Перезаряжая на последних метрах равнины автомат, недавний узник лагеря военнопленных снова отчетливо различил за спиной собачий лай. «Совсем дело плохо… – пронеслось в голове, когда позади остались первые кусты зарослей, – теперь и лес не спасет – эти мохнатые твари отыщут на счет раз!..»
И тут же на ум пришли слова Барклая, словно предсказавшего прошлым вечером сегодняшние события: «Ты, Макс, запомни на будущее: доведется уходить от подобного преследования одному – старайся прежде уничтожить или подранить собак. Без них отыскать в горах человека чрезвычайно сложно. Ежели, конечно, человек этот не дурак, и сам не наследит где попало…»
– Спасибо, Сева! – бормотал майор, устраиваясь за удобным бугорком, – спасибо огромное за то, что ты был моей жизни!.. Теперь ты навсегда в ней останешься – никогда тебя не забуду! Сейчас… сейчас мы с этими волкодавами разберемся! А уж о своих следах я позабочусь. Вернее, об их отсутствии.
Летчик слегка раздвинул мешавшие ветви, вытер разгоряченное лицо мокрой ладонью; сделал несколько ровных вдохов и, хорошенько прицелившись в бежавшему к нему по сугробам пса светло-бежевой масти с рыжими подпалинами, плавно нажал на спуск…
– Вот так-то лучше!.. – прошептал он, когда собака, сделав очередной высокий прыжок, неуклюже упала на подвернувшиеся передние лапы, завалилась набок, да так осталась лежать неподвижно. Где-то вдали, в неистовой злобе рвалась с поводка еще одна, но черед той пока не пришел.
Преследователей оставалось трое – видимо четвертый тоже получил свою пулю. Макс удовлетворенно кивнул, сплюнул тягучую слюну, закинул в рот горсть чистого снега и, выпустив для верности в боевиков пяток пуль, кинулся в чащу…
То ли из-за хвойных кедровых макушек, плотно смыкавшихся над головой и плохо пропускавших свет, то ли из-за позднего времени, показалось, что небо потемнело. Кустарник скоро закончился и теперь майор поспешно ковылял вверх по склону меж гладких древесных стволов, пока не взобрался на вершину.
Сейчас ему было безразлично, какие сюрпризы уготовила судьба впереди – сзади доносились выстрелы вперемешку с собачьим лаем, и спасение от погони становилось самой вожделенной мечтой.
Затяжной спуск с сопки близился к завершению.
Неожиданно сзади раздался частый топот, разбавленный хрустом сухих ветвей. Скопцов повернулся на звук и, шарахнувшись в сторону, без подготовки выстрелил в прыгнувшую на него огромную лохматую овчарку. Пуля прошла мимо, пес же, лязгнув клыками у самой щеки, сбил его с ног мощными передними лапами.
Майор распластался между двух деревьев, автомат отлетел в сторону…
До следующего прыжка разъяренного зверя оставалось мгновение, однако лежащему на спине человеку этого оказалось достаточно, чтобы выхватить трофейный кинжал. Лезвие угодило чуть ниже мощной груди снова бросившейся на него собаки – в этот удар он вложил все: и страх, и всю накопившуюся ненависть. Псина уже не подавала признаков жизни, хотя и продолжала висеть, вцепившись в его левую руку, а он все бил и бил в ее бок длинным остро оточенным кинжалом.
– Получай, сука! Это тебе за Рябого! Это за Толика! За Севу! Получай, скотина!! Получай!..
Наконец, успокоившись, пилот сбросил с себя труп животного, поднялся на ноги, нашел автомат и, покачиваясь, неверной поступью направился дальше. Он продирался сквозь кусты, не обращая внимания на залитую собачьей кровью одежду; на собственную кровь, обильно стекавшую с искалеченного клыками левого запястья. Все утеряло остроту, кроме главного достижения: отныне отпала нужда опасаться стремительного преследования – овчарок у бандитов не было, а явных следов, способных привести к нему погоню, он, разумеется, не оставит. Уроки подобные тем, что преподал Барклай, даром не прошли!..
