Проходя через основной вход, я поднял глаза вверх и увидел женщину, сидевшую на завитке размером с шину грузовика, - она реставрировала лепное украшение. Над ее головой парили два херувима, один из которых чесал в затылке, а у другого на лице было написано удивление. Я подумал: наверное, они пытаются понять, почему Гестапо выбрало для себя именно это здание. На первый взгляд. Школа искусств, размещавшаяся раньше на Принц-Альбрехт-штрассе, 8, и Гестапо, занимающее это здание сейчас, не имеют между собой ничего общего, кроме стремления, если верить расхожей шутке, вставить всех в рамки. Но в тот день меня больше удивляло, почему Гейдрих вызвал меня именно сюда, а не во Дворец принца Альбрехта, расположенный рядом с Вильгельмштрассе. Без сомнения, у него были на то свои причины. Гейдрих ничего не делает без причины, и я был уверен, что нынешняя мне так же мало понравится, как и все остальные.
За главной дверью вас ожидает служба безопасности. После этого, пройдя вперед, вы оказываетесь у подножия лестницы размером с акведук. А поднявшись на один пролет, попадаете в зал для посетителей со сводчатым потолком и тремя окнами в виде арок, сквозь которые мог бы свободно пройти локомотив. У каждого окна - деревянная скамья, какие можно увидеть в церквах, я уселся на одну их них и, как мне было велено, стал ждать.
На постаментах между окнами стояли бюсты Гитлера и Геринга.
Я немного удивился - чего это вдруг Гиммлер оставил здесь голову Толстого Германа, учитывая их горячую ненависть друг к другу. Может быть, Гиммлер считал этот бюст произведением искусства? А может быть, его жена была дочерью главного раввина?
Прошел почти час, прежде чем передо мной из двойных дверей появился наконец Гейдрих. Он нес в руке портфель и, увидев меня, отослал своего адъютанта.
- Комиссар Гюнтер, - обратился он ко мне, и такое обращение, по-видимому, показалось ему забавным. Он повел меня вдоль по галерее. - Я думаю, мы можем снова прогуляться в саду, как в прошлый раз. Вы не откажетесь проводить меня до Вильгельмштрассе?
Мы прошли через арочную дверь и спустились по другой массивной лестнице в печально знаменитое южное крыло здания, где когда-то располагались мастерские скульпторов, а теперь были тюремные камеры Гестапо. Я их очень хорошо запомнил, потому что мне уже пришлось здесь однажды посидеть, правда, недолго, и я почувствовал облегчение, когда мы вышли из здания и оказались на свежем воздухе. Никогда нельзя распознать замыслы Гейдриха.
Он остановился на какое-то мгновение, глядя на свои часы "Ролекс". Я хотел было заговорить, но он поднял указательный палец и, словно соблюдая конспирацию, приложил его к своим тонким губам. Мы стояли и ждали, только я понятия не имел чего.
Через минуту или чуть больше раздался залп, и эхо от него раскатилось по саду. Затем еще один и еще. Гейдрих снова взглянул на часы, кивнул и улыбнулся.
- Ну что, пойдем? - сказал он, ступая на дорожку, посыпанную гравием.
- Это что, в мою честь? - спросил я, прекрасно зная, что это было.
- А, эта пальба? - Он усмехнулся. - Нет-нет, комиссар Гюнтер. Вы слишком много о себе воображаете. И кроме того, я не думаю, что вам нужен дополнительный урок, демонстрирующий силу. Просто я добиваюсь пунктуальности. Говорят, что для королей - это простая вежливость, но для полицейского - это критерий его профессиональной пригодности. В конце концов, если фюрер смог добиться, чтобы поезда не опаздывали, самое меньшее, что могу сделать я, - это потребовать, чтобы несколько священников были ликвидированы в точно назначенное время.
Я подумал, что Гейдрих все-таки преподал мне наглядный урок. Таким способом он хотел дать мне понять, что знает о моей стычке со штурмбанфюрером Ротом из 4В-1.
- А почему перестали расстреливать на рассвете?
- Жители соседних домов жаловались.
