- Что было дальше?
- Практически ничего. Он еще раз поблагодарил за поездку и пожелал творческих успехов.
- Значит, Молотов не сам сказал об обращении, а заставил это сделать тебя?
- Получается так. Но я не понимаю смысла этой дипломатии. Перед поездкой в Америку он сам заговорил о Крыме. И дал понять, чтобы я не делал из этого секрета.
- Тогда была неофициальная встреча. И импульс был адресован американцам. Сейчас он хочет создать впечатление, что вся инициатива идет от самих евреев. Зачем-то ему это надо. Не знаю зачем. Логика у него очень извилистая. Как русло Куры.
- Куры? - удивился Михоэлс. - Молотов, насколько я знаю, из Вятки.
Лозовский только рукой махнул:
- Какая Вятка? Какой Молотов? Мы все время говорим не о Молотове, а о Сталине!.. Как возник в этом деле Шимелиович?
- По чистой случайности. Он привез статью для "Эйникайта" о Боткинской больнице. Мы как раз сидели у Эпштейна, обсуждали, как лучше составить обращение. Я решил, что его совет не помешает. Он человек опытный. И свой член президиума комитета. Это было ошибкой?
- Кто может заранее сказать, что ошибка, а что не ошибка!
- Все равно нам не удастся держать обращение в секрете. Его нужно обсудить и одобрить на президиуме ЕАК. А это значит, что на следующий день об этом будет говорить вся Москва.
- Налей-ка мне кофе, - попросил Лозовский. Взял из рук Михоэлса фаянсовую чашку с отбитой ручкой, сделал глоток. - Желудевый?
- Пополам с цикорием. Где сейчас в Москве найдешь настоящий кофе!
Лозовский поставил чашку на стол и решительно произнес:
- Вы не будете обсуждать обращение на президиуме.
- Но позволь...
- Есть подписи: председатель президиума, заместитель председателя, ответственный секретарь. Этого достаточно. Пока. А там видно будет.
- Объяснишь?
- Попробую. Кто входит в президиум?
- Ты всех их прекрасно знаешь.
- А ты повтори. Начни с себя.
- Ну, Михоэлс.
- Соломон Михайлович. Народный артист СССР, кавалер ордена Ленина. Рост - низкий. Телосложение - крепкое. Плечи - опущенные. Шея - короткая. Лоб высокий. Брови - дугообразные, широкие.
- Что это за поэма в прозе? - удивился Михоэлс.
- Словесный портрет.
- По такому портрету в жизни никого не поймаешь.
- По такому портрету никого и не ловят. Его составляют, когда арестованного привозят в тюрьму.
- А ты откуда знаешь?
- Сиживал-с.
- У нас?
- Бог миловал. Еще в царской тюрьме. Но эта практика сохранилась и в наших тюрьмах. В том числе и во внутренней тюрьме Лубянки.
- К чему ты мне это рассказал?
- Не понял? - спросил Лозовский. - Тогда продолжай список президиума.
- Борис Абрамович Шимелиович.
- Профессор, главный врач Боткинской больницы, крупнейшей и лучшей в стране.
- Вениамин Зускин.
- Народный артист РСФСР. Лучший актер ГОСЕТа. Не считая тебя.
- Считая.
- Еще?
- Лина Соломоновна Штерн.
- Академик, директор Института физиологии Академии наук СССР, лауреат Сталинской премии.
- Перец Маркиш. Самуил Галкин. Лев Квитко. Давид Гофштейн.
- Лучшие еврейские поэты.
- Давид Бергельсон.
- Лучший еврейский прозаик... Продолжать? Или сам все понял?
- Что я должен понять? - спросил Михоэлс. - Что в президиуме комитета весь цвет еврейской интеллигенции? Я давно это знаю.
- И я это знаю. Так вот давай их побережем.
Михоэлс нахмурился.
- Что ты этим хочешь сказать?
Лозовский оглядел просторную, заставленную книжными шкафами и кроватями комнату. На одной из стен висела карта СССР. По западной границе теснились красные бумажные флажки на булавочных иголках. Лозовский тяжело поднялся, подошел к карте. Кивнул Михоэлсу:
- Иди сюда... Кстати, эти флажки можешь переставить. Этот и этот.
- Да ну? - обрадовался Михоэлс. - Еще чуть, значит, и будет Брест и Одесса! А Крым?
- Дойдет очередь и до Крыма, совсем недолго осталось. Посмотри-ка внимательно на Крым. Что ты видишь?
- А что я должен видеть? Черное море. Крым. Всесоюзная здравница.
