, которую хотят создать Гиммлер и Гейдрих, не будет места для тех, кто не согласен с ними. Нужно заявить о себе и заставить с собой считаться, или придется готовиться к самому худшему. Сейчас еще можно все изменить изнутри. И когда настанет решающая минута, нам потребуются такие люди, как ты. Свой человек в полиции, которому можно доверять. Вот почему я пригласил тебя сюда - попытаться убедить вернуться.
- Меня? Вернуться в Крипо? Вы шутите. Послушайте, Артур, у меня сейчас хорошее дело, я много зарабатываю. Почему я должен все это бросить ради сомнительного удовольствия стать снова полицейским?
- У тебя нет особого выбора. Гейдрих думает, ты бы ему очень пригодился, если в вернулся в Крипо.
- Ах вот что... Какая-нибудь особая причина?
- Он хочет поручить тебе одно дельце. Думаю, тебе не надо объяснять, что Гейдрих воспринимает фашизм как что-то личное. Он привык получать то, что захочет.
- Что это за дело?
- Не знаю, что он там задумал - Гейдрих мне не доверяет. Я просто хотел, чтобы для тебя это не было неожиданностью и ты не выкинул какой-нибудь фортель, не послал бы его к черту. Ведь такова была бы твоя первая реакция, правда? Мы оба очень высокого мнения о тебе как о сыщике. Просто так получилось, что мне тоже нужен человек в криминальной полиции, которому я мог бы доверять.
- Черт возьми, вот что значит быть известным.
- Подумай о том, что я тебе сказал.
- Не вижу способа отвертеться. Ну что ж, придется, по-видимому, сделать пересадку. Но, как бы то ни было, спасибо за предупреждение, Артур. Я очень благодарен. - Я судорожно облизал пересохшие губы. - У вас остался еще этот лимонад? Мне хотелось бы выпить. Не каждый день получаешь такие радостные вести.
Небе протянул мне свою флягу, и я припал к ней, как ребенок к груди матери. Может, и не так питательно, но зато почти так же успокаивает.
- В своем любовном послании вы упомянули, что у вас есть информация о каком-то моем старом деле. Или это была только приманка?
- Ты не так давно разыскивал одну женщину. Журналистку.
- Совсем недавно! Почти два года назад. Я ее так и не нашел. Один из моих слишком частых провалов. Вы бы рассказали об этом Гейдриху. Может, это убедит его отпустить меня с крючка.
- Так хочешь услышать о своем деле или нет?
- Не надо брать меня за горло, Артур.
- Мы узнали кое-что, но не так много. Пару месяцев назад владелец квартиры, где проживала твоя клиентка, решил отремонтировать некоторые комнаты, включая и те, где она жила.
- Очень великодушно с его стороны.
- В туалете за двойной стенкой он обнаружил набор предметов, обычных для наркоманов. Наркотиков, правда, не нашел, но все остальное - иглы, шприцы, ну, и так далее - это все было. Жилец, вселившийся в эту квартиру после исчезновения твоей клиентки, оказался священником, поэтому трудно предположить, что все эти иглы принадлежали ему, правда? А если твоя дама кололась, то это может объяснить многое, не так ли? Я имею в виду, никогда нельзя предугадать, что сделает наркоман в следующий момент.
Я покачал головой.
- Она была не из таких. Уж я бы что-нибудь учуял.
- Это не всегда заметно. Например, если она пыталась избавиться от свой привычки. Или если у нее был сильный характер. Ну что ж, это все, что стало известно, и я подумал, что тебе будет интересно узнать. Теперь можешь закрыть дело. Если она держала это от тебя в секрете, никто не может сказать, что еще она могла скрывать.
- Да нет, с остальным все в порядке.
Глава 2
Понедельник, 29 августа
Дома, расположившиеся на Гербертштрассе, в любом другом городе, кроме Берлина, были бы окружены широкими лужайками с кустами. Но здесь они занимали всю землю целиком, почти не оставляя места ни для травы, ни для мостовой и тротуара. Кое-где тротуар был не шире входной двери. С архитектурной точки зрения - сплошная эклектика, мешанина различных стилей, от палладианского до неоготики, от стиля времен Вильгельма до чего-то совсем невообразимого, что совершенно невозможно описать. В целом Гербертштрассе напоминала скопище старых фельдмаршалов и гроссадмиралов, облаченных в полную парадную форму и вынужденных сидеть на крошечных, совсем не подходящих для них походных стульях.