- Вам сказали священники, правда?
- Католическая церковь - это такой же международный заговор, как большевизм и иудаизм, Гюнтер. Мартин Лютер возглавил одну Реформацию, фюрер возглавит другую. Он ликвидирует власть Папы Римского над немецкими католиками, хотят этого священники или нет. Но это совсем другое направление деятельности, и пусть им лучше занимаются те, кто в этом хорошо разбирается. Я пригласил вас не для этого. Хотел рассказать вам об одной проблеме, с которой я столкнулся. Дело в том, что на меня оказывают определенное давление Геббельс и его писаки с Муратти, которые утверждают, что дело, которое вы расследуете, надо предать гласности. И я не знаю, сколько еще времени мне удастся сопротивляться их натиску.
- Когда вы поручили мне это дело, генерал, - сказал я, закуривая сигарету, - я был против запрета на освещение его в печати. Однако теперь я убежден, что наш убийца как раз и добивается, чтобы о нем писали все газеты.
- Да, Небе мне говорил, что вы разрабатываете версию о том, что это что-то вроде заговора, составленного Штрейхером и его дружками, ненавидящими евреев, с целью устроить погром еврейскому сообществу, проживающему в столице.
- Это звучит нелепо только в том случае, если вы не знаете Штрейхера, генерал.
Он остановился и, засунув руки глубоко в карманы своих брюк, покачал головой.
- Что касается этого баварского борова, то он меня не может удивить. Гейдрих хотел пнуть голубя носком своего сапога, но промахнулся. - Я хочу услышать от вас побольше.
- Мы показали фотографию Штрейхера одной девушке, и она заявила, что, скорее всего, именно этот человек пытался заманить ее в свою машину у ворот школы, из которой на прошлой неделе исчезла другая девушка. Ей кажется, что этот человек, скорее всего, говорит с баварским акцентом. А дежурный сержант, который разговаривал с неизвестным, указавшим нам совершенно точно, где можно найти труп еще одной пропавшей девушки, тоже утверждает, что у этого человека был баварский акцент.
Теперь поговорим о мотиве преступления. В прошлом месяце жители Нюрнберга сожгли городскую синагогу. А здесь, в Берлине, дело пока ограничилось несколькими разбитыми окнами и оскорблениями. Штрейхер был бы просто счастлив, если бы с евреями в Берлине стали обходиться так же, как в Нюрнберге. Более того, описываемое в "Штюрмере" ритуальное убийство очень напоминает modus operandi убийцы. Прибавьте все это к репутации Штрейхера, и эта версия покажется довольно убедительной.
Гейдрих ускорил шаги и обогнал меня, руки его болтались вдоль тела, как будто он ехал верхом на лошади в Венской школе верховой езды. Затем он повернулся лицом ко мне, восторженно улыбаясь.
- Я знаю одного человека, который был бы счастлив свалить Штрейхера. Этот глупый ублюдок в своих речах докатился до того, что утверждает: наш Премьер-министр - импотент. Геринг был в ярости. Но ведь у вас еще нет достаточно улик, не так ли?
- Нет, генерал. Да к тому же моя свидетельница - еврейка. - Гейдрих застонал. - И конечно, все остальное - пока только догадки.
- Тем не менее мне очень нравится ваша версия, Гюнтер. Мне она очень нравится.
- Я хотел бы напомнить вам, генерал, что мне потребовалось шесть месяцев, чтобы поймать Гормана-Душителя. А этим делом я еще и месяца не занимаюсь.
- Боюсь, что у нас нет этих шести месяцев. Послушайте, дайте мне хоть самую ничтожную улику, и я отобьюсь от Геббельса. Но эта улика мне нужна как можно скорее, Гюнтер. Даю вам еще месяц, самое большее - шесть недель. Вы меня хорошо поняли?
- Да, генерал.
- Итак, чем я вам могу помочь?
- Пусть Гестапо установит круглосуточное наблюдение за Юлиусом Штрейхером, - попросил я. - Полное тайное изучение всей предпринимательской деятельности самого Штрейхера и всех, кто с ним сотрудничает.
