– Что-то в этом роде.
– А у вас до сих пор никакой ясности, – добавил он в свой голос еще ложку патоки.
– Увы?
– Выходит, нам на пустом месте придется работать? – спросила Роза.
– Выходит, так. Но если федерацию не смущают стотысячные полчища немцев, – сказал я, – то неужто, используя свои богатейшие и многосторонние связи в уголовном мире, – старичок доброжелательно улыбнулся, – она не справится с несколькими бандитами?
Роза пилюлю проглотила молча, только слегка поморщилась, а старичок, продолжая доброжелательно улыбаться мне, сказал:
– Боюсь все-таки, что трудно будет в таких условиях товарищу Семену.
Последняя фраза у него получилась до того приторной, что меня стало слегка подташнивать.
– Трудно-то трудно, – согласился я, – но разве трудности должны нас смущать? Ведь нам тоже было трудно рассеять тень подозрений, которая легла на идейного анархиста товарища Грызлова в связи с делом о похищении Бари. Однако мы почти ее рассеяли…
– Почти? – спросил Ритус.
– Почти, – подтвердил я. – Окончательно мы эту тень рассеем, когда будут найдены драгоценности ризницы и грабители, их похитившие.
Ритус хохотнул, а Отец упрямо сказал:
– Мы, конечно, приложим все усилия, но товарищу Семену будет трудно в таких условиях оказать вам реальную помощь.
Во время всего этого разговора мохнатый и толстогубый товарищ Семен молчал и лузгал семечки, аккуратно сплевывая шелуху в кулак. Со стороны могло показаться, что все происходящее не имеет к нему абсолютно никакого отношения.
– Чего молчишь? – спросил у председателя «Союза анархистской молодежи» Сухов.
Товарищ Семен облизнул языком губы и растянул их в улыбке. Улыбка у этого парня была одновременно и добродушной и хитрой.
– Когда все пусторюмят, то одному не грех и помолчать…
– И долго еще отмалчиваться собираешься?
– Нет, не долго.
– Так что скажешь?
– Ежели требуется, то, как полагаю, отыщем тех деловых, что в церковных закромах шуровали.
– И без протоколов допросов? – усмехнулся Сухов.
Товарищ Семен постучал себя пальцем в лоб:
– Тут у меня протоколы почище ваших. Все тут. Напрямки говорю: ежели требуется, отыщем и возвернем. У нас подноготников хватает.
– А как искать собираешься?
– Это уж моя забота. Это дело мы у себя в союзе обкашляем.
Кажется, планами Отца подобное заявление председателя «Союза анархистской молодежи» не предусматривалось: он перестал улыбаться, и физиономия его поскучнела. Роза недоуменно пожала плечами: стоило столько времени молчать, чтобы в конце концов высказаться подобным образом. Старались упростить ему задачу, а он так ничего и не понял…
Зато Дима Ритус, обладавший завидной способностью всегда и всему радоваться, ликующе сказал:
– Каких орлят федерация вырастила, а?
– Итак, будем считать, что совещание окончено, – сказал я. – Будем надеяться, что товарищ Семен слов на ветер не бросает…
Товарищу председателя Московского совета
Милиции господину Косачевскомув собственные руки.
Москва. Сыскная милиция
Милостивый государь!
Выполняя настоятельную просьбу его высокопреподобия архимандрита Димитрия, обращаюсь к Вам с настоящим письмом. Льщу себя надеждой, что его высокопреподобие, полагающийся на Вашу порядочность, не ошибается и Вы действительно пытаетесь добросовестно разобраться в обстоятельствах происшедшего и возвратить России ее исторические ценности. Ежели это так, то прошу принять и мою посильную лепту.
В середине прошлого года, когда я исполнял должность заместителя начальника Царскосельского гарнизона, некоторые мои друзья, опасаясь столь распространившихся в несчастной России грабежей, разбоев и обысков, попросили меня взять на сохранение их драгоценности. В связи с этим была составлена надлежащая опись, копии которой Вы обнаружили у моего отца, барона Григория Петровича и ювелира патриаршей ризницы господина Кербеля.
