Часто ли он бывает у нее в гостях? Нет, в театре после премьер видятся часто, а в гостях у нее он был впервые.
Насколько серьезны намерения советского правительства в отношении Крыма? Ну, господа, вы слишком многого от меня хотите. Я не могу сказать "нет", я не могу сказать "да". Молотов говорил об этом со знанием вопроса, но он не делал мне никаких официальных заявлений.
Так и крутился разговор больше часа. Лимен помалкивал, катал во рту огромную черную сигару, Боб Айзенштейн расспрашивал о пустяках: какая квартира у Молотовых, как обставлена, красивая ли женщина Полина Семеновна, как одевается дома. Бабье какое-то любопытство.
В своем первом отчете Фефер выразил все свое возмущение поведением Михоэлса. Даже если Вячеслав Михайлович Молотов действительно говорил с ним о Крыме, какое он имел право передавать содержание этого разговора американцам? Пусть даже они и прикидываются горячими друзьями Советского Союза и убежденными антифашистами. О вопросах Айзенштейна он вообще распространяться не стал - кому интересны такие мелочи.
Но Хейфец был другого мнения. Он получил отчет Фефера на другое утро после приема, а вечером позвонил ему в номер и пригласил прогуляться по Бродвею. Но на Бродвей они не пошли. Ходили по немноголюдной улочке возле отеля "Уолсдорф-Астория". Хейфец говорил негромко, жестко, прерывая любые попытки Фефера объясниться. Никаких собственных оценок, никакого собственного мнения, никакого анализа разговоров. Только то, о чем шла речь. Максимально подробно. Спрашивают о прическе Жемчужиной: подробный вопрос подробный ответ Михоэлса. Спрашивают: в какой куртке был Молотов - то же самое. Спрашивают о любой другой ерунде - то же самое.
- Вам все понятно?
Фефер закивал:
- Все...
После этого отчеты стали занимать у него часа по два, а то и по три. Даже Михоэлс обратил внимание на его красные от недосыпа глаза.
- Вы что, стихи по ночам пишете? - поинтересовался он.
- Поэмы, - буркнул в ответ Фефер.
Утешало лишь то, что Хейфец теперь одобрял его работу. Даже выдал однажды двести долларов - на мелкие расходы. Это была огромная сумма. За поэму он столько не получил бы.
А встречи шли одна за другой. С деятелями из ВЕКа, с конгрессменами, с президентом Американской федерации труда Грином, с Оппенгеймером, Эйнштейном, Чарли Чаплином, Фейхтвангером, с директорами банков, с деятелями из Всемирного еврейского агентства. Казалось, вся Америка жаждет заполучить к себе в гости Михоэлса и поговорить с ним о Крыме. И почти на каждой встрече разговор заходил о тех самых мелочах: есть ли на стенах квартиры Молотовых картины, какие, какой ковер, какая мебель. А дамы - те просто помешались: в чем ходит жена Молотова дома, какие пуговицы на ее домашнем платье, носит ли кольца и серьги, какие. Эти вопросы и самого Михоэлса довели. Ему объяснили: это же американцы, они любопытны, как дети, им личная жизнь великих мира сего - хлебом не корми.
И вот Хейфец исчез. Ну что ты будешь делать? Хоть плачь! Можно, конечно, ответы выбросить. Но ведь жалко - столько труда!
Ладно, подождем. До отъезда в Мексику еще три дня. Может, все-таки появится Хейфец. Или человек от него, с паролем: "Хейфец передает вам большой привет".
Но ни Хейфец не появлялся, ни человек с паролем.
День перед отлетом в Мексику выпал на удивление свободным. Михоэлса отвезли в госпиталь - делать рентген, проводить хирургический осмотр. Фефер наконец отоспался, даже "брэкфест" проспал, поднялся только к ленчу. Еще бы поспал, но пропускать ленч было жалко, потом придется покупать на улицах "горячих собак", а ленч был бесплатным, все расходы несла принимающая сторона.
После этого американского "второго завтрака" он принял душ, тщательно побрился, надел новый, купленный в универмаге "Вулворт" летний чесучовый костюм и вышел из отеля - никуда, ни за чем, просто погулять по тому же Бродвею, словно богатый турист. А он и был богатым - двести долларов даже не начинал тратить, да и суточные были почти целые. Конверт с отчетами он на всякий случай сунул в карман - не оставлять же в номере.