Вскоре склон опять перешел в равнину, хвойный лес сменился полосой смешанного редколесья.
– Действительно смеркается, – бросив беглый взгляд на серое небо, прошептал авиатор. – Минут бы двадцать еще продержаться. Без собак в темноте им меня не отыскать. Правда об отдыхе этой ночью, скорее всего, придется забыть…
Сзади иногда громыхали выстрелы. Но пальба велась вслепую – видимость в хвойной чащобе ограничивалась тремя-четырьмя десятками метров, однако, когда буйная растительность прервалась, несколько пуль протяжно пропели в опасной близости.
– Ничего-ничего!.. Это агония, господа моджахеды, – приговаривал Макс, старательно обходя участки снега. – Главное сейчас не отвечать на стрельбу – не обозначать своего места и не облегчать вам задачу. До Шатоя осталось километров десять, а до шоссе и того меньше…
Немного подвернув вправо, он изменил направление и четверть часа, прихрамывая на разболевшуюся от бега и быстрой ходьбы правую ногу, перемещался строго на восток. Погоня же, судя по редким выстрелам, кажется, забирала левее.
Где-то высоко в небе протарахтел вертолет, словно подбадривая одинокого скитальца: цель трудного похода совсем близко – давай, дружище – поднажми!..
И он нажимал из последних сил, покуда равнина, поросшая кустарником и редкими деревцами, внезапно не закончилась – вниз уходил обрыв, а дальше… У него перехватило и без того сбившееся дыхание – внизу сквозь густые сумерки виднелась речная излучина…
– Стоп! Только не пороть горячку!.. – тормознул сам себя изгой и прежде чем начать очередной головоломный спуск, прислушался. Вокруг было тихо; даже горе-вояки, гнавшие его от самой рокады, перестали палить, видимо, прочесывая то место, где терялся след наглого кафира.
Повесив на грудь автомат, и цепляясь за корни деревьев, он полез по склону. Рыхлый грунт предательски осыпался под ногами, непослушные руки скользили, теряя опору. С середины дистанции Скопцов попросту скатился в колючий прибрежный кустарник, пребольно тюкнувшись плечом о какую-то корягу. Но первым делом, ругаясь вполголоса на ниспосланные испытания, дополз по камням до воды и надолго припал к ледяному потоку, делая большие жадные глотки…
Времени и сил на поиски брода или более-менее подходящего местечка для переправы не было, и беглец без раздумий приступил к уже знакомым манипуляциям с одеждой – через пару минут предстояло войти в полноводную, быструю реку.
Эта река, показавшаяся немного той, что форсировали с Барклаем, вероятно, брала начало где-то восточнее, либо… была ее же продолжением. «Вполне возможно, что это тот же Аргун» – подумал летчик, поеживаясь от холода. Поднятые над головой руки крепко держали перехваченную автоматным ремнем скатку с одеждой и обувью, сделанную именно так, как учил Всеволод.
Тугой водный поток дошел до пояса, миновав же середину стремнины, он провалился по грудь…
– Господи, ну еще немного!.. – бормотал он, – еще чуть-чуть…
Не помогло – стремнина подхватила обессилевшего человека, понесла, швыряя меж гладких валунов и порогов… И теперь уж волей-неволей приходилось полагаться на судьбу.
Поднятой рукой он спасал от воды пока еще сухую одежду с оружием, другой пытался подгребать, лавируя между опасными препятствиями.
Вокруг в вечерней темноте мелькали каменистые берега, заросли; светло-серые, снежные островки…
Счет времени и расстоянию в этой борьбе за жизнь он скоро потерял; все тело трясло от холода. Слабую надежду вселяло лишь одно – горная река несла свои воды в нужном направлении – на северо-восток и отдаляла от тех мест, где остались трое преследователей.
