Доказать, что мы – тупицы. Нет, не так. Что мы сделали какую-то глупость.
– Точно. Очень важное различие.
– Пожалуйста, Деб, так ты повредишь себе лицо. Это на самом деле важно, потому что он хочет прокомментировать АКТ, а не АКТЕРОВ.
– Ха-ха. Круто, Декстер. Может быть, нужно отправиться в ближайший театр и поискать актера в крови по локоть, а?
Я покачал головой:
– Никакой крови, Деб. Ни капли. Вот в чем фишка.
– Почему ты так уверен?
– Потому что, где бы ни находили тела, крови не было. Это умышленный и необходимый элемент всего, что он делает. И сейчас он должен повторить наиболее важные моменты, оставить комментарии по поводу того, что сделал и что мы просмотрели. Разве ты не понимаешь?
– Конечно, понимаю. В этом есть смысл. Почему бы нам не проверить центр Офис-Депо? Возможно, он снова сложил трупы во вратарскую сетку?
Я открыл рот, чтобы выдать какую-то умную ремарку. Хоккейная площадка – это не то, совершенно и очевидно не то. В тот раз был эксперимент, что-то необычное, но я знаю, что он не захочет повторяться. Я начал объяснять Деб, что единственная причина, по которой он мог бы повторить шутку с хоккейной площадкой, – это… Я замер с открытым ртом. Конечно, подумал я. Естественно.
– Ну, у кого из нас рыбье лицо, а? В чем дело, Деке? Минуту я не мог говорить вообще. Слишком много сил уходило на ловлю кружащихся в голове мыслей. Единственная причина, по которой он мог повторить шутку с хоккейной площадкой, – чтобы показать нам, что мы заперли не того парня.
– О, Деб, – проговорил я наконец. – Конечно. Конечно, ты права. Арена! Ты права, несмотря ни на что, и все же…
– Черт побери, хватит: права – не права, – сказала она и направилась к машине.
Глава 21
– Ты ведь понимаешь, что это только предположение? – спросил я. – Возможно, мы там ничего не найдем.
– Понимаю, – ответила Деб.
– И место не в нашей юрисдикции. Это Бровард. А парни из Броварда не особенно нас любят, поэтому…
– Ради Бога, Декстер, – отрезала она. – Ты трещишь, как школьница.
Может, это и правда, хотя совершенно невежливо так говорить. С другой стороны, Дебора неожиданно оказалась пучком стальных, крепко связанных нервов. Когда мы свернули с шоссе Сограсс и поехали в сторону центра Депо, она еще сильнее закусила губу. Я почти слышал, как трещит ее челюсть.
– Черт побери! – пробормотал я про себя, но у Деб, по-видимому, было подслушивающее устройство.
– Пошел ты! – сказала она.
Я перевел взгляд с гранитного профиля Деборы на Арену. На какой-то момент раннее утреннее солнце так осветило здание, что показалось, что его окружает целый флот летающих тарелок. На самом деле это были всего-навсего осветительные мачты, окружающие Арену, будто поганки-переростки. Кто-то, видимо, подсказал архитектору, что они очень оригинальны. «Выглядят молодо и решительно» – так скорее всего и сказали. И уверен, что это было сказано при хорошем освещении. Очень надеюсь, что когда-нибудь, в ближайшем будущем, хорошее освещение все же появится.
Я один раз объехал вокруг Арены, высматривая признаки жизни. На втором круге к одному из входов подъехала побитая «тойота». Пассажирскую дверь держала веревка, перевязывающая стойку через открытое окно. Водительская дверь открылась, когда я начал тормозить, а Дебора выскочила из машины еще на ходу.
– Простите, сэр, – обратилась она к человеку, вылезающему из «тойоты».
Ему было около пятидесяти, низкий и плотный мужик в замызганных зеленых штанах и голубой нейлоновой куртке. Он посмотрел на Деб в форме и сразу же занервничал.
– А? – сказал он. – Я ничего не делал.
– Вы работаете здесь, сэр?
– А то. Че, вы думаете, я бы здесь делал в восемь часов утра?
– Пожалуйста, назовите ваше имя, сэр. Он потянулся в карман за бумажником.
– Эстебан Родригес. У меня есть удостоверение. Дебора махнула рукой:
– В этом нет необходимости. Что вы здесь делаете в такое время, сэр?