Дом, куда меня вызвали, походил на огромный свадебный торт и был бы куда более уместен где-нибудь на плантациях Миссисипи. Это впечатление еще больше усилилось, когда я увидел черный котелок на голове у служанки, которой я сообщил, что меня ждут. Она взяла мои документы и стала с подозрением их рассматривать, словно это была не служанка, а сам Гиммлер.
- Фрау Ланге мне ничего о вас не говорила.
- Вероятно, она забыла. Послушайте, она позвонила мне только полчаса назад.
- Ну хорошо, - буркнула она. - Можете войти.
Она провела меня в гостиную, которую можно было бы назвать элегантной, если бы на ковре не валялась огромная полуобглоданная собачья кость. Я огляделся, надеясь увидеть владельца кости, но в комнате никого не было.
- Не прикасайтесь ни к чему, - велела Черный Котелок. - Я скажу ей, что вы здесь.
Затем, ворча и охая, будто я вытащил ее прямо из ванной, она отправилась вперевалку на поиски своей хозяйки. Я сел на диван красного дерева с выточенными на подлокотниках дельфинами. Рядом с ним стоял столик в том же стиле - столешница его опиралась на дельфиньи хвосты. Дельфины, как считалось, производили комический эффект и поэтому были особо любимы немецкими мебельными мастерами, но я-то считаю, что юмора в них меньше, чем в немецкой трехпфенниговой марке. Я прождал примерно пять минут, пока наконец Черный Котелок не вкатилась в комнату и не заявила, что фрау Ланге хотела бы меня видеть.
Мы пересекли длинный мрачный зал, украшенный множеством рыбьих чучел. Одно из них, прекрасное чучело лосося, так меня восхитило, что я даже остановился.
- Прекрасная рыба, - заметил я. - А кто же рыбак?
Она в нетерпении повернулась.
- Здесь нет рыбаков, - сказала она. - Только рыбы. Это не дом, а какой-то приют для рыб, кошек и собак. Хуже всего кошки. Рыбы, те хоть дохлые. С кошек и собак пыль не сотрешь.
Почти машинально я провел пальцем по застекленному шкафчику, в котором хранилось чучело лосося. Что-то не похоже, чтобы здесь вообще когда-нибудь вытирали пыль; даже за мое короткое пребывание в доме Ланге я успел заметить, что ковры пылесосили очень редко, если вообще когда-нибудь пылесосили. Впрочем, после грязи в траншеях небольшой слой пыли и крошек на полу не очень-то оскорблял мой глаз. С другой стороны, я видел множество домов в трущобах Нойкельна и Веддинга, которые содержались в куда большей чистоте, чем этот.
Котелок открыла какие-то стеклянные двери и встала сбоку. Я вошел в захламленную гостиную, которая, как мне показалось, служила одновременно и кабинетом. Двери за мной закрылись.
Фрау Ланге, крупная, мясистая женщина, чем-то напоминала орхидею. Ее лицо и руки заплыли студенистым жиром нежного персикового цвета, что делало ее похожей на глупую раскормленную собаку, шкура которой, казалось, может растягиваться до бесконечности. Ее собственная глупая собака была еще более бесформенной, чем неуклюжий шар-пей*, которого она так напоминала.
______________
* Шар-пей - редкая китайская порода собак.
- Очень мило с вашей стороны, что вы пришли так быстро, - проговорила хозяйка.
Я промычал что-то в свое оправдание. В ее тоне чувствовалась властность, которую можно приобрести, только живя в таком буржуазном месте, как Гербертштрассе.
Фрау Ланге села в зеленый шезлонг с собакой на коленях и расправила ее шерсть, словно это было вязание, которым она хотела между делом заняться, излагая мне свое дело. Я решил, что ей лет пятьдесят пять. Конечно, это для меня не имело никакого значения. Когда женщине переваливает за пятьдесят, ее возраст уже не интересует никого, кроме ее самой. С мужчинами же происходит как раз наоборот.
Она достала портсигар и предложила мне закурить, оговорившись при этом: "Они с ментолом".
Я взял сигарету из чистого любопытства, но, сделав первую затяжку, сморщился, поняв, что просто позабыл мерзкий привкус ментола. Она усмехнулась, увидев мои мучения.
- О, ради Бога, бросьте ее. У них ужасный вкус. Сама не знаю, почему я их курю, честное слово. Доставайте свои, иначе мне нечего рассчитывать на ваше внимание.
