На взгляд Дэлглиша, этот гимн больше прочих не подходил для любительского исполнения, да еще без аккомпанемента. Неуверенный, нестройный хор голосов надтреснуто и визгливо выводил мелодию, разносившуюся в ясном осеннем воздухе.
Цветов не было. Их отсутствие, густой запах свежевскопанной земли, янтарные лучи осеннего солнца, вездесущий запах дыма, даже ощущение незримых вопрошающих глаз, что с болезненным любопытством подглядывали в просветы живых изгородей, — все это вызвало у Дэлглиша до боли отчетливые воспоминания об иных похоронах.
Тогда ему исполнилось четырнадцать лет, и он прибыл из школы на коротенькие каникулы. Родители как раз отдыхали в Италии, и приход возглавлял отец Бэддли. Сын одного из местных фермеров, застенчивый восемнадцатилетний юноша, приехавший домой на выходные после первого семестра в университете, взял отцовское ружье и застрелил обоих родителей, пятнадцатилетнюю сестру, а под конец и самого себя. Семья была очень любящая, парень считался нежным и почтительным сыном. Для юного Адама, который успел вообразить, будто влюблен в погибшую девочку, все это стало ужасом, затмевающим любые кошмары последующей жизни. Трагедия, необъяснимая и жуткая, сначала повергла деревню в оцепенение. Затем горе быстро сменилось волной сверхъестественного гнева и отвращения. Никто и помыслить не мог о том, чтобы юношу похоронили в освященной земле, а потому отец Бэддли, мягко, но неуклонно настаивавший, что вся семья должна упокоиться в одной могиле, временно сделался изгоем общества. Похороны, дружно бойкотируемые всей деревней, состоялись в такой же ясный осенний день. Близких родственников у погибшей семьи не было. Присутствовали только отеп Бэддли, церковный сторож и Адам Дэлглиш. Четырнадцатилетний подросток, закоченевший от непостижимого горя, сосредоточился на том, чтобы отвечать по книге, стремясь отделять невыносимые слова от их смысла, видеть в них лишь черные, ничего не значащие символы на странице молитвенника и твердо, даже небрежно, произносить их над разверстой могилой. И теперь, когда незнакомый священник поднял руку, дабы прочесть над телом Грейс Уиллисон последнее благословение, Дэлглиш увидел вместо него хрупкую, выпрямившуюся во весь рост фигурку отца Бэддли с чуть всклокоченными от ветра волосами. Когда первые комья земли упали на крышку гроба и Адам повернулся, чтобы уйти, он почувствовал себя предателем. Воспоминания о давно минувшем дне, когда отец Бэддли положился на него не напрасно, лишь разбередили и укрепили гнетущее ощущение неудачи.
Наверное, это и заставило коммандера ответить резкостью Уилфреду, когда тот подошел к нему и сказал:
— Мы сейчас едем на ленч. Семейный совет начнется в половине третьего, а вторая часть около четырех. Вы уверены, что не хотите помочь нам?
Дэлглиш открыл дверцу машины.
— Вы можете привести мне хоть одну причину, по которой стоило бы это сделать?
Уилфред отвернулся; вид у него был почти сконфуженный. Джулиус негромко рассмеялся:
— Старый дурачина! Неужели он и правда думает, будто мы не знаем — он затеял совет только потому, что уверен: все решат, как он захочет. Каковы ваши планы на сегодня?
Дэлглиш ответил, что еще не определился. На самом деле он хотел развеять приступ отвращения к самому себе прогулкой вдоль обрыва до Веймута и обратно. И общаться с Джулиусом Адаму не хотелось.