Он сник и стал засовывать бумажник в карман.
– Вообще обычно я должен быть здесь раньше, но сейчас команда на выезде – Ванкувер, Оттава и Лос-Анджелес. Поэтому я приезжаю чуть-чуть позже.
– Здесь уже кто-нибудь есть сейчас, Эстебан?
– Не-а. Только я. Остальные долго спят.
– А ночью? Здесь есть охрана?
Он сделал рукой несколько круговых движений.
– Охрана ходит ночью вокруг стоянки, но не сильно много. Я часто самый первый здесь.
– То есть первый, кто заходит внутрь?
– Ага, точно, а я что сказал?
Я вышел из машины и облокотился на крышу.
– Вы тот парень, который на «замбони» готовил лед к утренней тренировке? – поинтересовался я.
Деб раздраженно зыркнула в мою сторону. Эстебан уставился на меня, рассматривая изящную гавайскую рубашку и габардиновые слаксы.
– Вы че, тоже коп, а?
– Я коп-ботан, работаю в лаборатории.
– А-а, ну да, – сказал он, кивая, как будто что-то понял.
– Ты работаешь на «замбони»? – повторил я вопрос.
– Ну да, не на «олимпии» же, ломачине такой… Мне не дают водить ее на играх, понимаешь. Это для парней в костюмах. Они любят сажать на нее детей, понимаешь. Может, какую знаменитость. Чтоб каталась и махала рукой, такое дерьмо. Но я работаю на ней перед утренней тренировкой, понимаешь. Когда команда в городе. Я работаю на «замбони» только утром, очень рано. Но они сегодня на выезде, потому я приехал поздно.
– Мы хотели бы зайти и осмотреть Арену, – сказала Деб, явно раздраженная тем, что я встрял без очереди.
Эстебан опять повернулся к ней, в глазу блеснул хитрый огонек.
– Ну да, – сказал он. – У вас ордер?
Дебора вспыхнула. Прекрасный контраст с ее голубой формой, но не самая эффектная реакция для укрепления авторитета. Сейчас она осознает, что покраснела, и взбесится. Коль скоро у нас нет ордера и в общем-то никаких дел здесь, которые хотя бы отдаленно могли бы считаться официально санкционированными, не уверен, что беситься – наилучший тактический маневр.
– Эстебан, – начал я, пока Деб не сказала чего-нибудь, достойного сожаления.
– А?
– Ты давно здесь работаешь? Он пожал плечами:
– Да как оно открылось. Я работал на старой Арене еще за два года, как открылась эта.
– То есть ты работал здесь на прошлой неделе, когда на льду нашли труп?
Эстебан отвернулся, под загаром его лицо позеленело. Он с трудом сглотнул.
– Не хотел бы я такое увидеть еще раз.
Я кивнул с весьма правдоподобным искусственным сочувствием.
– Понимаю. Именно потому мы и здесь, Эстебан. Он нахмурился:
– Че вы хотите сказать?
Я посмотрел на Деб, чтобы убедиться, что она не достает пистолет или что-то вроде этого. Сестрица посмотрела на меня с неодобрением, поджала губки и затопала ножкой, но так ничего и не сказала.
– Эстебан, – сказал я, приближаясь к нему и переходя на самый доверительный и мужественный тон, на который способен. – Мы думаем, что у тебя есть шанс открыть эти двери и найти что-то подобное тому, что нашли в прошлый раз.
– Черт! – взорвался он. – Не хочу ничего знать, я тут ни при чем.
– Конечно, ни при чем.
– Mecagoendiez на это дерьмо, – сказал он.
– Точно, – согласился я. – Так почему не пропустить нас, чтобы мы посмотрели первыми?
Он глянул на меня, потом на все еще хмурую Дебору – поразительное зрелище, которое, впрочем, прекрасно компенсируется ее формой.
– У меня могут быть неприятности. С работы выгонят. Я улыбнулся с самым подлинным сочувствием.
– Конечно, ты можешь сам войти внутрь и найти груду отрезанных рук и ног.
– Черт! – снова сказал он. – У меня будут неприятности, потеряю работу, а? Зачем мне это, а?
– А как насчет гражданского долга?
– Да ну, ладно, да? Че вы мне мозги долбаете? Какое вам дело, если меня выгонят с работы?