- Крым не только всесоюзная здравница. Это еще и плацдарм. Турция. Ближний Восток. Балканы. Босфор. Выход в Адриатику. Севастополь, база Черноморского флота. И все это отдать евреям?
Михоэлс напряженно всмотрелся в хмурое лицо Лозовского.
- Соломон Абрамович... ты понимаешь, что ты сказал?
Лозовский не ответил.
- Нет. Этого не может быть.
- Может.
- Значит, по-твоему, Крым - ловушка? Вся эта история с еврейской республикой - западня?.. Соломон Абрамович, ты просто сошел с ума. Хотя по твоему виду не скажешь. Но ведь на сумасшедших не обязательно написано, что они сумасшедшие?
Лозовский вернулся за стол, наполнил стопки, чокнулся с Михоэлсом и поставил нетронутую стопку на клеенку.
- Как ты думаешь, Соломон Михайлович, зачем я сегодня к тебе пришел?
- Выпить водки.
- Нет.
- Поделиться тревогой.
- Нет.
- Тогда не знаю. Зачем?
- Чтобы ты меня разубедил. Чтобы ты доказал, что я не прав. Что я сошел с ума. Ну? Разубеди меня! Или хотя бы попробуй!
- Крым - западня. Допустим. Какая?
- Мы об этом можем только гадать.
- Это может быть картой в его игре с Западом.
- Может, - согласился Лозовский.
- Почему мы должны обязательно предполагать самое худшее?
- Потому что мы евреи.
- Нас пять миллионов в Советском Союзе. И еще двадцать по всему миру.
- Сколько у нас дивизий?
- Каких дивизий? - не понял Михоэлс.
- Папа римский однажды выразил ему протест. По поводу разрушения костелов в Западной Украине. Он спросил: "Папа римский? А сколько у него дивизий?"
- Мы не должны лезть в эту ловушку. Мы просто не пошлем никакого обращения. Давай экземпляры. Сожжем их в ванне вместе с копиркой. И забудем об этом. Ничего не было!
Лозовский покачал головой:
- Пошлем. В шахматах есть термин: цугцванг. Вынужденный ход. Ему нужно это обращение. Он его получит. У нас нет выбора.
- Что же делать?
Лозовский усмехнулся:
- Это ты у меня спрашиваешь?
- А у кого мне спросить? Ты - старший товарищ. Очень большой начальник. Член ЦК. Я не спрашиваю у тебя, кто виноват. Я спрашиваю всего лишь: что делать?
- А как сам бы ответил?
На лице Михоэлса появилась растерянная улыбка.
- Не знаю... Жить. Делать, что в наших силах. Верить, что если Всевышний решит послать нам испытание, то даст и силы его выдержать. И надеяться на лучшее.
- Не разубедил ты меня, Соломон Михайлович. Но слегка успокоил. Может, все действительно не так плохо? Будем надеяться. Вот за эту надежду давай и выпьем!..
В длинном коридоре, глядя, как Лозовский влезает в свое бронебойное пальто, Михоэлс спросил:
- По Москве слух. Про Довженко. Это правда?
- Да.
- Взяли?
- Вроде нет.
- Он в Москве?
- Да, у родственников. Хочешь позвонить?
- Что значит хочу или не хочу?
Заперев за гостем дверь, Михоэлс прохромал в комнату, отыскал пухлую телефонную книжку. Вернувшись в коридор, при свете тусклой лампочки на четырехметровой высоте потолка нашел нужную страницу и набрал номер. Ответил женский голос:
- Алло!
- Могу я поговорить с Александром Петровичем Довженко?
Замер, вжав в ухо черный эбонит телефонной трубки. Услышал мужской голос:
- Да. Кто это?
Сказал:
- Здравствуйте, Саша. Это Михоэлс...
Когда Анастасия Павловна вернулась со службы, она застала мужа с безучастным видом сидящего на табуретке возле телефонного аппарата.
- Что-то случилось?
Он покачал головой:
- Нет.
- Кому ты звонил?
- Довженко.
- Он... ответил?
- Да.
- Слава тебе, Господи. Что ты ему сказал?
- Что я мог ему сказать? Сказал, что просто подаю голос.
- Слава тебе, Господи, - повторила Анастасия Павловна. - Ты голодный? Я сейчас разогрею макароны.
- Не нужно. Приходил в гости Лозовский, принес кучу еды.
- Приходил - в гости - Лозовский?
- Чего тут удивительного?
- Он не был у нас с тридцать девятого года. С того дня, когда мы обмывали твой орден Ленина.