Гейдрих сложил руки на груди, а затем подпер одной рукой свой длинный подбородок.
- Мне придется переговорить об этом с Гиммлером. Но все будет в порядке. Коррупцию рейхсфюрер ненавидит даже больше, чем евреев.
- Ну что ж, это очень обнадеживает, генерал.
Мы двинулись к Дворцу принца Альбрехта.
- Кстати, - сказал он, когда мы приближались к его собственной штаб-квартире, - я получил несколько очень важных новостей, затрагивающих нас всех. Англичане и французы подписали соглашение в Мюнхене. Фюрер получил Судетскую область. - Он удивленно покачал головой. - Чудеса, да и только, правда?
- Да, чудеса, - пробормотал я.
- Неужели вы не понимаете? Войны не будет. По крайней мере, сейчас.
Я выдавил из себя улыбку.
- Да, это действительно хорошие новости!
Я все прекрасно понял. Войны не будет. Не будет никакого сигнала от англичан. А без этого не будет и никакого путча.
Часть вторая
Глава 15
Понедельник, 17 октября
Семья Ганцев, или, вернее, то, что от нее осталось, когда еще один неизвестный позвонил в Алекс и сообщил, где можно найти тело Лизы Ганц, проживала к югу от Биттенау в небольшой квартирке на Биркенштрассе, сразу же за госпиталем Роберта Коха; где фрау Ганц работала медсестрой. Господин Ганц служил клерком в Окружном суде Моабита, который также располагался поблизости.
Если верить словам Беккера, это были работящие люди, чей возраст приближался к сорока годам. Они проводили большую часть времени на работе, и Лиза часто оставалась одна. И вряд ли кто-нибудь заставал ее в таком виде, в котором только что увидел ее я - она лежала обнаженная на столе в Алексе, и профессор Ильман сшивал те части ее тела, которые он вынужден был вскрыть, чтобы узнать о ней все: начиная с того, была ли она девственницей, и кончая содержимым ее желудка. Однако смутные подозрения, появившиеся у меня, подтвердило изучение ее ротовой полости, в которую было гораздо легче проникнуть, чем в желудок.
- Что натолкнуло вас на такую мысль, Берни? - спросил Ильман.
- Не все так виртуозно скручивают самокрутки, как вы, профессор. Иногда крошечные чешуйки бумаги остаются на языке или под губой. Помните, та еврейская девушка, которая видела нашего убийцу, говорила, что он курил сигареты со сладким запахом, напоминающим лавровый лист или душицу? Речь шла о гашише. Вот как ему удавалось спокойно увозить их в своей машине. Им льстило, что он обращается с ними, как со взрослыми, предлагая сигарету. Но только это были не обычные сигареты.
Ильман покачал головой с нескрываемым восхищением.
- Подумать только, а я не додумался. Наверное, старею.
Беккер захлопнул дверь автомобиля, и мы пошли вместе по тротуару. Квартира Ганцев располагалась над аптекой. У меня появилось такое чувство, что мне придется еще раз побывать в ней.
Мы поднялись по лестнице и постучали в дверь. Нам открыл мрачный темноволосый человек. Узнав Беккера, он вздохнул и позвал свою жену. Затем бросил взгляд в глубь квартиры, и я увидел, что он мрачно кивнул.
- Проходите, - сказал он.
Я внимательно наблюдал за ним. Его лицо раскраснелось, и, протискиваясь мимо него, я заметил у него на лбу крошечные капельки пота. Пройдя в комнату, я почувствовал тепло и запах мыла и догадался, что он только что вышел из ванной.
Закрыв дверь, господин Ганц догнал нас и провел в маленькую гостиную, где стояла его жена и спокойно ждала нас. Высокая, болезненно-бледная женщина, как будто ей редко приходилось бывать на воздухе. По ее лицу было заметно, что она только что перестала плакать. В руках она комкала мокрый носовой платок. Ганц подошел к ней и обнял ее за широкие плечи, и тут стало видно, насколько он ниже ее ростом.
- Это комиссар Гюнтер из Алекса, - представил меня Беккер.