Тогда моими услугами, в частности, пожелали воспользоваться ныне пребывающие за границей граф Басковский, владелец бесценного «Батуринского грааля», мой старый фронтовой товарищ ротмистр Грибов, которому принадлежало выдающееся произведение русского ювелирного искусства «Золотой Марк», баронесса Граббе и некоторые другие, чьи имена я не считаю себя вправе назвать, поскольку они в настоящее время находятся в пределах России и моя нескромность может им повредить.
После отчисления от должности заместителя начальника Царскосельского гарнизона я оказался в затруднительном положении, выход из которого нашел мой брат Олег Григорьевич (в иночестве Афанасий). По его просьбе настоятель Валаамского монастыря его высокопреподобие архимандрит Феофил любезно согласился поместить ценности в ризнице монастыря. Там они находились до декабря 1917 года, пока не возникла опасность их утери. Каким-то образом среди монастырской братии распространился слух об этих ценностях, и брат опасался, как бы он не дошел до Сердобольского уездного Совета, который как раз пытался отобрать у монастыря часть его имущества. В том же письме брат предлагал испросить согласия у его высокопреподобия архимандрита Димитрия, который прежде был настоятелем Валаамского монастыря, на помещение этих ценностей в хранилище Московской патриаршей ризницы. Когда в том же месяце я вместе с кузиной навестил брата, он мне показал ответ Димитрия. Тот писал, что весьма сожалеет, но вынужден отказать, ибо назначение патриаршей ризницы общеизвестно, и он не считает себя вправе расширительно толковать его. Поэтому я был весьма благодарен старому другу нашей семьи почетному потомственному гражданину Петру Васильевичу Арставину, который, приехав по делам из Финляндии в Петроград, навестил меня и обещал оказать посильное содействие, используя свои старые связи в хозяйственном управлении Синода и Московской духовной консистории. Арставин сдержал слово: московский митрополит дал свое согласие, и во время очередной визитации в Москву я привез с собой ценности, кои были помещены в патриаршей ризнице.
Я считал, что доверенные мне ювелирные изделия находятся в надежном месте, но, учитывая неодобрительное отношение его высокопреподобия архимандрита Димитрия, к которому я всегда испытывал глубокое уважение, я пытался найти другое место для их хранения. К несчастью, мне это не удалось.
О дальнейшем вы знаете не хуже меня. Прочитав сообщение об ограблении патриаршей ризницы, я немедленно выехал в Москву. В телеграмме господину Кербелю я просил последнего встретить меня на вокзале. Когда ювелира там не оказалось (он должен был ждать меня в буфете первого класса), я поехал к нему на квартиру. Кербеля я не застал, но госпожа Кербель подтвердила мои самые страшные опасения. Она сказала, что ее брат потрясен случившимся и, чувствуя передо мною вину, хотя винить его в чем-либо было бы, конечно, несправедливо, специально уклонился от встречи со мной.
В заключение, господин Косачевский, хочу сообщить Вам об обстоятельствах, которые, возможно, представят для сыска некоторый интерес. Когда мы привезли ценности в Москву (в целях безопасности меня сопровождал мой товарищ), мне показалось, что за нами следят. Во всяком случае, мне дважды попадался на глаза некий сухощавый господин среднего роста в черной широкополой шляпе, который пытался со мной заговорить. Кроме того, на третий день нашего пребывания в Москве, когда ценности уже находились в патриаршей ризнице, на моего товарища вечером было совершено вооруженное нападение. Грабители отобрали баул, в котором мы везли из Петрограда ценности, и оружие. Товарищ мне говорил, что среди нападавших был, кажется, и господин, о котором я упомянул. Впрочем, он в этом до конца не был уверен, так как напали на него вечером и рассмотреть лица грабителей было трудно.
Сожалею, что вынужден уклониться от личных объяснений, но не думаю, что смог бы что-либо добавить к изложенному.
Не буду кривить душой и уверять Вас в своем уважении и преданности.