Он зашел в ближайший же паб, чтобы перекусить сыром с пивом, быстро доехал до «Надежды», переоделся в спортивные брюки и ветровку, а после двинулся на восток по скальной тропе. Нынешняя прогулка разительно отличалась от той, первой, на следующий день после приезда сюда. Тогда только что пробудившиеся чувства Дэлглиша были особенно восприимчивы к звукам, цветам и запахам. Теперь же он энергично шагал вперед, погрузившись в раздумья и не сводя глаз с тропы, практически не замечая даже натруженного, свистящего гула моря. Скоро придется принимать окончательное решение насчет работы… Ладно, с этим можно погодить пару недель. Пока же предстоят более срочные, пусть и менее тягостные решения. Сколько еще медлить в Тойнтоне? Предлогов для задержки больше нет. Книги разобраны, коробки скоро надо будет завязывать. А он так и не продвинулся в решении проблемы, которая держала его в коттедже «Надежда». Шансов решить тайну письма, в котором отец Бэддли вызвал Дэлглиша, почти не оставалось. Живя в домике старого священника, спя на его кровати, Дэлглиш словно вобрал в себя что-то и от его личности. Он почти всерьез верил, будто чует присутствие некоего зла. Непривычное, чужое свойство, которое Адам наполовину осуждал и которому точно не доверял. И все же оно все усиливалось и усиливалось. Теперь он был практически уверен, что отца Бэддли убили. Однако стоило взглянуть на доказательства беспристрастным взглядом полицейского, как дело таяло в руках, точно дым.
Наверное, потому, что Дэлглиш с головой ушел в эти непродуктивные размышления, туман застиг его врасплох. Он поднялся с моря внезапной физической преградой, белесой, все застилающей мутью. Только что еще коммандер шагал под лучами медового солнца и свежий ветер щекотал волоски у него на шее и руках, а в следующую секунду солнце, цвета, запахи вдруг куда-то исчезли, и Адам застыл средь тумана, пытаясь отмахнуться от него, растолкать, точно враждебную силу. Туман лип к волосам путника, хватал его за горло, гротескными узорами клубился над мысом. Дэлглиш следил, как перекрученная полупрозрачная вуаль стелется по зарослям ежевики и папоротника, увеличивая и искажая очертания, скрывая от глаз тропу. Вместе с туманом пришла неожиданная тишина. Впрочем, Дэлглиш понял, что мыс звенел птичьими голосами, только теперь, когда они вдруг умолкли. Молчание казалось каким-то неестественным. А вот гул моря усилился, стал вездесущим, беспорядочным, угрожающим — словно бы наступал, тесня со всех сторон. Как пойманный зверь, море то глухо стонало в угрюмой покорности, то рвалось на свободу и с ревом бессильной ярости бросалось на высокие камни.
Дэлглиш повернул обратно, сам не зная, далеко ли идти. Возвращение обещало стать трудной задачей. Он утратил чувство направления и мог ориентироваться лишь по убегающей из-под ног полосе утоптанной земли. Однако Адам рассудил, что, если идти медленно, опасность не будет велика. Тропу, конечно, видно с трудом, зато почти по всей длине ее обрамляют заросли ежевики—очень удобный, хотя и колючий барьер, на случай если он вдруг собьется с пути. В какой-то момент туман вроде бы чуть приподнялся, и Дэлглиш уверенно прибавил ходу. Но это оказалось ошибкой. Хорошо еще, коммандер вовремя осознал, что идет по самому краю пересекавшей дорогу широкой трещины. А полоса, которую он принимал за край движущегося тумана, на самом деле — бахрома пены на утесе в пятидесяти футах под ним.
Черная башня вынырнула из белесой мглы так неожиданно, что в первый момент Дэлглиш просто-напросто расцарапал руку, инстинктивно выставленную вперед, о твердые острые чешуйки стены. А затем так же внезапно туман поредел, и Дэлглиш увидел вершину башни. Подножие ее тонуло в липкой вихрящейся мути, но восьмиугольный купол с тремя видимыми отсюда щелями бойниц словно выплывал из последних волнистых нитей тумана, чтобы неподвижно повиснуть в поднебесье —эффектный, угрожающе прочный и в то же время бесплотный, как сон. Верхушка башни будто двигалась с туманом — беглое, ускользающее видение; то опустится низко-низко, буквально рукой подать, то поднимется, таинственная и неприступная, над грохочущим морем. Казалось, эта плывущая в облаках вершина не имеет ничего общего с камнями под ладонями Дэлглиша, с твердой землей у него под ногами. Чтобы восстановить равновесие, он припал головой к стене и почувствовал, как холодит разгоряченный лоб реальность — острая и твердая. Что ж, по крайней мере нашлась вполне определенная веха — отсюда он более или менее помнил изгибы и повороты дороги.