На углу Бродвея и 42-й авеню ему на глаза попалась вывеска: "Пост". Он остановился и даже хлопнул себя по лбу. Как же он сразу не догадался! Почта. Вот что его выручит. У них же наверняка, как в Москве, есть окошечки "до востребования". Вот он и отошлет отчеты "до востребования". На имя Хейфеца. А потом, при встрече, ему сообщит. А если Хейфец вообще не возникнет? Вдруг его отозвали в Москву или перевели в какую-нибудь другую страну? Не годится. Вот кому он отправит отчеты - самому себе. Правильно. Вернется из Мексики заберет. А пока пусть себе спокойно лежат.
Фефер вошел в офис, купил большой конверт и сунул туда листки отчетов. Кое-как сообразил, как написать адрес. У них, оказывается, все наоборот: сначала пишется фамилия адресата, потом дом и улица, а только потом город и страна. Заплатил какую-то мелочь за марку, даже получил квитанцию и вышел на улицу уже без всяких забот.
Хороший у него получился денек. Лучше некуда. И погода была хорошая, без дождя, но и не жаркая. И вообще. Он знал, что Бродвей оживает только к вечеру. Поэтому сначала пошатался по магазинам, шалея от витрин и полок, заваленных немыслимыми промтоварами, потом зашел в киношку, посмотрел "муви" - "Огни большого города" с Чарли Чаплином. На публику поглядывал снисходительно. Многие ли из них могут похвастаться, что знакомы с великим Чаплином? А он, Фефер, знаком. Был гостем в его доме в Голливуде, пил с ним виски, пожимал руку его восемнадцатилетней жене, дочери знаменитого драматурга О'Нейла. А самому-то, между прочим, - шестьдесят шесть. На секундочку! Живут же люди!
Вечерний Бродвей его разочаровал. Было, конечно, много огней, рекламы, но ожидал большего. Половина реклам так и не осветилась. Он наконец-то догадался: война.
Ну, штатники! Называется: терпят военные лишения. Расскажи кому дома не поверят. Какие лишения? А вот какие. В "Вулворте" он едва голос не сорвал, объясняя, что ему нужны брюки с обшлагами. Нет. Оказывается, запрещено шить такие брюки: война, экономия материала. Пижамы продают на пять сантиметров короче: война опять же. Кофе в барах дают только одну чашку с двумя кусочками сахара. Вторую не дают: режим экономии, война. Нужно расплатиться, выйти из бара, снова зайти, тогда вторую дадут. Михоэлс, большой любитель кофе, изматерился: однажды пять раз подряд заходил в бар. Бензин - тоже режим экономии. Машиной можно пользоваться для бизнеса, а для удовольствия нельзя, полисмен может нагреть на десятку. Литвинов, наш посол в США, со смехом рассказывал: поехал на премьеру фильма "Миссия в Москву". Политическая картина, нужно было поехать. За квартал до кинотеатра машина заглохла. Не стал ждать, пока шофер починит, пошел пешком. Корреспонденты устроили сенсацию: вот это настоящий патриотизм, посол СССР ходит в кино пешком, потому что кино - это удовольствие.
С Эйнштейном тоже смешно вышло. Ездили к нему на машине, еще до того, как Михоэлс ногу сломал. Когда прощались, он предупредил:
- Вас ждут крупные неприятности. Вы приехали ко мне в гости на автомобиле. Полисмен вас может спросить: на каком основании тратите бензин для удовольствия? Вы ему вот что отвечайте: никакого удовольствия вы от встречи со мной не получили. Сэкономите пять или десять долларов.
Такие вот лишения терпят американцы из-за войны.
От гулянья по Бродвею ноги загудели - длинный таки! Зашел в дорогой бар. Гулять так гулять. Кофе брать не стал, а на виски режим экономии не распространяется: хоть залейся. Устроился со стаканом за столиком, закурил американскую сигарету. "Казбек" лучше, конечно, но уж в Америке - так по-американски. Поль Робсон с пластинки поет под джаз. Тоже - френд. Пили у него дома, он пел для них - не пластинка, живьем. Сам играл на пианино и пел. Вот это жизнь!
В баре было сначала пустовато, потом вдруг подвалило народу. Да какого: мужчины во фраках, дамы в вечерних платьях с декольте. Пропускали у стойки по стакашке, смеялись. Фефер догадался: антракт в соседнем театре, вышли промочить горло.