В.Мессмер
Из протокола допросаювелира патриаршей ризницыгражданина Кербеля Ф.К.,
произведенного агентом первого разряда
Московской уголовно-розыскной милиции
Суховым П.В.
Гр. Кербелю разъяснено историческое значение происходящих событий, и он своим честным словом обязался перед лицом мирового пролетариата и Российской социалистической революции говорить только правду.
К Е Р Б Е Л Ь. Прочитав письмо барона Мессмера, адресованное господину Косачевскому, признаю, что на прошлом допросе, который снимал с меня инспектор Борин, я говорил неправду. Опись, обнаруженная у меня при обыске, передана мне не ювелиром Перельманом, а бароном Василием Мессмером в конце прошлого года. В ней перечислены драгоценности, сданные бароном для сохранения в патриаршей ризнице.
С У Х О В. Кто вам разрешал взять на хранение в патриаршую ризницу ювелирные изделия, привезенные из Петрограда гражданином Василием Григорьевичем Мессмером?
К Е Р Б Е Л Ь. Ювелирные изделия были помещены в ризницу по воле его высокопреосвященства митрополита Московского.
С У Х О В. Архимандрит Димитрий знал об указании митрополита?
К Е Р Б Е Л Ь. Разумеется. Он не мог не знать.
С У Х О В. Как он относился к этому?
К Е Р Б Е Л Ь. Неодобрительно. Крайне неодобрительно. Его высокопреподобие написал патриарху, что считает себя отстраненным от обязанностей ризничего. И действительно, после того как шкатулки гражданина барона оказались в хранилище патриаршей ризницы, его высокопреподобие перестал навещать ризницу, считая, что она уже больше не находится на его попечении. Он пришел туда лишь после того, как его святейшество патриарх Тихон лично заверил его, что митрополит действовал по своему усмотрению и что в самое ближайшее время гражданин барон заберет свои драгоценности из ризницы.
С У Х О В. Во время этого посещения и выяснилось, что ризница ограблена?
К Е Р Б Е Л Ь. Да. Архимандрит не посещал ризницу две недели.
С У Х О В. Почему архимандрит был против того, чтобы драгоценности Мессмера хранились в ризнице?
К Е Р Б Е Л Ь. Его высокопреподобие считает, что церковь должна стоять в стороне от мирских дел.
С У Х О В. Профессор Карташов, которого мы ознакомили с изъятой у вас описью, сообщил нам необходимые для розыска сведения о «Батуринском граале», «Двух тронах», «Золотом Марке» и «Гермогеновских бармах». Не сможете ли вы сделать то же самое в отношении остальных двадцати восьми предметов, перечисленных в списке?
К Е Р Б Е Л Ь. Весьма сожалею, но это не в моих силах. Большая часть ювелирных изделий описи мне незнакома. Я могу лишь рассказать о броши «Северная звезда», которую сделали в мастерской Мелентьева в Риге, и о колье «Двенадцать месяцев». Брошь «Северная звезда» относится к бриллиантовым украшениям типа Нового Ренессанса…
С У Х О В. Как это понимать?
К Е Р Б Е Л Ь. Последние столетия мастера обычно вставляли бриллианты в оправу, группируя их в виде цветов и букетов. При этом один лепесток полностью или частично прикрывал другой. Такая оправа мешает в полной мере проявиться огню бриллианта. Бриллианты в ней не сверкают, а мерцают. Старые же мастера эпохи Ренессанса хотя и допускали ошибку, делая оправу не из серебра, а из золота (золото портит бриллиант, придавая ему желтый оттенок), но зато окружали камни черной фольгой и располагали их на одной плоскости чаще всего звездообразно. «Северная звезда» сделана из серебра в виде узорчатой двенадцатиконечной звезды, напоминающей большую снежинку. Звезда усыпана маленькими бриллиантиками «пти-меле». В центре ее в оправе из черного цейлонита – пять крупных бриллиантов, ограненных маркизой. Вес каждого из них около пяти каратов. «Северная звезда» принадлежала госпоже Шадринской.
С У Х О В.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82