Он не то чтобы протянул руку, это было бы слишком благородно с его стороны, но ясно, что Эстебан надеялся на небольшой презент, который мог бы обезопасить его на случай вероятной потери работы. Очень резонно, если иметь в виду, что это все-таки Майами. У меня была только пятидолларовая банкнота, а мне на самом деле хотелось пирожка с чашкой кофе. Поэтому я просто кивнул – с человеческим пониманием.
– Ты прав. Мы думали, что тебе не придется видеть все эти части тела. Я ведь сказал, что нынче их будет больше? Но я на самом деле не хочу, чтобы ты потерял работу. Извини за беспокойство, Эстебан. Удачного дня! – Я улыбнулся Деборе. – Пойдемте, офицер. Нам надо успеть в другое место, чтобы найти пальцы.
Дебора все еще хмурилась, однако у нее есть природный дар актрисы. Пока я прощался с Эстебаном, она открыла дверцу машины и забралась внутрь.
– Погодите! – позвал Эстебан. Я посмотрел на него с выражением вежливого интереса. – Клянусь Господом, я не хочу еще раз найти это дерьмо…
Какой-то момент он смотрел на меня, как бы надеясь, что я смягчусь и отсыплю ему горсть медяков, но, как я сказал, пирожок уже отяготил мое воображение и уступать я не собирался. Эстебан облизал губы, потом быстро повернулся и сунул ключ в замочную скважину большой двойной двери.
– Идите. Я подожду вас здесь.
– Если ты уверен… – сказал я.
– Давай, парень, чего тебе еще от меня надо? Давай! Я встал и посмотрел на Дебору.
– Он уверен, – сказал я ей.
Она только покачала головой – странное сочетание раздражения младшей сестры и мрачного полицейского юмора.
Деб обошла машину и вошла в дверной проем, я – за ней.
Внутри Арены было прохладно и темно, что меня совсем не удивило. В конце концов, это хоккейная площадка ранним утром. Не сомневаюсь, что Эстебан знает, где включается свет, он просто не решился сказать нам об этом. Деб отстегнула от пояса большой фонарик и направила луч на лед. Я затаил дыхание, когда луч выхватил из темноты сначала одни ворота, потом другие. Деб осветила периметр, пару раз останавливаясь, потом повернулась ко мне:
– Ничего. Пусто.
– Похоже, ты разочарована.
Она фыркнула и направилась к выходу. Я остался посередине площадки, чувствуя прохладу, поднимающуюся со льда, перебирая свои счастливые мысли. Или, если точнее, не совсем свои мысли.
Потому что, как только Деб повернулась, чтобы уйти, я услышал тихий голос откуда-то из-за плеча – холодный и сухой смешок, знакомое пушистое прикосновение на пороге слышимости. И как только дорогая моя Дебора вышла, я встал без движения там, на льду, закрыл глаза и вслушался в то, что собирался сказать мой древний друг. Этого оказалось немного – чуть-чуть инфрашепота, намек на ультраголос, но я услышал. Одним ухом я слушал, как он хихикает и бормочет приятные и страшные слова, другое дало мне знать, что Дебора велела Эстебану войти и включить свет. Что он и сделал через мгновение, а тем временем тихий, беззвучный шепот вырос в неожиданное крещендо грохочущего безудержного юмора и добродушного ужаса.
– Что это? – вежливо спросил я. Единственным ответом стал всплеск голодного веселья.
Я, правда, понятия не имел, что это значит. Но особенно не удивился, когда раздался крик.
В крике Эстебан на самом деле ужасен. Это был хриплый, сдавленный стон – казалось, на него напала жесточайшая рвота. В общем, ничего музыкального.
Я открыл глаза. В таких условиях сосредоточиться невозможно, впрочем, слушать больше было некого. Шепот прекратился, как только начались крики. В конце концов крик все объясняет, не так ли? Поэтому я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть Эстебана, как из катапульты, вылетающего из маленького чулана в дальнем конце Арены и выпрыгивающего на лед. Он катится по льду, стуча чем попало, поскальзываясь, падая, хрипло постанывая по-испански, и наконец врезается головой в бортик. Вскакивает на ноги и несется в сторону выхода, хрюкая от ужаса. На том месте, где он упал на лед, остается небольшое пятно крови.
Дебора быстро входит в дверь, пистолет наготове, а Эстебан, спотыкаясь, проскальзывает мимо нее на свет крепнущего дня.