Как нахлынули, так же минут через двадцать и испарились. Кончился антракт. Одна какая-то дама осталась. В сером узком костюме, в огромной белой шляпе, в белых перчатках по локоть. Настоящая леди. Отошла от стойки с коктейлем в руке, оглянулась, отыскивая свободный столик. Фефер поднялся, отодвинул для дамы стул:
- Плиз, миссис.
Она милостиво кивнула: "Сэнк ю". Села, как на трон. Вынула из сумочки золотой портсигар, извлекла из него длинную тонкую сигарету. Фефер изогнулся над столом, щелкнул зажигалкой. Хрен там. Еще раза три щелкнул. Фигу. А ведь пятьдесят центов отдал за нее! Вот бракоделы!
Дама усмехнулась, достала из сумочки свою зажигалку, тоже золотую, прикурила. Фефер от стыда готов был сквозь пол провалиться. Она взглянула на него, снова усмехнулась и неожиданно произнесла на чистейшем русском:
- Все в порядке, Зорин. Не красней. Говно - оно и в Америке говно.
Фефер оцепенел.
- Все в порядке, - повторила она. - Тебе от Хейфеца большой привет.
Он шумно перевел дыхание:
- Черт! А я уж подумал...
- Потом будешь думать. Положи отчет под сумочку.
- Но... у меня его нет. Я...
- Где он?
Он объяснил, от волнения многословно. Она на миг задумалась, кивнула:
- Допивай и поехали.
Возле бара ее ждала машина - открытый спортивный "форд". Видно, не боялась, что оштрафуют за езду для удовольствия.
Через десять минут "форд" остановился у почты. К счастью, она была еще открыта. Конверт ему выдали даже без паспорта, по квитанции. Дама повертела его в руках и небрежно сунула в ящик для перчаток. Отметила:
- Молодец, хорошо придумал.
- Как вас зовут? - осмелился спросить он.
- Лиза.
"Форд" умчался, оставив Фефера на краю тротуара.
Он еще раз облегченно вздохнул и отправился в отель. Что-то расхотелось ему развлекаться в Нью-Йорке. Хорошо, что все обошлось.
И на том спасибо.
Он бы не думал так, если бы был опытней и внимательней. Он заметил бы, что едва "форд" тронулся с места, как за ним скользнул серый закрытый "додж". В машине были два молодых человека. Одного из них Фефер мог бы заметить в толпе, когда гулял по Бродвею. Второй вел его от гостиницы. Когда Фефер вышел из почты, он зашел к менеджеру, предъявил удостоверение ФБР и изъял конверт, отправленный Фефером до востребования самому себе. Через час конверт был возвращен на почту.
"Додж" проследовал за открытым "фордом" с дамой в белой шляпе до ворот советского генерального консульства. Молодые люди остановились поодаль, посмотрели, как автомобиль въехал во двор консульства, и вернулись в Бруклин, где располагалось одно из подразделений ФБР. Часа два они сидели в картотеке, перелистывая альбомы с фотоснимками. Их поиски увенчались успехом. На одном из снимков они узнали даму из "форда". Это была жена старшего советника консульства Зоя Зарубина.
Но всего этого Фефер не знал. Поэтому спал спокойно.
Утром делегация Еврейского антифашистского комитета СССР вылетела в Мехико.
III
"Сугубо конфиденциально
Вашингтон, округ Колумбия
Советнику Президента США
м-ру Г. Гопкинсу
Сэр! Направляю Вам документы, полученные нами из нью-йоркского филиала ФБР, а также заключение аналитиков внешнеполитического отдела центрального аппарата. Речь идет о миссии Еврейского антифашистского комитета СССР. Полагаю, экспертные оценки могут представить интерес в свете планирующейся встречи м-ра Рузвельта, м-ра Черчилля и м-ра Сталина в Тегеране.
Директор Федерального бюро расследований США
Д. Гувер".
"Ф о р м а ФД-302
ФБР, Нью-Йорк
Перед оперативно-розыскным и информационно-аналитическим отделами ФБР были поставлены следующие задачи:
1. Выяснить, является ли для членов делегации Еврейского антифашистского комитета СССР Михоэлса и Фефера единственной целью создание общественного прессинга на правительство США для форсирования открытия второго фронта, а также сбор средств для советской экономики, обескровленной непомерными военными расходами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Насколько серьезны намерения советского правительства в отношении Крыма? Ну, господа, вы слишком многого от меня хотите. Я не могу сказать "нет", я не могу сказать "да". Молотов говорил об этом со знанием вопроса, но он не делал мне никаких официальных заявлений.