Тогда-то он и услышал странный звук: леденящий душу скрип, точно скребут зазубренным обломком кости по камню. Скрип доносился из башни. Рассудок взял верх над суевериями так быстро, что Дэлглиш едва успел осознать охвативший его ужас. Только болезненный стук сердца о ребра да внезапный холод в крови сказали ему, что на миг он пересек границы неведомого мира. На секунду — а может, даже и меньше — подавляемые детские кошмары вновь поднялись во весь рост и бросили ему вызов. А потом страх прошел. Дэлглиш прислушался повнимательнее и отправился на разведку.
Природа звука выяснилась очень скоро. Со стороны моря, в уголке между стеной башни и крыльцом, рос кустик ежевики. Ветер сломал одну из веток, и два острых конца царапали о камень. По какому-то хитрому акустическому трюку создавалось впечатление, будто звук, прерывистый и искаженный, идет изнутри башни. Вот из таких-то мелочей, мрачно улыбнувшись, подумал Дэлглиш, возникают слухи и легенды о привидениях.
Не прошло и двадцати минут, как он уже стоял над долиной и глядел вниз, на Тойнтон-Грэйнж. Туман поредел, так что Адам различал сам Грэйнж — тяжелую темную тень, прорезанную кое-где пятнами света из окон. Часы показывали восемь минут четвертого. Значит, все там уединились на так называемую медитацию, ожидая четырех часов, дабы отдать свой голос за то или иное решение. Интересно, как они проводят время на самом деле? Впрочем, в результатах голосования сомневаться не приходилось. Как и Джулиус, Адам считал, что едва ли Уилфред созвал бы общий совет, не будучи уверен в том, что выйдет так, как он хочет. А это скорее всего означало передачу приюта в ведение «Риджуэл траст». Дэлглиш прикинул, как распределятся голоса. Уилфред, без сомнения, добился такого соглашения, при котором сотрудники приюта сохранили свои места. Засим Дот Моксон, Эрик Хьюсон и Деннис Лернер проголосуют за передачу. У бедного Джорджи Аллана особого выбора не будет. Мнение остальных пациентов не так ясно, но у Дэлглиша сложилось впечатление, что Каруардин охотно останется на прежнем месте, особенно учитывая, что под управлением «Траст» общий уровень комфорта и профессионального ухода наверняка повысится. Миллисента, разумеется, выступит за продажу усадьбы. И она как пить дать получила бы в союзницы Мэгги Хьюсон, если бы Мэгги позволили принять участие в голосовании.
Глядя вниз, Дэлглиш увидел два квадрата света в окнах коттеджа «Любовь», где изгнанница Мэгги дожидалась возвращения Эрика. В стороне, над обрывом, мерцало более яркое сияние — Джулиус не привык экономить на электричестве.
Огоньки, хотя время от времени туман и скрывал их, служили полезными ориентирами. Дэлглиш почти бегом принялся спускаться вниз. А потом вдруг произошло нечто странное: свет в коттедже Хьюсонов на миг выключился и снова включился — и так три раза подряд, точно подавая сигнал.
Дэлглишу померещился в этом сигнале призыв на помощь — померещился настолько отчетливо, что коммандер был вынужден напомнить себе о реальности. Мэгги не могла знать, что он — или кто-либо еще — будет проходить по мысу. А увидеть сигнал из Тойнтон-Грэйнж могли только по чистой случайности: сейчас там все заняты другим проблемами. Кроме того, у большинства пациентов окна выходили на другую сторону. Скорее всего свет мигал просто так — возможно, Мэгги раздумывала: смотреть или нет телевизор в темноте.
Однако двойное пятно желтого света, теперь сиявшее сильнее сквозь поредепший туман, притягивало коммандера к коттеджу Хьюсоноз. Всего-то триста ярдов крюка — а она там одна. Вполне можно заглянуть, пусть и рискуя нарваться на пьяные излияния о перенесенных обидах.
Парадная дверь была не заперта. Не дождавшись ответа на стук, Дэлглиш толкнул ее и вошел. Гостиная, неряшливая, грязная, где жильцы словно бы обосновались совсем ненадолго, пустовала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Цветов не было. Их отсутствие, густой запах свежевскопанной земли, янтарные лучи осеннего солнца, вездесущий запах дыма, даже ощущение незримых вопрошающих глаз, что с болезненным любопытством подглядывали в просветы живых изгородей, — все это вызвало у Дэлглиша до боли отчетливые воспоминания об иных похоронах.