Сознавая, что скоро потеряет сознание, и уже начиная отчаиваться, Максим вдруг узрел впереди и слева ствол вывороченного с корнями дерева. С трудом подгребая свободной рукой, он немного сместился в бурном потоке, налетел с размаху на лежащий ствол и намертво ухватился за торчащий сук…
Судьба в очередной раз, оказалась к нему благосклонной – скоро он в изнеможении выполз на противоположный берег. Не взирая на слабость, хорошенько обтерся наружной стороной летной куртки, оделся; покачиваясь на ватных ногах, отошел к прибрежным кустам и… рухнул, сраженный нечеловеческой усталостью и сном.
* * *
Дотошно осмотрев отпечатки летных ботинок, пересекавшие узкую илистую косу, плечистый грузин поднял бинокль и долго всматривался в противоположный берег бурлящей порогами речушки, в освещенную косыми лучами утреннего зимнего солнца редкую растительность…
– Там его следов нет, – зло процедил он и рявкнул чеченским проводникам: – За мной! Русский где-то там – ниже!..
Трое мужчин, вооруженные двумя автоматами и снайперской винтовкой, двинулись на восток – вниз по течению реки…
Шли долго и неторопливо. Грузин частенько приказывал остановиться; подносил к глазам бинокль, пристально изучая каждый куст и каждую подозрительную тень по ту сторону потока.
Наконец, он вскинул руку и просиял, что-то заметив неподалеку от поваленного дерева. Помощники покорно замерли, дожидаясь очередных распоряжений…
– Винтовку. Быстро, винтовку! – не оборачиваясь, прошипел коренастый лидер.
Один из чеченцев услужливо подал СВД. Тот схватил ее за цевье, покрутил головой…
Узрев огромный булыжник, метнулся к нему. Поудобнее пристроив на поверхности камня левый локоть, припал правым глазом к окуляру оптического прицела…
Правая рука, осторожно передернула затвор. С замиранием сердца Леван рассматривал лежащего под кустами человека, и бубнил под нос единственную известную ему молитву.
Покончив с ней, улыбнулся…
Еще час назад выполнение приказа командования грузинских спецслужб представлялось мифической, несбыточной мечтой. Всего лишь час назад. И вдруг такая удача!..
О бегстве на угнанном самолете трех российских военнопленных спецслужбы узнали моментально – утром следующего дня. А спустя четыре часа на верхнюю площадку уселось два вертолета, и во владения Левана пожаловали очень большие люди, включая тучного очкастого генерала – одного из руководителей разведки. В короткой беседе ему было высказано в очень резкой форме многое, а в конце высокопоставленные гости недвусмысленно намекнули: если русский летчик доберется до своих, если в России узнают о сбитом над морем вертолете, о лагере военнопленных, о конопле – не ты, ни твои родственники жить не будут.
На целых четверо суток Леван забыл о сне, об отдыхе, о комфорте… Четверо суток утомительного, головоломного марафона. Одному богу известно, сколь много переживаний и унижений пережил он за этот срок! В день старта его отряд насчитывал двенадцать человек и четыре отличных собаки. К сегодняшнему утру – все собаки мертвы, а из дюжины людей сталось трое. И это, не считая ощутимых потерь в лагере, что пришлось понести в ту проклятую ночь побега.
Да… эти чертовы русские испортили ему много крови! Подобных оплеух Леван не получал, пожалуй, ни разу в жизни!..
И вот он, вожделенный миг удачи – лежащий на островке прошлогодней листвы человек, смерть которого устроит всех: и политиков, и генерала разведки и, конечно же, самого Левана! Вот он, результат многодневной погони – пилот сбитого русского вертолета! Спит себе крепким сном и не подозревает, что никогда не проснется!..
Перекрестье плавно переместилось от головы бывшего подопечного ниже – вдоль позвоночника. Нервно поблуждало по спине – в районе левой лопатки и вновь возвратилось к затылку.