– Что такое? – спрашивает Дебора, все еще сжимая оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Точно. Очень важное различие.
– Пожалуйста, Деб, так ты повредишь себе лицо. Это на самом деле важно, потому что он хочет прокомментировать АКТ, а не АКТЕРОВ.
– Ха-ха. Круто, Декстер. Может быть, нужно отправиться в ближайший театр и поискать актера в крови по локоть, а?
Я покачал головой:
– Никакой крови, Деб. Ни капли. Вот в чем фишка.
– Почему ты так уверен?
– Потому что, где бы ни находили тела, крови не было. Это умышленный и необходимый элемент всего, что он делает. И сейчас он должен повторить наиболее важные моменты, оставить комментарии по поводу того, что сделал и что мы просмотрели. Разве ты не понимаешь?
– Конечно, понимаю. В этом есть смысл. Почему бы нам не проверить центр Офис-Депо? Возможно, он снова сложил трупы во вратарскую сетку?
Я открыл рот, чтобы выдать какую-то умную ремарку. Хоккейная площадка – это не то, совершенно и очевидно не то. В тот раз был эксперимент, что-то необычное, но я знаю, что он не захочет повторяться. Я начал объяснять Деб, что единственная причина, по которой он мог бы повторить шутку с хоккейной площадкой, – это… Я замер с открытым ртом. Конечно, подумал я. Естественно.
– Ну, у кого из нас рыбье лицо, а? В чем дело, Деке? Минуту я не мог говорить вообще. Слишком много сил уходило на ловлю кружащихся в голове мыслей. Единственная причина, по которой он мог повторить шутку с хоккейной площадкой, – чтобы показать нам, что мы заперли не того парня.
– О, Деб, – проговорил я наконец. – Конечно. Конечно, ты права. Арена! Ты права, несмотря ни на что, и все же…
– Черт побери, хватит: права – не права, – сказала она и направилась к машине.
Глава 21
– Ты ведь понимаешь, что это только предположение? – спросил я. – Возможно, мы там ничего не найдем.
– Понимаю, – ответила Деб.
– И место не в нашей юрисдикции. Это Бровард. А парни из Броварда не особенно нас любят, поэтому…
– Ради Бога, Декстер, – отрезала она. – Ты трещишь, как школьница.
Может, это и правда, хотя совершенно невежливо так говорить. С другой стороны, Дебора неожиданно оказалась пучком стальных, крепко связанных нервов. Когда мы свернули с шоссе Сограсс и поехали в сторону центра Депо, она еще сильнее закусила губу. Я почти слышал, как трещит ее челюсть.
– Черт побери! – пробормотал я про себя, но у Деб, по-видимому, было подслушивающее устройство.
– Пошел ты! – сказала она.
Я перевел взгляд с гранитного профиля Деборы на Арену. На какой-то момент раннее утреннее солнце так осветило здание, что показалось, что его окружает целый флот летающих тарелок. На самом деле это были всего-навсего осветительные мачты, окружающие Арену, будто поганки-переростки. Кто-то, видимо, подсказал архитектору, что они очень оригинальны. «Выглядят молодо и решительно» – так скорее всего и сказали. И уверен, что это было сказано при хорошем освещении. Очень надеюсь, что когда-нибудь, в ближайшем будущем, хорошее освещение все же появится.
Я один раз объехал вокруг Арены, высматривая признаки жизни. На втором круге к одному из входов подъехала побитая «тойота». Пассажирскую дверь держала веревка, перевязывающая стойку через открытое окно. Водительская дверь открылась, когда я начал тормозить, а Дебора выскочила из машины еще на ходу.
– Простите, сэр, – обратилась она к человеку, вылезающему из «тойоты».
Ему было около пятидесяти, низкий и плотный мужик в замызганных зеленых штанах и голубой нейлоновой куртке. Он посмотрел на Деб в форме и сразу же занервничал.
– А? – сказал он. – Я ничего не делал.
– Вы работаете здесь, сэр?
– А то. Че, вы думаете, я бы здесь делал в восемь часов утра?
– Пожалуйста, назовите ваше имя, сэр. Он потянулся в карман за бумажником.
– Эстебан Родригес. У меня есть удостоверение. Дебора махнула рукой:
– В этом нет необходимости. Что вы здесь делаете в такое время, сэр?
Он сник и стал засовывать бумажник в карман.
