– А что, моим здоровьем тут кто-то обеспокоен?
– Я обеспокоен. Кажется, у нас проблема…
Проблема состояла в том, что начальник охраны местного поселения военнопленных, куда угораздило попасть двух спецназовцев, наотрез отказывался выкупать у главаря банды русского офицера с подвязанной к груди поврежденной рукой. Торг между ними происходил уже несколько минут. Подполковник с трудом, но все же улавливал смысл отрывистых фраз, произносимых в пылу ожесточенного спора на этакой смеси чеченского и грузинского языков. По его персоне у плечистого грузина по имени Леван сомнений не возникало – крепкая фигура внешне вполне здорового Барклая внушала уверенность в пригодности к какой-то работе; следы же побоев на лице в расчет, вероятно, не брались. А вот «однорукий» Терентьев коренастому горцу, совершенно не нравился.
Озадаченный Всеволод спешно искал решение. Если промедлить и стоять истуканом, с Толиком можно попрощаться – на отдых в Панкисское ущелье амир его не потащит.
Пленников освободили от веревок, но рядом по-прежнему топтались трое сопровождавших всю дорогу «духа». У одного из них – во рту торчала сигарета, щелкнула зажигалка; приятно пахнуло табачным дымком…
Отвернувшись от охранников, Барк что-то шепнул Толику. Тот повернул голову в сторону курящего, потом обратил непонимающий взгляд на командира…
– Потом будешь удивляться и задавать вопросы! – сейчас не время! – терял терпение старший офицер. – Дело серьезное. Постарайся. Вперед!..
Капитан, поправил грязную повязку, накрепко фиксировавшую на торсе левую руку и, шагнул к чеченцу…
– Слышь, гамадрил, дай-ка закурить, – молвил он с издевательской усмешкой, да еще сопроводил свой выпад смачным плевком в его сторону.
Три моджахеда на мгновение остолбенели; тот, к которому была обращена в столь невежливой форме просьба, дважды хлопнул веками и, опомнившись, отшвырнул сигарету в сторону.
– Оглох, что ли, примат? – продолжал наглеть Терентьев. – И приятелю моему сигаретку не забудь подпалить…
Дальнейшие события развивались стремительно: неуклюжее движение, похожее на замах для удара спецназовец прервал точным и резким тычком правого кулака в кадык. И пока боевик, схватившись за горло, пятился назад, силясь удержать равновесие, добавил с разворота стопой здоровой ноги в грудь. Сейчас же, увернувшись от кулака другого бандита, выбил из рук автомат третьего…
Возникшее «недоразумение» следовало так же быстро разрешить, дабы не схлопотать десяток пуль из «калашей», которые уже посрывали с плеч местные охранники. И Барклай, пустив в ход все свои познания чеченского языка, разразился громкой тирадой, останавливая и горячих горцев, и своего подчиненного, а, самое главное – пытаясь привлечь внимание к «внезапно» вспыхнувшей потасовке двух главарей.
Жестокую расправу прервал коренастый грузин.
– Кмара! – отрывисто выкрикнул он.
Ему вторил чеченский амир, успокаивая и приводя в чувство соплеменников. Видно, смерть одного из пленников в лагере его не устраивала – здесь за продажу живого русского полагалась приличная сумма, а пристрелить его он с легкостью мог и сам – в лощинке, где банда настигла остатки спецназовской группы, или по дороге сюда – в северную Грузию. Но не для того он волок его сюда без малого двое суток!
Злобно поглядывая на молодого пленного, двое чеченов помогли подняться товарищу; грубо оттолкнув прикладами русских, вновь закинули оружие за спины.
И вот теперь, вслушиваясь в продолжение разговора главарей, подполковник с удовлетворением подметил перемену – грузин утерял былую уверенность и, бросая удивленные взоры на прыткого Толика, уже не возражал полевому чеченскому коллеге с прежним энтузиазмом. Спустя пару минут он крикнул кого-то из подчиненных. Ему тотчас принесли мотыгу, насаженную на длинный черенок.
– Эй, ты! А ну, попробуй!.. – кивнул он спецназовцу с подвязанной верхней конечностью и с силой швырнул ему инструмент.