- Господин и госпожа Ганц, - обратился я к ним, - Боюсь, вам придется приготовиться к самому худшему. Сегодня утром мы нашли тело вашей дочери Лизы. Приношу вам свои соболезнования.
Беккер торжественно склонил голову.
- Да, - сказал Ганц, - да, я так и думал.
- Естественно, вы должны будете опознать труп, - продолжал я. - Но это не обязательно делать сейчас. Может быть, чуть попозже, когда сможете взять себя в руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
За главной дверью вас ожидает служба безопасности. После этого, пройдя вперед, вы оказываетесь у подножия лестницы размером с акведук. А поднявшись на один пролет, попадаете в зал для посетителей со сводчатым потолком и тремя окнами в виде арок, сквозь которые мог бы свободно пройти локомотив. У каждого окна - деревянная скамья, какие можно увидеть в церквах, я уселся на одну их них и, как мне было велено, стал ждать.
На постаментах между окнами стояли бюсты Гитлера и Геринга.
Я немного удивился - чего это вдруг Гиммлер оставил здесь голову Толстого Германа, учитывая их горячую ненависть друг к другу. Может быть, Гиммлер считал этот бюст произведением искусства? А может быть, его жена была дочерью главного раввина?
Прошел почти час, прежде чем передо мной из двойных дверей появился наконец Гейдрих. Он нес в руке портфель и, увидев меня, отослал своего адъютанта.
- Комиссар Гюнтер, - обратился он ко мне, и такое обращение, по-видимому, показалось ему забавным. Он повел меня вдоль по галерее. - Я думаю, мы можем снова прогуляться в саду, как в прошлый раз. Вы не откажетесь проводить меня до Вильгельмштрассе?
Мы прошли через арочную дверь и спустились по другой массивной лестнице в печально знаменитое южное крыло здания, где когда-то располагались мастерские скульпторов, а теперь были тюремные камеры Гестапо. Я их очень хорошо запомнил, потому что мне уже пришлось здесь однажды посидеть, правда, недолго, и я почувствовал облегчение, когда мы вышли из здания и оказались на свежем воздухе. Никогда нельзя распознать замыслы Гейдриха.
Он остановился на какое-то мгновение, глядя на свои часы "Ролекс". Я хотел было заговорить, но он поднял указательный палец и, словно соблюдая конспирацию, приложил его к своим тонким губам. Мы стояли и ждали, только я понятия не имел чего.
Через минуту или чуть больше раздался залп, и эхо от него раскатилось по саду. Затем еще один и еще. Гейдрих снова взглянул на часы, кивнул и улыбнулся.
- Ну что, пойдем? - сказал он, ступая на дорожку, посыпанную гравием.
- Это что, в мою честь? - спросил я, прекрасно зная, что это было.
- А, эта пальба? - Он усмехнулся. - Нет-нет, комиссар Гюнтер. Вы слишком много о себе воображаете. И кроме того, я не думаю, что вам нужен дополнительный урок, демонстрирующий силу. Просто я добиваюсь пунктуальности. Говорят, что для королей - это простая вежливость, но для полицейского - это критерий его профессиональной пригодности. В конце концов, если фюрер смог добиться, чтобы поезда не опаздывали, самое меньшее, что могу сделать я, - это потребовать, чтобы несколько священников были ликвидированы в точно назначенное время.
Я подумал, что Гейдрих все-таки преподал мне наглядный урок. Таким способом он хотел дать мне понять, что знает о моей стычке со штурмбанфюрером Ротом из 4В-1.
- А почему перестали расстреливать на рассвете?
- Жители соседних домов жаловались.
- Вам сказали священники, правда?
- Католическая церковь - это такой же международный заговор, как большевизм и иудаизм, Гюнтер. Мартин Лютер возглавил одну Реформацию, фюрер возглавит другую. Он ликвидирует власть Папы Римского над немецкими католиками, хотят этого священники или нет. Но это совсем другое направление деятельности, и пусть им лучше занимаются те, кто в этом хорошо разбирается. Я пригласил вас не для этого. Хотел рассказать вам об одной проблеме, с которой я столкнулся. Дело в том, что на меня оказывают определенное давление Геббельс и его писаки с Муратти, которые утверждают, что дело, которое вы расследуете, надо предать гласности. И я не знаю, сколько еще времени мне удастся сопротивляться их натиску.