Злорадно ухмыльнувшись, наскоро осенив себя крестом и что-то прошептав на грузинском, Леван мягко нажал на курок…
Способ последний
30-31 декабря
О том, что Барклай пропал без вести, она узнала случайно – из телефонного разговора с подругой-врачом, работавшей в медсанчасти гарнизона «Южный». Страшная новость ударила наотмашь, обожгла – в глазах потемнело, сотовый телефон выскользнул из дрожащих непослушных пальцев и, упал на асфальт, с сухим треском рассыпавшись на множество частей…
Двое суток Виктория пролежала в постели – не было ни сил, ни желания подниматься, что-либо делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
И тут же на ум пришли слова Барклая, словно предсказавшего прошлым вечером сегодняшние события: «Ты, Макс, запомни на будущее: доведется уходить от подобного преследования одному – старайся прежде уничтожить или подранить собак. Без них отыскать в горах человека чрезвычайно сложно. Ежели, конечно, человек этот не дурак, и сам не наследит где попало…»
– Спасибо, Сева! – бормотал майор, устраиваясь за удобным бугорком, – спасибо огромное за то, что ты был моей жизни!.. Теперь ты навсегда в ней останешься – никогда тебя не забуду! Сейчас… сейчас мы с этими волкодавами разберемся! А уж о своих следах я позабочусь. Вернее, об их отсутствии.
Летчик слегка раздвинул мешавшие ветви, вытер разгоряченное лицо мокрой ладонью; сделал несколько ровных вдохов и, хорошенько прицелившись в бежавшему к нему по сугробам пса светло-бежевой масти с рыжими подпалинами, плавно нажал на спуск…
– Вот так-то лучше!.. – прошептал он, когда собака, сделав очередной высокий прыжок, неуклюже упала на подвернувшиеся передние лапы, завалилась набок, да так осталась лежать неподвижно. Где-то вдали, в неистовой злобе рвалась с поводка еще одна, но черед той пока не пришел.
Преследователей оставалось трое – видимо четвертый тоже получил свою пулю. Макс удовлетворенно кивнул, сплюнул тягучую слюну, закинул в рот горсть чистого снега и, выпустив для верности в боевиков пяток пуль, кинулся в чащу…
То ли из-за хвойных кедровых макушек, плотно смыкавшихся над головой и плохо пропускавших свет, то ли из-за позднего времени, показалось, что небо потемнело. Кустарник скоро закончился и теперь майор поспешно ковылял вверх по склону меж гладких древесных стволов, пока не взобрался на вершину.
Сейчас ему было безразлично, какие сюрпризы уготовила судьба впереди – сзади доносились выстрелы вперемешку с собачьим лаем, и спасение от погони становилось самой вожделенной мечтой.
Затяжной спуск с сопки близился к завершению.
Неожиданно сзади раздался частый топот, разбавленный хрустом сухих ветвей. Скопцов повернулся на звук и, шарахнувшись в сторону, без подготовки выстрелил в прыгнувшую на него огромную лохматую овчарку. Пуля прошла мимо, пес же, лязгнув клыками у самой щеки, сбил его с ног мощными передними лапами.
Майор распластался между двух деревьев, автомат отлетел в сторону…
До следующего прыжка разъяренного зверя оставалось мгновение, однако лежащему на спине человеку этого оказалось достаточно, чтобы выхватить трофейный кинжал. Лезвие угодило чуть ниже мощной груди снова бросившейся на него собаки – в этот удар он вложил все: и страх, и всю накопившуюся ненависть. Псина уже не подавала признаков жизни, хотя и продолжала висеть, вцепившись в его левую руку, а он все бил и бил в ее бок длинным остро оточенным кинжалом.
– Получай, сука! Это тебе за Рябого! Это за Толика! За Севу! Получай, скотина!! Получай!..
Наконец, успокоившись, пилот сбросил с себя труп животного, поднялся на ноги, нашел автомат и, покачиваясь, неверной поступью направился дальше. Он продирался сквозь кусты, не обращая внимания на залитую собачьей кровью одежду; на собственную кровь, обильно стекавшую с искалеченного клыками левого запястья. Все утеряло остроту, кроме главного достижения: отныне отпала нужда опасаться стремительного преследования – овчарок у бандитов не было, а явных следов, способных привести к нему погоню, он, разумеется, не оставит. Уроки подобные тем, что преподал Барклай, даром не прошли!..
Вскоре склон опять перешел в равнину, хвойный лес сменился полосой смешанного редколесья.