Так и крутился разговор больше часа. Лимен помалкивал, катал во рту огромную черную сигару, Боб Айзенштейн расспрашивал о пустяках: какая квартира у Молотовых, как обставлена, красивая ли женщина Полина Семеновна, как одевается дома. Бабье какое-то любопытство.
В своем первом отчете Фефер выразил все свое возмущение поведением Михоэлса. Даже если Вячеслав Михайлович Молотов действительно говорил с ним о Крыме, какое он имел право передавать содержание этого разговора американцам? Пусть даже они и прикидываются горячими друзьями Советского Союза и убежденными антифашистами. О вопросах Айзенштейна он вообще распространяться не стал - кому интересны такие мелочи.
Но Хейфец был другого мнения. Он получил отчет Фефера на другое утро после приема, а вечером позвонил ему в номер и пригласил прогуляться по Бродвею. Но на Бродвей они не пошли. Ходили по немноголюдной улочке возле отеля "Уолсдорф-Астория". Хейфец говорил негромко, жестко, прерывая любые попытки Фефера объясниться. Никаких собственных оценок, никакого собственного мнения, никакого анализа разговоров. Только то, о чем шла речь. Максимально подробно. Спрашивают о прическе Жемчужиной: подробный вопрос подробный ответ Михоэлса. Спрашивают: в какой куртке был Молотов - то же самое. Спрашивают о любой другой ерунде - то же самое.
- Вам все понятно?
Фефер закивал:
- Все...
После этого отчеты стали занимать у него часа по два, а то и по три. Даже Михоэлс обратил внимание на его красные от недосыпа глаза.
- Вы что, стихи по ночам пишете? - поинтересовался он.
- Поэмы, - буркнул в ответ Фефер.
Утешало лишь то, что Хейфец теперь одобрял его работу. Даже выдал однажды двести долларов - на мелкие расходы. Это была огромная сумма. За поэму он столько не получил бы.
А встречи шли одна за другой. С деятелями из ВЕКа, с конгрессменами, с президентом Американской федерации труда Грином, с Оппенгеймером, Эйнштейном, Чарли Чаплином, Фейхтвангером, с директорами банков, с деятелями из Всемирного еврейского агентства. Казалось, вся Америка жаждет заполучить к себе в гости Михоэлса и поговорить с ним о Крыме. И почти на каждой встрече разговор заходил о тех самых мелочах: есть ли на стенах квартиры Молотовых картины, какие, какой ковер, какая мебель. А дамы - те просто помешались: в чем ходит жена Молотова дома, какие пуговицы на ее домашнем платье, носит ли кольца и серьги, какие. Эти вопросы и самого Михоэлса довели. Ему объяснили: это же американцы, они любопытны, как дети, им личная жизнь великих мира сего - хлебом не корми.
И вот Хейфец исчез. Ну что ты будешь делать? Хоть плачь! Можно, конечно, ответы выбросить. Но ведь жалко - столько труда!
Ладно, подождем. До отъезда в Мексику еще три дня. Может, все-таки появится Хейфец. Или человек от него, с паролем: "Хейфец передает вам большой привет".
Но ни Хейфец не появлялся, ни человек с паролем.
День перед отлетом в Мексику выпал на удивление свободным. Михоэлса отвезли в госпиталь - делать рентген, проводить хирургический осмотр. Фефер наконец отоспался, даже "брэкфест" проспал, поднялся только к ленчу. Еще бы поспал, но пропускать ленч было жалко, потом придется покупать на улицах "горячих собак", а ленч был бесплатным, все расходы несла принимающая сторона.
После этого американского "второго завтрака" он принял душ, тщательно побрился, надел новый, купленный в универмаге "Вулворт" летний чесучовый костюм и вышел из отеля - никуда, ни за чем, просто погулять по тому же Бродвею, словно богатый турист. А он и был богатым - двести долларов даже не начинал тратить, да и суточные были почти целые. Конверт с отчетами он на всякий случай сунул в карман - не оставлять же в номере.