– Вообще обычно я должен быть здесь раньше, но сейчас команда на выезде – Ванкувер, Оттава и Лос-Анджелес. Поэтому я приезжаю чуть-чуть позже.
– Здесь уже кто-нибудь есть сейчас, Эстебан?
– Не-а. Только я. Остальные долго спят.
– А ночью? Здесь есть охрана?
Он сделал рукой несколько круговых движений.
– Охрана ходит ночью вокруг стоянки, но не сильно много. Я часто самый первый здесь.
– То есть первый, кто заходит внутрь?
– Ага, точно, а я что сказал?
Я вышел из машины и облокотился на крышу.
– Вы тот парень, который на «замбони» готовил лед к утренней тренировке? – поинтересовался я.
Деб раздраженно зыркнула в мою сторону. Эстебан уставился на меня, рассматривая изящную гавайскую рубашку и габардиновые слаксы.
– Вы че, тоже коп, а?
– Я коп-ботан, работаю в лаборатории.
– А-а, ну да, – сказал он, кивая, как будто что-то понял.
– Ты работаешь на «замбони»? – повторил я вопрос.
– Ну да, не на «олимпии» же, ломачине такой… Мне не дают водить ее на играх, понимаешь. Это для парней в костюмах. Они любят сажать на нее детей, понимаешь. Может, какую знаменитость. Чтоб каталась и махала рукой, такое дерьмо. Но я работаю на ней перед утренней тренировкой, понимаешь. Когда команда в городе. Я работаю на «замбони» только утром, очень рано. Но они сегодня на выезде, потому я приехал поздно.
– Мы хотели бы зайти и осмотреть Арену, – сказала Деб, явно раздраженная тем, что я встрял без очереди.
Эстебан опять повернулся к ней, в глазу блеснул хитрый огонек.
– Ну да, – сказал он. – У вас ордер?
Дебора вспыхнула. Прекрасный контраст с ее голубой формой, но не самая эффектная реакция для укрепления авторитета. Сейчас она осознает, что покраснела, и взбесится. Коль скоро у нас нет ордера и в общем-то никаких дел здесь, которые хотя бы отдаленно могли бы считаться официально санкционированными, не уверен, что беситься – наилучший тактический маневр.
– Эстебан, – начал я, пока Деб не сказала чего-нибудь, достойного сожаления.
– А?
– Ты давно здесь работаешь? Он пожал плечами:
– Да как оно открылось. Я работал на старой Арене еще за два года, как открылась эта.
– То есть ты работал здесь на прошлой неделе, когда на льду нашли труп?
Эстебан отвернулся, под загаром его лицо позеленело. Он с трудом сглотнул.
– Не хотел бы я такое увидеть еще раз.
Я кивнул с весьма правдоподобным искусственным сочувствием.
– Понимаю. Именно потому мы и здесь, Эстебан. Он нахмурился:
– Че вы хотите сказать?
Я посмотрел на Деб, чтобы убедиться, что она не достает пистолет или что-то вроде этого. Сестрица посмотрела на меня с неодобрением, поджала губки и затопала ножкой, но так ничего и не сказала.
– Эстебан, – сказал я, приближаясь к нему и переходя на самый доверительный и мужественный тон, на который способен. – Мы думаем, что у тебя есть шанс открыть эти двери и найти что-то подобное тому, что нашли в прошлый раз.
– Черт! – взорвался он. – Не хочу ничего знать, я тут ни при чем.
– Конечно, ни при чем.
– Mecagoendiez на это дерьмо, – сказал он.
– Точно, – согласился я. – Так почему не пропустить нас, чтобы мы посмотрели первыми?
Он глянул на меня, потом на все еще хмурую Дебору – поразительное зрелище, которое, впрочем, прекрасно компенсируется ее формой.
– У меня могут быть неприятности. С работы выгонят. Я улыбнулся с самым подлинным сочувствием.
– Конечно, ты можешь сам войти внутрь и найти груду отрезанных рук и ног.
– Черт! – снова сказал он. – У меня будут неприятности, потеряю работу, а? Зачем мне это, а?
– А как насчет гражданского долга?
– Да ну, ладно, да? Че вы мне мозги долбаете? Какое вам дело, если меня выгонят с работы?