– Действительно смеркается, – бросив беглый взгляд на серое небо, прошептал авиатор. – Минут бы двадцать еще продержаться. Без собак в темноте им меня не отыскать. Правда об отдыхе этой ночью, скорее всего, придется забыть…
Сзади иногда громыхали выстрелы. Но пальба велась вслепую – видимость в хвойной чащобе ограничивалась тремя-четырьмя десятками метров, однако, когда буйная растительность прервалась, несколько пуль протяжно пропели в опасной близости.
– Ничего-ничего!.. Это агония, господа моджахеды, – приговаривал Макс, старательно обходя участки снега. – Главное сейчас не отвечать на стрельбу – не обозначать своего места и не облегчать вам задачу. До Шатоя осталось километров десять, а до шоссе и того меньше…
Немного подвернув вправо, он изменил направление и четверть часа, прихрамывая на разболевшуюся от бега и быстрой ходьбы правую ногу, перемещался строго на восток. Погоня же, судя по редким выстрелам, кажется, забирала левее.
Где-то высоко в небе протарахтел вертолет, словно подбадривая одинокого скитальца: цель трудного похода совсем близко – давай, дружище – поднажми!..
И он нажимал из последних сил, покуда равнина, поросшая кустарником и редкими деревцами, внезапно не закончилась – вниз уходил обрыв, а дальше… У него перехватило и без того сбившееся дыхание – внизу сквозь густые сумерки виднелась речная излучина…
– Стоп! Только не пороть горячку!.. – тормознул сам себя изгой и прежде чем начать очередной головоломный спуск, прислушался. Вокруг было тихо; даже горе-вояки, гнавшие его от самой рокады, перестали палить, видимо, прочесывая то место, где терялся след наглого кафира.
Повесив на грудь автомат, и цепляясь за корни деревьев, он полез по склону. Рыхлый грунт предательски осыпался под ногами, непослушные руки скользили, теряя опору. С середины дистанции Скопцов попросту скатился в колючий прибрежный кустарник, пребольно тюкнувшись плечом о какую-то корягу. Но первым делом, ругаясь вполголоса на ниспосланные испытания, дополз по камням до воды и надолго припал к ледяному потоку, делая большие жадные глотки…
Времени и сил на поиски брода или более-менее подходящего местечка для переправы не было, и беглец без раздумий приступил к уже знакомым манипуляциям с одеждой – через пару минут предстояло войти в полноводную, быструю реку.
Эта река, показавшаяся немного той, что форсировали с Барклаем, вероятно, брала начало где-то восточнее, либо… была ее же продолжением. «Вполне возможно, что это тот же Аргун» – подумал летчик, поеживаясь от холода. Поднятые над головой руки крепко держали перехваченную автоматным ремнем скатку с одеждой и обувью, сделанную именно так, как учил Всеволод.
Тугой водный поток дошел до пояса, миновав же середину стремнины, он провалился по грудь…
– Господи, ну еще немного!.. – бормотал он, – еще чуть-чуть…
Не помогло – стремнина подхватила обессилевшего человека, понесла, швыряя меж гладких валунов и порогов… И теперь уж волей-неволей приходилось полагаться на судьбу.
Поднятой рукой он спасал от воды пока еще сухую одежду с оружием, другой пытался подгребать, лавируя между опасными препятствиями.
Вокруг в вечерней темноте мелькали каменистые берега, заросли; светло-серые, снежные островки…
Счет времени и расстоянию в этой борьбе за жизнь он скоро потерял; все тело трясло от холода. Слабую надежду вселяло лишь одно – горная река несла свои воды в нужном направлении – на северо-восток и отдаляла от тех мест, где остались трое преследователей.
Сознавая, что скоро потеряет сознание, и уже начиная отчаиваться, Максим вдруг узрел впереди и слева ствол вывороченного с корнями дерева. С трудом подгребая свободной рукой, он немного сместился в бурном потоке, налетел с размаху на лежащий ствол и намертво ухватился за торчащий сук…
Судьба в очередной раз, оказалась к нему благосклонной – скоро он в изнеможении выполз на противоположный берег. Не взирая на слабость, хорошенько обтерся наружной стороной летной куртки, оделся; покачиваясь на ватных ногах, отошел к прибрежным кустам и… рухнул, сраженный нечеловеческой усталостью и сном.