На углу Бродвея и 42-й авеню ему на глаза попалась вывеска: "Пост". Он остановился и даже хлопнул себя по лбу. Как же он сразу не догадался! Почта. Вот что его выручит. У них же наверняка, как в Москве, есть окошечки "до востребования". Вот он и отошлет отчеты "до востребования". На имя Хейфеца. А потом, при встрече, ему сообщит. А если Хейфец вообще не возникнет? Вдруг его отозвали в Москву или перевели в какую-нибудь другую страну? Не годится. Вот кому он отправит отчеты - самому себе. Правильно. Вернется из Мексики заберет. А пока пусть себе спокойно лежат.
Фефер вошел в офис, купил большой конверт и сунул туда листки отчетов. Кое-как сообразил, как написать адрес. У них, оказывается, все наоборот: сначала пишется фамилия адресата, потом дом и улица, а только потом город и страна. Заплатил какую-то мелочь за марку, даже получил квитанцию и вышел на улицу уже без всяких забот.
Хороший у него получился денек. Лучше некуда. И погода была хорошая, без дождя, но и не жаркая. И вообще. Он знал, что Бродвей оживает только к вечеру. Поэтому сначала пошатался по магазинам, шалея от витрин и полок, заваленных немыслимыми промтоварами, потом зашел в киношку, посмотрел "муви" - "Огни большого города" с Чарли Чаплином. На публику поглядывал снисходительно. Многие ли из них могут похвастаться, что знакомы с великим Чаплином? А он, Фефер, знаком. Был гостем в его доме в Голливуде, пил с ним виски, пожимал руку его восемнадцатилетней жене, дочери знаменитого драматурга О'Нейла. А самому-то, между прочим, - шестьдесят шесть. На секундочку! Живут же люди!
Вечерний Бродвей его разочаровал. Было, конечно, много огней, рекламы, но ожидал большего. Половина реклам так и не осветилась. Он наконец-то догадался: война.
Ну, штатники! Называется: терпят военные лишения. Расскажи кому дома не поверят. Какие лишения? А вот какие. В "Вулворте" он едва голос не сорвал, объясняя, что ему нужны брюки с обшлагами. Нет. Оказывается, запрещено шить такие брюки: война, экономия материала. Пижамы продают на пять сантиметров короче: война опять же. Кофе в барах дают только одну чашку с двумя кусочками сахара. Вторую не дают: режим экономии, война. Нужно расплатиться, выйти из бара, снова зайти, тогда вторую дадут. Михоэлс, большой любитель кофе, изматерился: однажды пять раз подряд заходил в бар. Бензин - тоже режим экономии. Машиной можно пользоваться для бизнеса, а для удовольствия нельзя, полисмен может нагреть на десятку. Литвинов, наш посол в США, со смехом рассказывал: поехал на премьеру фильма "Миссия в Москву". Политическая картина, нужно было поехать. За квартал до кинотеатра машина заглохла. Не стал ждать, пока шофер починит, пошел пешком. Корреспонденты устроили сенсацию: вот это настоящий патриотизм, посол СССР ходит в кино пешком, потому что кино - это удовольствие.
С Эйнштейном тоже смешно вышло. Ездили к нему на машине, еще до того, как Михоэлс ногу сломал. Когда прощались, он предупредил:
- Вас ждут крупные неприятности. Вы приехали ко мне в гости на автомобиле. Полисмен вас может спросить: на каком основании тратите бензин для удовольствия? Вы ему вот что отвечайте: никакого удовольствия вы от встречи со мной не получили. Сэкономите пять или десять долларов.
Такие вот лишения терпят американцы из-за войны.
От гулянья по Бродвею ноги загудели - длинный таки! Зашел в дорогой бар. Гулять так гулять. Кофе брать не стал, а на виски режим экономии не распространяется: хоть залейся. Устроился со стаканом за столиком, закурил американскую сигарету. "Казбек" лучше, конечно, но уж в Америке - так по-американски. Поль Робсон с пластинки поет под джаз. Тоже - френд. Пили у него дома, он пел для них - не пластинка, живьем. Сам играл на пианино и пел. Вот это жизнь!
В баре было сначала пустовато, потом вдруг подвалило народу. Да какого: мужчины во фраках, дамы в вечерних платьях с декольте. Пропускали у стойки по стакашке, смеялись. Фефер догадался: антракт в соседнем театре, вышли промочить горло.