- Спасибо, - сказал я, гася окурок в пепельнице, сделанной в форме ступицы колеса. - Одну минуту. - И достал свои сигареты.
- Ну, теперь, когда вы закурили, налейте нам чего-нибудь выпить. Не знаю, как вы, а я непременно выпью. - Она показала на большой секретер в стиле Бидермейер, верхняя часть которого, украшенная бронзовыми ионическими колоннами, представляла собой древнегреческий храм в миниатюре.
- Там есть бутылка джина, - сказал она. - Могу предложить вам к нему только лимонный сок. Боюсь, это единственное, что я пью.
Для меня было еще рановато, но тем не менее я налил себе и ей. Мне нравились ее попытки помочь мне поскорее освоиться, хотя считается, что это должно быть одним из моих профессиональных качеств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
- А чья же тогда?
- Джоя Криппа. Этот чертов бедняга голландец стал для него неожиданным подарком. К несчастью, ван дер Люббе пришла в голову мысль поджечь это здание в ту же самую ночь, что и Геббельсу с его парнями. Джой решил, что это его день, особенно когда выяснилось, что Люббе - большевик. Только он забыл, что арест преступника означает судебное разбирательство. А следовательно, соблюдение такой неприятной формальности, как представление доказательств. И конечно, с самого начала любому, у кого варит котелок, было ясно, что Люббе не мог действовать в одиночку.
- Тогда почему он молчал в суде?
- Они накачали его какой-то гадостью, угрожали его семье. Ты знаешь, как это делается. - Небе обошел вокруг совершенно изуродованной массивной бронзовой люстры, валявшейся на грязном мраморном полу. - Пойдем. Я хочу тебе кое-что показать.
Он повел меня в огромный Парламентский зал, где Германия в последний раз наблюдала некоторую видимость демократии. Высоко над нами возвышался каркас того, что когда-то было куполом Рейхстага. Теперь, когда все стекла выбиты, при свете луны медные прутья напоминали сеть какого-то гигантского паука. Небе направил свет фонаря на обожженные, потрескавшиеся колонны, окружавшие зал.
- Эти фигуры, поддерживающие колонны, сильно повреждены огнем, но, видишь, на некоторых из них еще сохранились буквы.
- Только кое-где.
- Да, часть букв совсем невозможно различить. Но если ты присмотришься повнимательнее, то заметишь, что они складываются в девиз.
- Нет, в час ночи я на такое не способен.
Небе не обратил внимания на мои слова.
- Этот девиз гласит: "Страна превыше партии". - Он повторил девиз почти с благоговением, а потом многозначительно, как мне показалось, взглянул на меня.
Я вздохнул и покачал головой.
- Ну, вы меня просто огорошили. Вы? Артур Небе? Рейхскриминальдиректор? Нацист до мозга костей? Да я съем свою шляпу!
- Верно, снаружи я коричневый, - сказал он. - Не знаю, какого цвета я изнутри, но, уж конечно, не красного, я не большевик. Но и не коричневый. Я больше не нацист.
- Черт возьми, тогда вы гениальный актер.
- Стал им. Иначе бы не выжить. Конечно, я не всегда был таким. Полиция - это моя жизнь, Гюнтер. Я люблю ее. Я видел, как либерализм разъедал ее во времена Веймарской республики, и мне показалось, что национал-социализм сможет восстановить уважение к закону и порядок в стране. Но, к сожалению, стало еще хуже, чем было. Я был одним их тех, кто помог вырвать Гестапо из-под власти Дильса, а оказалось, что все это было нужно для того, чтобы заменить его Гиммлером и Гейдрихом и... и тогда гром действительно грянул. Я все понял. Наступает время, когда нам придется сделать выбор. В той Германии, которую хотят создать Гиммлер и Гейдрих, не будет места для тех, кто не согласен с ними. Нужно заявить о себе и заставить с собой считаться, или придется готовиться к самому худшему. Сейчас еще можно все изменить изнутри. И когда настанет решающая минута, нам потребуются такие люди, как ты. Свой человек в полиции, которому можно доверять. Вот почему я пригласил тебя сюда - попытаться убедить вернуться.
- Меня? Вернуться в Крипо? Вы шутите. Послушайте, Артур, у меня сейчас хорошее дело, я много зарабатываю. Почему я должен все это бросить ради сомнительного удовольствия стать снова полицейским?
- У тебя нет особого выбора. Гейдрих думает, ты бы ему очень пригодился, если в вернулся в Крипо.