- Вот и объяснение. Соскучился и заехал. Сказал, что сегодня будет салют.
- И это все, что он сказал?
- Ну, он много чего говорил. Но это - главное. Самое главное. Салют праздник. А даже маленький праздник сегодня главней всех завтрашних бед. Даже больших. Разве это не так?
Вечером они стояли у окна и смотрели, как низкое февральское небо расцвечивается огнями салюта.
Анастасия Михоэлс-Потоцкая. Последняя из древнего рода польских князей. Русая. Курносая. Некрасивая. Прекрасная.
И маленький местечковый еврей с огромной лысиной и задумчиво оттопыренной нижней губой.
Они смотрели на салют и думали о будущем.
Будущее было ярким, как огни салюта.
И тревожным, как ночь.
5. ВЕСНА В КРЫМУ
I
"Совершенно секретно
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ
ОБОРОНЫ СССР
товарищу СТАЛИНУ И. В.
Во исполнение Вашего указа в период с середины февраля по начало апреля 1944 года силами НКВД СССР были проведены следующие спецмероприятия:
В рамках операции по выселению чеченцев и ингушей на 25.02.44 в железнодорожные эшелоны было погружено и вывезено 478 479 человек, из них 91 250 ингушей и 387 229 чеченцев.
Операция прошла организованно, без серьезных случаев сопротивления и других инцидентов. Все случаи попыток к бегству носили единичный характер.
11.03.44 завершена операция по выселению балкарцев. Погружено в железнодорожные эшелоны и отправлено к местам нового поселения в Казахскую и Киргизскую ССР 37 103 балкарца.
Заслуживающих внимание происшествий во время операции не было.
В ходе операции по переселению лиц калмыцкой национальности в восточные районы (Алтайский край, Красноярский край, Амурская, Новосибирская, Омская области) было вывезено 93 139 человек.
Во время проведения операции эксцессов не было.
Начаты подготовительные работы к очистке Крыма от антисоветских элементов. Работы ведутся в обстановке строжайшей секретности.
В осуществлении вышеуказанных спецмероприятий приняло участие в общей сложности 51 тыс. бойцов и офицеров НКВД.
НКВД ходатайствует о награждении отличившихся боевыми орденами и медалями.
Народный комиссар
внутренних дел Союза ССР
Л. БЕРИЯ".
II
"ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ПРЕЗИДИУМА
ЕВРЕЙСКОГО АНТИФАШИСТСКОГО
КОМИТЕТА СССР тов. МИХОЭЛСУ С. М.
от члена Союза писателей СССР КВИТКО Л. М.
В период с 18 марта до 21 апреля 1944 г. я находился по командировке ЕАК СССР в освобожденных от фашистских оккупантов районах Крыма с задачей ознакомиться на месте с положением дел и информировать об этом президиум ЕАК.
Что я и попытаюсь сделать в настоящем отчете. Если что будет не так, заранее извиняюсь. Потому что моя профессия - всего лишь поэт.
В Симферополь я прибыл 20 марта. Цвела сирень. Много тюльпанов. Весна в Крыму - божья улыбка миру.
В горисполкоме мне показали документ из архива гитлеровской комендатуры, который немцы при отступлении не успели уничтожить: "В результате действий айнзатцгрупп Симферополь, Евпатория, Алушта, Карасубазар, Керчь, Феодосия, а также остальные населенные пункты Западного Крыма полностью очищены от евреев. С 16 ноября по 15 декабря 1941 г. расстреляны 17 746 евреев, 2604 крымчака, 842 цыгана и 212 коммунистов и партизан". "Крымчаки" - имеются в виду крымские татары.
До войны в Крыму жили около 40 тысяч евреев, из них в Симферополе - 10 тысяч. Многим удалось эвакуироваться в Среднюю Азию, оккупацию пережили считанные единицы благодаря помощи местных жителей, русских, татар, украинцев.
После захвата Крыма немцы переселили сюда тысячи кубанских казаков и членов их семей из Краснодарского края. Поэтому реэвакуация евреев в Крым сталкивается с двумя трудностями: часть их жилищ сожжена, а в других живут кубанские казаки-переселенцы.
Кубанские казаки рвутся домой, но разрешения на выезд им почему-то не дают. Это тормозит и возвращение евреев из Средней Азии в Крым.
Я специально выезжал в Евпаторийский, Джанкойский и Калайский районы, где до войны размещались еврейские колонии. Я обошел все деревни и из бесед с жителями установил, что и здесь кубанские казаки не намерены задерживаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62