Терентьев ловко поймал его здоровой рукой, повертел… Затем, переглянувшись с командиром и перехватив орудие поудобнее, принялся усердно молотить свободный от снега земляной бугор…
Вскоре начальник грузинской охраны отсчитывал амиру зеленоватые купюры, а Всеволода с Анатолием вели к черневшей на пологом южном склоне пашне.
На ночлег отряд расположился в лагере. Через пару дней полевой командир собирался двигаться со своими людьми дальше – на юго-восток, к Панкисскому ущелью, где планировал перезимовать, залечить раны, пополнить запасы, переждать до тепла и появления в родной Ичкерии спасительной «зеленки». А в предстоящие двое суток бандиты решили отдохнуть и отоспаться, оккупировав несколько самых лучших землянок и повыгоняв на улицу изможденных местных работяг. До середины первой ночи шастали к небольшому дувалу с баранами, свежевали туши, что-то пили и горланили национальные песни у дымивших мангалов, отъедались…
Среди тех, кому «посчастливилось» ночевать под открытым небом, оказались и новички – Барклай с Терентьевым. Лагерная охрана милостиво дозволила развести несколько костров – народ тут же расположился вокруг полыхавших хвойных чурбаков; двое назначенных дежурных занимались дровами, следили за огнем.
Спецназовцы были привычны к подобным нечеловеческим условиям, однако прижавшись друг к другу спинами, долго не могли уснуть. Толику не удавалось приспособить больную руку; ворочался и Всеволод, перелистывая страницы из прошлого и поминутно вспоминая свою незадавшуюся жизнь…
А далеко за полночь рядом послышался шорох, и над ухом кто-то осторожно зашептал:
– Товарищ подполковник…
Он приоткрыл один глаз. Терентьев, кажется, спал, да и шепот исходил с другой стороны.
– Товарищ подполковник, это я – майор Скопцов. Помните меня?
Барклай приподнялся, откинул воротник теплой куртки, всмотрелся в нависшую над ним фигуру.
– Здорово, Макс, – спокойно и будто ожидая этой встречи, поприветствовал Барклай.
Подивившись этой сдержанности, вертолетчик пояснил:
– Сбили меня над морем. Здесь теперь обитаю.
Спецназовец быстро оглянулся по сторонам – патрулей, курсировавших по внутренней территории, рядом не было.
– Присаживайся, – подвинулся он, освобождая край влажного матраца, прихваченного кем-то из землянки. – Сбили, говоришь?.. А где твои ребята? Палыч, Андрей?..
– Погибли оба, – устало провел ладонью по небритому лицу Скопцов. – Андрюха замерз, когда в лодке ночью барахтались. Палыч чуть позже от переохлаждения… Похоже, на грузинском сторожевике умер, так и не придя в себя.
– Да… Жаль… Хорошие были мужики в твоем экипаже. И давно ты торчишь в этом «санатории»?
– Третьи сутки.
Помолчав, Всеволод произнес:
– Нашу вертушку тоже подстрелили. На юге Чечни. То ли «стрелой», то ли «стингером» достали – хрен его знает. Самую малость не дотянули до места высадки.
– А куда вы летели?
– Задание у моей группы было.
– У группы? – изумился пилот.
– Тише. Не привлекай внимания.
– Где же ваша группа? – понизил голос до шепота Макс.
– Вот, – кивнул подполковник на спящего товарища, – все, что от нее осталось. Я, да Толик.
– Стало быть, и вам не повезло.
– Ладно, чего теперь горевать о непоправимом?.. – вздохнул тот и, озабоченно сказал: – Ну-ка, поделись со мной, братец, о здешнем заведении и обычаях.
– Да о чем тут рассказывать?.. Пашем с утра до вечера в поле – не продохнуть…
– Не сельское хозяйство меня интересует, а организация охраны. Небось, успел разобраться, что к чему?