Он не то чтобы протянул руку, это было бы слишком благородно с его стороны, но ясно, что Эстебан надеялся на небольшой презент, который мог бы обезопасить его на случай вероятной потери работы. Очень резонно, если иметь в виду, что это все-таки Майами. У меня была только пятидолларовая банкнота, а мне на самом деле хотелось пирожка с чашкой кофе. Поэтому я просто кивнул – с человеческим пониманием.
– Ты прав. Мы думали, что тебе не придется видеть все эти части тела. Я ведь сказал, что нынче их будет больше? Но я на самом деле не хочу, чтобы ты потерял работу. Извини за беспокойство, Эстебан. Удачного дня! – Я улыбнулся Деборе. – Пойдемте, офицер. Нам надо успеть в другое место, чтобы найти пальцы.
Дебора все еще хмурилась, однако у нее есть природный дар актрисы. Пока я прощался с Эстебаном, она открыла дверцу машины и забралась внутрь.
– Погодите! – позвал Эстебан. Я посмотрел на него с выражением вежливого интереса. – Клянусь Господом, я не хочу еще раз найти это дерьмо…
Какой-то момент он смотрел на меня, как бы надеясь, что я смягчусь и отсыплю ему горсть медяков, но, как я сказал, пирожок уже отяготил мое воображение и уступать я не собирался. Эстебан облизал губы, потом быстро повернулся и сунул ключ в замочную скважину большой двойной двери.
– Идите. Я подожду вас здесь.
– Если ты уверен… – сказал я.
– Давай, парень, чего тебе еще от меня надо? Давай! Я встал и посмотрел на Дебору.
– Он уверен, – сказал я ей.
Она только покачала головой – странное сочетание раздражения младшей сестры и мрачного полицейского юмора.
Деб обошла машину и вошла в дверной проем, я – за ней.
Внутри Арены было прохладно и темно, что меня совсем не удивило. В конце концов, это хоккейная площадка ранним утром. Не сомневаюсь, что Эстебан знает, где включается свет, он просто не решился сказать нам об этом. Деб отстегнула от пояса большой фонарик и направила луч на лед. Я затаил дыхание, когда луч выхватил из темноты сначала одни ворота, потом другие. Деб осветила периметр, пару раз останавливаясь, потом повернулась ко мне:
– Ничего. Пусто.
– Похоже, ты разочарована.
Она фыркнула и направилась к выходу. Я остался посередине площадки, чувствуя прохладу, поднимающуюся со льда, перебирая свои счастливые мысли. Или, если точнее, не совсем свои мысли.
Потому что, как только Деб повернулась, чтобы уйти, я услышал тихий голос откуда-то из-за плеча – холодный и сухой смешок, знакомое пушистое прикосновение на пороге слышимости. И как только дорогая моя Дебора вышла, я встал без движения там, на льду, закрыл глаза и вслушался в то, что собирался сказать мой древний друг. Этого оказалось немного – чуть-чуть инфрашепота, намек на ультраголос, но я услышал. Одним ухом я слушал, как он хихикает и бормочет приятные и страшные слова, другое дало мне знать, что Дебора велела Эстебану войти и включить свет. Что он и сделал через мгновение, а тем временем тихий, беззвучный шепот вырос в неожиданное крещендо грохочущего безудержного юмора и добродушного ужаса.
– Что это? – вежливо спросил я. Единственным ответом стал всплеск голодного веселья.
Я, правда, понятия не имел, что это значит. Но особенно не удивился, когда раздался крик.
В крике Эстебан на самом деле ужасен. Это был хриплый, сдавленный стон – казалось, на него напала жесточайшая рвота. В общем, ничего музыкального.
Я открыл глаза. В таких условиях сосредоточиться невозможно, впрочем, слушать больше было некого. Шепот прекратился, как только начались крики. В конце концов крик все объясняет, не так ли? Поэтому я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть Эстебана, как из катапульты, вылетающего из маленького чулана в дальнем конце Арены и выпрыгивающего на лед. Он катится по льду, стуча чем попало, поскальзываясь, падая, хрипло постанывая по-испански, и наконец врезается головой в бортик. Вскакивает на ноги и несется в сторону выхода, хрюкая от ужаса. На том месте, где он упал на лед, остается небольшое пятно крови.
Дебора быстро входит в дверь, пистолет наготове, а Эстебан, спотыкаясь, проскальзывает мимо нее на свет крепнущего дня.
– Что такое? – спрашивает Дебора, все еще сжимая оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35