- Ах вот что... Какая-нибудь особая причина?
- Он хочет поручить тебе одно дельце. Думаю, тебе не надо объяснять, что Гейдрих воспринимает фашизм как что-то личное. Он привык получать то, что захочет.
- Что это за дело?
- Не знаю, что он там задумал - Гейдрих мне не доверяет. Я просто хотел, чтобы для тебя это не было неожиданностью и ты не выкинул какой-нибудь фортель, не послал бы его к черту. Ведь такова была бы твоя первая реакция, правда? Мы оба очень высокого мнения о тебе как о сыщике. Просто так получилось, что мне тоже нужен человек в криминальной полиции, которому я мог бы доверять.
- Черт возьми, вот что значит быть известным.
- Подумай о том, что я тебе сказал.
- Не вижу способа отвертеться. Ну что ж, придется, по-видимому, сделать пересадку. Но, как бы то ни было, спасибо за предупреждение, Артур. Я очень благодарен. - Я судорожно облизал пересохшие губы. - У вас остался еще этот лимонад? Мне хотелось бы выпить. Не каждый день получаешь такие радостные вести.
Небе протянул мне свою флягу, и я припал к ней, как ребенок к груди матери. Может, и не так питательно, но зато почти так же успокаивает.
- В своем любовном послании вы упомянули, что у вас есть информация о каком-то моем старом деле. Или это была только приманка?
- Ты не так давно разыскивал одну женщину. Журналистку.
- Совсем недавно! Почти два года назад. Я ее так и не нашел. Один из моих слишком частых провалов. Вы бы рассказали об этом Гейдриху. Может, это убедит его отпустить меня с крючка.
- Так хочешь услышать о своем деле или нет?
- Не надо брать меня за горло, Артур.
- Мы узнали кое-что, но не так много. Пару месяцев назад владелец квартиры, где проживала твоя клиентка, решил отремонтировать некоторые комнаты, включая и те, где она жила.
- Очень великодушно с его стороны.
- В туалете за двойной стенкой он обнаружил набор предметов, обычных для наркоманов. Наркотиков, правда, не нашел, но все остальное - иглы, шприцы, ну, и так далее - это все было. Жилец, вселившийся в эту квартиру после исчезновения твоей клиентки, оказался священником, поэтому трудно предположить, что все эти иглы принадлежали ему, правда? А если твоя дама кололась, то это может объяснить многое, не так ли? Я имею в виду, никогда нельзя предугадать, что сделает наркоман в следующий момент.
Я покачал головой.
- Она была не из таких. Уж я бы что-нибудь учуял.
- Это не всегда заметно. Например, если она пыталась избавиться от свой привычки. Или если у нее был сильный характер. Ну что ж, это все, что стало известно, и я подумал, что тебе будет интересно узнать. Теперь можешь закрыть дело. Если она держала это от тебя в секрете, никто не может сказать, что еще она могла скрывать.
- Да нет, с остальным все в порядке.
Глава 2
Понедельник, 29 августа
Дома, расположившиеся на Гербертштрассе, в любом другом городе, кроме Берлина, были бы окружены широкими лужайками с кустами. Но здесь они занимали всю землю целиком, почти не оставляя места ни для травы, ни для мостовой и тротуара. Кое-где тротуар был не шире входной двери. С архитектурной точки зрения - сплошная эклектика, мешанина различных стилей, от палладианского до неоготики, от стиля времен Вильгельма до чего-то совсем невообразимого, что совершенно невозможно описать. В целом Гербертштрассе напоминала скопище старых фельдмаршалов и гроссадмиралов, облаченных в полную парадную форму и вынужденных сидеть на крошечных, совсем не подходящих для них походных стульях.
Дом, куда меня вызвали, походил на огромный свадебный торт и был бы куда более уместен где-нибудь на плантациях Миссисипи. Это впечатление еще больше усилилось, когда я увидел черный котелок на голове у служанки, которой я сообщил, что меня ждут. Она взяла мои документы и стала с подозрением их рассматривать, словно это была не служанка, а сам Гиммлер.
- Фрау Ланге мне ничего о вас не говорила.
- Вероятно, она забыла. Послушайте, она позвонила мне только полчаса назад.
- Ну хорошо, - буркнула она. - Можете войти.
Она провела меня в гостиную, которую можно было бы назвать элегантной, если бы на ковре не валялась огромная полуобглоданная собачья кость. Я огляделся, надеясь увидеть владельца кости, но в комнате никого не было.