– Не без этого…
– Вот и расскажи – со всеми подробностями и деталями…

* * *
Утром настроение Рябого заметно улучшилось, и было у той перемены две простых причины. Во-первых, ночью замерз один из заключенных, спавших на улице, и эта внезапная смерть увеличивала шансы остаться в живых для всех остальных. А во-вторых, молодой новичок отчего-то работал сегодня словно заведенный, без устали и перерывов, без дурацких вопросов и фантазий о побеге. Работал так, что Рябой не мог нарадоваться перемене. Перед обедом тощий работяга куда-то исчез, а, вернувшись, вручил новому приятелю за ударный труд погнутую, но вполне пригодную для приема пищи ложку из нержавеющей стали…
Скопцов на самом деле перемалывал прелую траву и мерзлый грунт с неистовым остервенением. Первые радостные эмоции он испытал, увидев вчера на краю поля спецназовца Барклая, вырванного его звеном из лап Араба в начале сентября. Когда же, выслушав ночью обстоятельный рассказ, подполковник обмолвился, что отнюдь не собирается засиживаться в этом гнилом и убогом местечке, пилот и вовсе воодушевился.
– Послушайте, Всеволод, мне позарез нужно сбежать! – с жаром прошептал он бывалому вояке, – сбежать любыми способами! Понимаете?..
– Похвальное желание, – невесело усмехнулся тот. – И как срочно тебе нужно попасть домой?
– У меня в запасе осталось три дня. Максимум – четыре. И не домой мне понадобилось, а отсюда сдернуть. Удрать из этого лагеря! Куда угодно – хоть к черту на рога!
– Ты серьезно?
– Абсолютно.
– А могу я узнать причину подобной горячки?
– Можете… – почесал затылок пилот.
Кому было доверять в этой ситуации как ни Барклаю? И он подробно изложил историю с допросом в порту грузинского приморского городка.
– Через четыре дня этот потный очкарик пожалует сюда. И что прикажете делать?..
– Да-а… – покачал головой подполковник, глядя на оранжевые всполохи костра. – Тогда действительно не стоит откладывать побег в долгий ящик.
Наморщив лоб, он несколько минут обдумывал ситуацию; чесал обросшую щетиной мощную нижнюю челюсть, жевал губами… Видно, неспроста генерал Ивлев обеспокоился возможным пребыванием в грузинском плену майора Скопцова; неспроста приказал снарядить группу и тайно отправить с заданием в сопредельное государство: проверить, отыскать следы членов пропавшего экипажа, а, найдя кого-то из них – отбить или выкрасть. Нет, безусловно, Ивлевым руководило не только желание сохранить имеющие огромную ценность секретные сведения – мужиком он всегда оставался свойским, правильным, своих в беде не бросал. Но…
Нимало озадаченный Всеволод спросил:
– Говоришь, двери землянок охранники на ночь запирают снаружи?
– Да, запирают.
– И каким же образом?
– На металлические засовы, похожие на… обычные задвижки. Да и сами двери сделаны на совесть, – пояснил Скопцов.
– Та-ак… Ладно, разберемся. Но желательно обойтись без шума и лишних проблем. Следовательно, нужно поторопиться и обстряпать побег до того, как уйдет банда, и нас вернут в земляные норы – чтоб не возиться еще и с этим.
– Не забывайте о ночных патрулях и собаках. Леван увеличил их количество на время пребывания чеченцев.
– Я не забыл о патрулях. И, знаешь что? Брось-ка выкать – мы не в штабе и не на плацу. Где располагается на ночь охрана?
– Домишко деревянный видел?
– Самый здоровый барак без окон?
– Нет, в длинном бараке со слов Рябого, летом сушат собранную коноплю. А рядом с ним стоит обычная бревенчатая избушка.
– Понял. Между бараком и землянкой, где жратву готовят.
– Верно. Вот там они и ночуют. Печку, сволочи, постоянно топят, а мы от холода загибаемся…
– Не об этом сейчас речь. Стало быть, их человек двадцать пять, не более?..
– Где-то так. Максимум – тридцать. И собак с десяток.
Подполковник призадумался, потом решительно поднялся с матраца:
– Вот что, братец – ложись-ка на мое место. А я прогуляюсь – отолью и заодно осмотрюсь.
В этот момент кто-то завозился рядом, закашлялся, приподнял голову от вороха тряпья и мельком глянул в их сторону. Внешности проснувшегося человека на фоне полыхавшего костра было не разобрать, зато их лица он наверняка успел рассмотреть.
Спецназовец с вертолетчиком притихли, замерли…
Работяга опять закопался в тряпье;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36