- Когда вы поручили мне это дело, генерал, - сказал я, закуривая сигарету, - я был против запрета на освещение его в печати. Однако теперь я убежден, что наш убийца как раз и добивается, чтобы о нем писали все газеты.
- Да, Небе мне говорил, что вы разрабатываете версию о том, что это что-то вроде заговора, составленного Штрейхером и его дружками, ненавидящими евреев, с целью устроить погром еврейскому сообществу, проживающему в столице.
- Это звучит нелепо только в том случае, если вы не знаете Штрейхера, генерал.
Он остановился и, засунув руки глубоко в карманы своих брюк, покачал головой.
- Что касается этого баварского борова, то он меня не может удивить. Гейдрих хотел пнуть голубя носком своего сапога, но промахнулся. - Я хочу услышать от вас побольше.
- Мы показали фотографию Штрейхера одной девушке, и она заявила, что, скорее всего, именно этот человек пытался заманить ее в свою машину у ворот школы, из которой на прошлой неделе исчезла другая девушка. Ей кажется, что этот человек, скорее всего, говорит с баварским акцентом. А дежурный сержант, который разговаривал с неизвестным, указавшим нам совершенно точно, где можно найти труп еще одной пропавшей девушки, тоже утверждает, что у этого человека был баварский акцент.
Теперь поговорим о мотиве преступления. В прошлом месяце жители Нюрнберга сожгли городскую синагогу. А здесь, в Берлине, дело пока ограничилось несколькими разбитыми окнами и оскорблениями. Штрейхер был бы просто счастлив, если бы с евреями в Берлине стали обходиться так же, как в Нюрнберге. Более того, описываемое в "Штюрмере" ритуальное убийство очень напоминает modus operandi убийцы. Прибавьте все это к репутации Штрейхера, и эта версия покажется довольно убедительной.
Гейдрих ускорил шаги и обогнал меня, руки его болтались вдоль тела, как будто он ехал верхом на лошади в Венской школе верховой езды. Затем он повернулся лицом ко мне, восторженно улыбаясь.
- Я знаю одного человека, который был бы счастлив свалить Штрейхера. Этот глупый ублюдок в своих речах докатился до того, что утверждает: наш Премьер-министр - импотент. Геринг был в ярости. Но ведь у вас еще нет достаточно улик, не так ли?
- Нет, генерал. Да к тому же моя свидетельница - еврейка. - Гейдрих застонал. - И конечно, все остальное - пока только догадки.
- Тем не менее мне очень нравится ваша версия, Гюнтер. Мне она очень нравится.
- Я хотел бы напомнить вам, генерал, что мне потребовалось шесть месяцев, чтобы поймать Гормана-Душителя. А этим делом я еще и месяца не занимаюсь.
- Боюсь, что у нас нет этих шести месяцев. Послушайте, дайте мне хоть самую ничтожную улику, и я отобьюсь от Геббельса. Но эта улика мне нужна как можно скорее, Гюнтер. Даю вам еще месяц, самое большее - шесть недель. Вы меня хорошо поняли?
- Да, генерал.
- Итак, чем я вам могу помочь?
- Пусть Гестапо установит круглосуточное наблюдение за Юлиусом Штрейхером, - попросил я. - Полное тайное изучение всей предпринимательской деятельности самого Штрейхера и всех, кто с ним сотрудничает.
Гейдрих сложил руки на груди, а затем подпер одной рукой свой длинный подбородок.
- Мне придется переговорить об этом с Гиммлером. Но все будет в порядке. Коррупцию рейхсфюрер ненавидит даже больше, чем евреев.
- Ну что ж, это очень обнадеживает, генерал.
Мы двинулись к Дворцу принца Альбрехта.