* * *
Дотошно осмотрев отпечатки летных ботинок, пересекавшие узкую илистую косу, плечистый грузин поднял бинокль и долго всматривался в противоположный берег бурлящей порогами речушки, в освещенную косыми лучами утреннего зимнего солнца редкую растительность…
– Там его следов нет, – зло процедил он и рявкнул чеченским проводникам: – За мной! Русский где-то там – ниже!..
Трое мужчин, вооруженные двумя автоматами и снайперской винтовкой, двинулись на восток – вниз по течению реки…
Шли долго и неторопливо. Грузин частенько приказывал остановиться; подносил к глазам бинокль, пристально изучая каждый куст и каждую подозрительную тень по ту сторону потока.
Наконец, он вскинул руку и просиял, что-то заметив неподалеку от поваленного дерева. Помощники покорно замерли, дожидаясь очередных распоряжений…
– Винтовку. Быстро, винтовку! – не оборачиваясь, прошипел коренастый лидер.
Один из чеченцев услужливо подал СВД. Тот схватил ее за цевье, покрутил головой…
Узрев огромный булыжник, метнулся к нему. Поудобнее пристроив на поверхности камня левый локоть, припал правым глазом к окуляру оптического прицела…
Правая рука, осторожно передернула затвор. С замиранием сердца Леван рассматривал лежащего под кустами человека, и бубнил под нос единственную известную ему молитву.
Покончив с ней, улыбнулся…
Еще час назад выполнение приказа командования грузинских спецслужб представлялось мифической, несбыточной мечтой. Всего лишь час назад. И вдруг такая удача!..
О бегстве на угнанном самолете трех российских военнопленных спецслужбы узнали моментально – утром следующего дня. А спустя четыре часа на верхнюю площадку уселось два вертолета, и во владения Левана пожаловали очень большие люди, включая тучного очкастого генерала – одного из руководителей разведки. В короткой беседе ему было высказано в очень резкой форме многое, а в конце высокопоставленные гости недвусмысленно намекнули: если русский летчик доберется до своих, если в России узнают о сбитом над морем вертолете, о лагере военнопленных, о конопле – не ты, ни твои родственники жить не будут.
На целых четверо суток Леван забыл о сне, об отдыхе, о комфорте… Четверо суток утомительного, головоломного марафона. Одному богу известно, сколь много переживаний и унижений пережил он за этот срок! В день старта его отряд насчитывал двенадцать человек и четыре отличных собаки. К сегодняшнему утру – все собаки мертвы, а из дюжины людей сталось трое. И это, не считая ощутимых потерь в лагере, что пришлось понести в ту проклятую ночь побега.
Да… эти чертовы русские испортили ему много крови! Подобных оплеух Леван не получал, пожалуй, ни разу в жизни!..
И вот он, вожделенный миг удачи – лежащий на островке прошлогодней листвы человек, смерть которого устроит всех: и политиков, и генерала разведки и, конечно же, самого Левана! Вот он, результат многодневной погони – пилот сбитого русского вертолета! Спит себе крепким сном и не подозревает, что никогда не проснется!..
Перекрестье плавно переместилось от головы бывшего подопечного ниже – вдоль позвоночника. Нервно поблуждало по спине – в районе левой лопатки и вновь возвратилось к затылку.
Злорадно ухмыльнувшись, наскоро осенив себя крестом и что-то прошептав на грузинском, Леван мягко нажал на курок…
Способ последний
30-31 декабря
О том, что Барклай пропал без вести, она узнала случайно – из телефонного разговора с подругой-врачом, работавшей в медсанчасти гарнизона «Южный». Страшная новость ударила наотмашь, обожгла – в глазах потемнело, сотовый телефон выскользнул из дрожащих непослушных пальцев и, упал на асфальт, с сухим треском рассыпавшись на множество частей…
Двое суток Виктория пролежала в постели – не было ни сил, ни желания подниматься, что-либо делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36