- Не прикасайтесь ни к чему, - велела Черный Котелок. - Я скажу ей, что вы здесь.
Затем, ворча и охая, будто я вытащил ее прямо из ванной, она отправилась вперевалку на поиски своей хозяйки. Я сел на диван красного дерева с выточенными на подлокотниках дельфинами. Рядом с ним стоял столик в том же стиле - столешница его опиралась на дельфиньи хвосты. Дельфины, как считалось, производили комический эффект и поэтому были особо любимы немецкими мебельными мастерами, но я-то считаю, что юмора в них меньше, чем в немецкой трехпфенниговой марке. Я прождал примерно пять минут, пока наконец Черный Котелок не вкатилась в комнату и не заявила, что фрау Ланге хотела бы меня видеть.
Мы пересекли длинный мрачный зал, украшенный множеством рыбьих чучел. Одно из них, прекрасное чучело лосося, так меня восхитило, что я даже остановился.
- Прекрасная рыба, - заметил я. - А кто же рыбак?
Она в нетерпении повернулась.
- Здесь нет рыбаков, - сказала она. - Только рыбы. Это не дом, а какой-то приют для рыб, кошек и собак. Хуже всего кошки. Рыбы, те хоть дохлые. С кошек и собак пыль не сотрешь.
Почти машинально я провел пальцем по застекленному шкафчику, в котором хранилось чучело лосося. Что-то не похоже, чтобы здесь вообще когда-нибудь вытирали пыль; даже за мое короткое пребывание в доме Ланге я успел заметить, что ковры пылесосили очень редко, если вообще когда-нибудь пылесосили. Впрочем, после грязи в траншеях небольшой слой пыли и крошек на полу не очень-то оскорблял мой глаз. С другой стороны, я видел множество домов в трущобах Нойкельна и Веддинга, которые содержались в куда большей чистоте, чем этот.
Котелок открыла какие-то стеклянные двери и встала сбоку. Я вошел в захламленную гостиную, которая, как мне показалось, служила одновременно и кабинетом. Двери за мной закрылись.
Фрау Ланге, крупная, мясистая женщина, чем-то напоминала орхидею. Ее лицо и руки заплыли студенистым жиром нежного персикового цвета, что делало ее похожей на глупую раскормленную собаку, шкура которой, казалось, может растягиваться до бесконечности. Ее собственная глупая собака была еще более бесформенной, чем неуклюжий шар-пей*, которого она так напоминала.
______________
* Шар-пей - редкая китайская порода собак.
- Очень мило с вашей стороны, что вы пришли так быстро, - проговорила хозяйка.
Я промычал что-то в свое оправдание. В ее тоне чувствовалась властность, которую можно приобрести, только живя в таком буржуазном месте, как Гербертштрассе.
Фрау Ланге села в зеленый шезлонг с собакой на коленях и расправила ее шерсть, словно это было вязание, которым она хотела между делом заняться, излагая мне свое дело. Я решил, что ей лет пятьдесят пять. Конечно, это для меня не имело никакого значения. Когда женщине переваливает за пятьдесят, ее возраст уже не интересует никого, кроме ее самой. С мужчинами же происходит как раз наоборот.
Она достала портсигар и предложила мне закурить, оговорившись при этом: "Они с ментолом".
Я взял сигарету из чистого любопытства, но, сделав первую затяжку, сморщился, поняв, что просто позабыл мерзкий привкус ментола. Она усмехнулась, увидев мои мучения.
- О, ради Бога, бросьте ее. У них ужасный вкус. Сама не знаю, почему я их курю, честное слово. Доставайте свои, иначе мне нечего рассчитывать на ваше внимание.
- Спасибо, - сказал я, гася окурок в пепельнице, сделанной в форме ступицы колеса. - Одну минуту. - И достал свои сигареты.
- Ну, теперь, когда вы закурили, налейте нам чего-нибудь выпить. Не знаю, как вы, а я непременно выпью. - Она показала на большой секретер в стиле Бидермейер, верхняя часть которого, украшенная бронзовыми ионическими колоннами, представляла собой древнегреческий храм в миниатюре.
- Там есть бутылка джина, - сказал она. - Могу предложить вам к нему только лимонный сок. Боюсь, это единственное, что я пью.
Для меня было еще рановато, но тем не менее я налил себе и ей. Мне нравились ее попытки помочь мне поскорее освоиться, хотя считается, что это должно быть одним из моих профессиональных качеств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44