Как нахлынули, так же минут через двадцать и испарились. Кончился антракт. Одна какая-то дама осталась. В сером узком костюме, в огромной белой шляпе, в белых перчатках по локоть. Настоящая леди. Отошла от стойки с коктейлем в руке, оглянулась, отыскивая свободный столик. Фефер поднялся, отодвинул для дамы стул:
- Плиз, миссис.
Она милостиво кивнула: "Сэнк ю". Села, как на трон. Вынула из сумочки золотой портсигар, извлекла из него длинную тонкую сигарету. Фефер изогнулся над столом, щелкнул зажигалкой. Хрен там. Еще раза три щелкнул. Фигу. А ведь пятьдесят центов отдал за нее! Вот бракоделы!
Дама усмехнулась, достала из сумочки свою зажигалку, тоже золотую, прикурила. Фефер от стыда готов был сквозь пол провалиться. Она взглянула на него, снова усмехнулась и неожиданно произнесла на чистейшем русском:
- Все в порядке, Зорин. Не красней. Говно - оно и в Америке говно.
Фефер оцепенел.
- Все в порядке, - повторила она. - Тебе от Хейфеца большой привет.
Он шумно перевел дыхание:
- Черт! А я уж подумал...
- Потом будешь думать. Положи отчет под сумочку.
- Но... у меня его нет. Я...
- Где он?
Он объяснил, от волнения многословно. Она на миг задумалась, кивнула:
- Допивай и поехали.
Возле бара ее ждала машина - открытый спортивный "форд". Видно, не боялась, что оштрафуют за езду для удовольствия.
Через десять минут "форд" остановился у почты. К счастью, она была еще открыта. Конверт ему выдали даже без паспорта, по квитанции. Дама повертела его в руках и небрежно сунула в ящик для перчаток. Отметила:
- Молодец, хорошо придумал.
- Как вас зовут? - осмелился спросить он.
- Лиза.
"Форд" умчался, оставив Фефера на краю тротуара.
Он еще раз облегченно вздохнул и отправился в отель. Что-то расхотелось ему развлекаться в Нью-Йорке. Хорошо, что все обошлось.
И на том спасибо.
Он бы не думал так, если бы был опытней и внимательней. Он заметил бы, что едва "форд" тронулся с места, как за ним скользнул серый закрытый "додж". В машине были два молодых человека. Одного из них Фефер мог бы заметить в толпе, когда гулял по Бродвею. Второй вел его от гостиницы. Когда Фефер вышел из почты, он зашел к менеджеру, предъявил удостоверение ФБР и изъял конверт, отправленный Фефером до востребования самому себе. Через час конверт был возвращен на почту.
"Додж" проследовал за открытым "фордом" с дамой в белой шляпе до ворот советского генерального консульства. Молодые люди остановились поодаль, посмотрели, как автомобиль въехал во двор консульства, и вернулись в Бруклин, где располагалось одно из подразделений ФБР. Часа два они сидели в картотеке, перелистывая альбомы с фотоснимками. Их поиски увенчались успехом. На одном из снимков они узнали даму из "форда". Это была жена старшего советника консульства Зоя Зарубина.
Но всего этого Фефер не знал. Поэтому спал спокойно.
Утром делегация Еврейского антифашистского комитета СССР вылетела в Мехико.
III
"Сугубо конфиденциально
Вашингтон, округ Колумбия
Советнику Президента США
м-ру Г. Гопкинсу
Сэр! Направляю Вам документы, полученные нами из нью-йоркского филиала ФБР, а также заключение аналитиков внешнеполитического отдела центрального аппарата. Речь идет о миссии Еврейского антифашистского комитета СССР. Полагаю, экспертные оценки могут представить интерес в свете планирующейся встречи м-ра Рузвельта, м-ра Черчилля и м-ра Сталина в Тегеране.
Директор Федерального бюро расследований США
Д. Гувер".
"Ф о р м а ФД-302
ФБР, Нью-Йорк
Перед оперативно-розыскным и информационно-аналитическим отделами ФБР были поставлены следующие задачи:
1. Выяснить, является ли для членов делегации Еврейского антифашистского комитета СССР Михоэлса и Фефера единственной целью создание общественного прессинга на правительство США для форсирования открытия второго фронта, а также сбор средств для советской экономики, обескровленной непомерными военными расходами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62