Тогда ему исполнилось четырнадцать лет, и он прибыл из школы на коротенькие каникулы. Родители как раз отдыхали в Италии, и приход возглавлял отец Бэддли. Сын одного из местных фермеров, застенчивый восемнадцатилетний юноша, приехавший домой на выходные после первого семестра в университете, взял отцовское ружье и застрелил обоих родителей, пятнадцатилетнюю сестру, а под конец и самого себя. Семья была очень любящая, парень считался нежным и почтительным сыном. Для юного Адама, который успел вообразить, будто влюблен в погибшую девочку, все это стало ужасом, затмевающим любые кошмары последующей жизни. Трагедия, необъяснимая и жуткая, сначала повергла деревню в оцепенение. Затем горе быстро сменилось волной сверхъестественного гнева и отвращения. Никто и помыслить не мог о том, чтобы юношу похоронили в освященной земле, а потому отец Бэддли, мягко, но неуклонно настаивавший, что вся семья должна упокоиться в одной могиле, временно сделался изгоем общества. Похороны, дружно бойкотируемые всей деревней, состоялись в такой же ясный осенний день. Близких родственников у погибшей семьи не было. Присутствовали только отеп Бэддли, церковный сторож и Адам Дэлглиш. Четырнадцатилетний подросток, закоченевший от непостижимого горя, сосредоточился на том, чтобы отвечать по книге, стремясь отделять невыносимые слова от их смысла, видеть в них лишь черные, ничего не значащие символы на странице молитвенника и твердо, даже небрежно, произносить их над разверстой могилой. И теперь, когда незнакомый священник поднял руку, дабы прочесть над телом Грейс Уиллисон последнее благословение, Дэлглиш увидел вместо него хрупкую, выпрямившуюся во весь рост фигурку отца Бэддли с чуть всклокоченными от ветра волосами. Когда первые комья земли упали на крышку гроба и Адам повернулся, чтобы уйти, он почувствовал себя предателем. Воспоминания о давно минувшем дне, когда отец Бэддли положился на него не напрасно, лишь разбередили и укрепили гнетущее ощущение неудачи.
Наверное, это и заставило коммандера ответить резкостью Уилфреду, когда тот подошел к нему и сказал:
— Мы сейчас едем на ленч. Семейный совет начнется в половине третьего, а вторая часть около четырех. Вы уверены, что не хотите помочь нам?
Дэлглиш открыл дверцу машины.
— Вы можете привести мне хоть одну причину, по которой стоило бы это сделать?
Уилфред отвернулся; вид у него был почти сконфуженный. Джулиус негромко рассмеялся:
— Старый дурачина! Неужели он и правда думает, будто мы не знаем — он затеял совет только потому, что уверен: все решат, как он захочет. Каковы ваши планы на сегодня?
Дэлглиш ответил, что еще не определился. На самом деле он хотел развеять приступ отвращения к самому себе прогулкой вдоль обрыва до Веймута и обратно. И общаться с Джулиусом Адаму не хотелось.
Он зашел в ближайший же паб, чтобы перекусить сыром с пивом, быстро доехал до «Надежды», переоделся в спортивные брюки и ветровку, а после двинулся на восток по скальной тропе. Нынешняя прогулка разительно отличалась от той, первой, на следующий день после приезда сюда. Тогда только что пробудившиеся чувства Дэлглиша были особенно восприимчивы к звукам, цветам и запахам. Теперь же он энергично шагал вперед, погрузившись в раздумья и не сводя глаз с тропы, практически не замечая даже натруженного, свистящего гула моря. Скоро придется принимать окончательное решение насчет работы… Ладно, с этим можно погодить пару недель. Пока же предстоят более срочные, пусть и менее тягостные решения. Сколько еще медлить в Тойнтоне? Предлогов для задержки больше нет. Книги разобраны, коробки скоро надо будет завязывать. А он так и не продвинулся в решении проблемы, которая держала его в коттедже «Надежда». Шансов решить тайну письма, в котором отец Бэддли вызвал Дэлглиша, почти не оставалось. Живя в домике старого священника, спя на его кровати, Дэлглиш словно вобрал в себя что-то и от его личности. Он почти всерьез верил, будто чует присутствие некоего зла. Непривычное, чужое свойство, которое Адам наполовину осуждал и которому точно не доверял. И все же оно все усиливалось и усиливалось. Теперь он был практически уверен, что отца Бэддли убили. Однако стоило взглянуть на доказательства беспристрастным взглядом полицейского, как дело таяло в руках, точно дым.