- Кстати, - сказал он, когда мы приближались к его собственной штаб-квартире, - я получил несколько очень важных новостей, затрагивающих нас всех. Англичане и французы подписали соглашение в Мюнхене. Фюрер получил Судетскую область. - Он удивленно покачал головой. - Чудеса, да и только, правда?
- Да, чудеса, - пробормотал я.
- Неужели вы не понимаете? Войны не будет. По крайней мере, сейчас.
Я выдавил из себя улыбку.
- Да, это действительно хорошие новости!
Я все прекрасно понял. Войны не будет. Не будет никакого сигнала от англичан. А без этого не будет и никакого путча.
Часть вторая
Глава 15
Понедельник, 17 октября
Семья Ганцев, или, вернее, то, что от нее осталось, когда еще один неизвестный позвонил в Алекс и сообщил, где можно найти тело Лизы Ганц, проживала к югу от Биттенау в небольшой квартирке на Биркенштрассе, сразу же за госпиталем Роберта Коха; где фрау Ганц работала медсестрой. Господин Ганц служил клерком в Окружном суде Моабита, который также располагался поблизости.
Если верить словам Беккера, это были работящие люди, чей возраст приближался к сорока годам. Они проводили большую часть времени на работе, и Лиза часто оставалась одна. И вряд ли кто-нибудь заставал ее в таком виде, в котором только что увидел ее я - она лежала обнаженная на столе в Алексе, и профессор Ильман сшивал те части ее тела, которые он вынужден был вскрыть, чтобы узнать о ней все: начиная с того, была ли она девственницей, и кончая содержимым ее желудка. Однако смутные подозрения, появившиеся у меня, подтвердило изучение ее ротовой полости, в которую было гораздо легче проникнуть, чем в желудок.
- Что натолкнуло вас на такую мысль, Берни? - спросил Ильман.
- Не все так виртуозно скручивают самокрутки, как вы, профессор. Иногда крошечные чешуйки бумаги остаются на языке или под губой. Помните, та еврейская девушка, которая видела нашего убийцу, говорила, что он курил сигареты со сладким запахом, напоминающим лавровый лист или душицу? Речь шла о гашише. Вот как ему удавалось спокойно увозить их в своей машине. Им льстило, что он обращается с ними, как со взрослыми, предлагая сигарету. Но только это были не обычные сигареты.
Ильман покачал головой с нескрываемым восхищением.
- Подумать только, а я не додумался. Наверное, старею.
Беккер захлопнул дверь автомобиля, и мы пошли вместе по тротуару. Квартира Ганцев располагалась над аптекой. У меня появилось такое чувство, что мне придется еще раз побывать в ней.
Мы поднялись по лестнице и постучали в дверь. Нам открыл мрачный темноволосый человек. Узнав Беккера, он вздохнул и позвал свою жену. Затем бросил взгляд в глубь квартиры, и я увидел, что он мрачно кивнул.
- Проходите, - сказал он.
Я внимательно наблюдал за ним. Его лицо раскраснелось, и, протискиваясь мимо него, я заметил у него на лбу крошечные капельки пота. Пройдя в комнату, я почувствовал тепло и запах мыла и догадался, что он только что вышел из ванной.
Закрыв дверь, господин Ганц догнал нас и провел в маленькую гостиную, где стояла его жена и спокойно ждала нас. Высокая, болезненно-бледная женщина, как будто ей редко приходилось бывать на воздухе. По ее лицу было заметно, что она только что перестала плакать. В руках она комкала мокрый носовой платок. Ганц подошел к ней и обнял ее за широкие плечи, и тут стало видно, насколько он ниже ее ростом.
- Это комиссар Гюнтер из Алекса, - представил меня Беккер.
- Господин и госпожа Ганц, - обратился я к ним, - Боюсь, вам придется приготовиться к самому худшему. Сегодня утром мы нашли тело вашей дочери Лизы. Приношу вам свои соболезнования.
Беккер торжественно склонил голову.
- Да, - сказал Ганц, - да, я так и думал.
- Естественно, вы должны будете опознать труп, - продолжал я. - Но это не обязательно делать сейчас. Может быть, чуть попозже, когда сможете взять себя в руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44