Наверное, потому, что Дэлглиш с головой ушел в эти непродуктивные размышления, туман застиг его врасплох. Он поднялся с моря внезапной физической преградой, белесой, все застилающей мутью. Только что еще коммандер шагал под лучами медового солнца и свежий ветер щекотал волоски у него на шее и руках, а в следующую секунду солнце, цвета, запахи вдруг куда-то исчезли, и Адам застыл средь тумана, пытаясь отмахнуться от него, растолкать, точно враждебную силу. Туман лип к волосам путника, хватал его за горло, гротескными узорами клубился над мысом. Дэлглиш следил, как перекрученная полупрозрачная вуаль стелется по зарослям ежевики и папоротника, увеличивая и искажая очертания, скрывая от глаз тропу. Вместе с туманом пришла неожиданная тишина. Впрочем, Дэлглиш понял, что мыс звенел птичьими голосами, только теперь, когда они вдруг умолкли. Молчание казалось каким-то неестественным. А вот гул моря усилился, стал вездесущим, беспорядочным, угрожающим — словно бы наступал, тесня со всех сторон. Как пойманный зверь, море то глухо стонало в угрюмой покорности, то рвалось на свободу и с ревом бессильной ярости бросалось на высокие камни.
Дэлглиш повернул обратно, сам не зная, далеко ли идти. Возвращение обещало стать трудной задачей. Он утратил чувство направления и мог ориентироваться лишь по убегающей из-под ног полосе утоптанной земли. Однако Адам рассудил, что, если идти медленно, опасность не будет велика. Тропу, конечно, видно с трудом, зато почти по всей длине ее обрамляют заросли ежевики—очень удобный, хотя и колючий барьер, на случай если он вдруг собьется с пути. В какой-то момент туман вроде бы чуть приподнялся, и Дэлглиш уверенно прибавил ходу. Но это оказалось ошибкой. Хорошо еще, коммандер вовремя осознал, что идет по самому краю пересекавшей дорогу широкой трещины. А полоса, которую он принимал за край движущегося тумана, на самом деле — бахрома пены на утесе в пятидесяти футах под ним.
Черная башня вынырнула из белесой мглы так неожиданно, что в первый момент Дэлглиш просто-напросто расцарапал руку, инстинктивно выставленную вперед, о твердые острые чешуйки стены. А затем так же внезапно туман поредел, и Дэлглиш увидел вершину башни. Подножие ее тонуло в липкой вихрящейся мути, но восьмиугольный купол с тремя видимыми отсюда щелями бойниц словно выплывал из последних волнистых нитей тумана, чтобы неподвижно повиснуть в поднебесье —эффектный, угрожающе прочный и в то же время бесплотный, как сон. Верхушка башни будто двигалась с туманом — беглое, ускользающее видение; то опустится низко-низко, буквально рукой подать, то поднимется, таинственная и неприступная, над грохочущим морем. Казалось, эта плывущая в облаках вершина не имеет ничего общего с камнями под ладонями Дэлглиша, с твердой землей у него под ногами. Чтобы восстановить равновесие, он припал головой к стене и почувствовал, как холодит разгоряченный лоб реальность — острая и твердая. Что ж, по крайней мере нашлась вполне определенная веха — отсюда он более или менее помнил изгибы и повороты дороги.
Тогда-то он и услышал странный звук: леденящий душу скрип, точно скребут зазубренным обломком кости по камню. Скрип доносился из башни. Рассудок взял верх над суевериями так быстро, что Дэлглиш едва успел осознать охвативший его ужас. Только болезненный стук сердца о ребра да внезапный холод в крови сказали ему, что на миг он пересек границы неведомого мира. На секунду — а может, даже и меньше — подавляемые детские кошмары вновь поднялись во весь рост и бросили ему вызов. А потом страх прошел. Дэлглиш прислушался повнимательнее и отправился на разведку.
Природа звука выяснилась очень скоро. Со стороны моря, в уголке между стеной башни и крыльцом, рос кустик ежевики. Ветер сломал одну из веток, и два острых конца царапали о камень. По какому-то хитрому акустическому трюку создавалось впечатление, будто звук, прерывистый и искаженный, идет изнутри башни. Вот из таких-то мелочей, мрачно улыбнувшись, подумал Дэлглиш, возникают слухи и легенды о привидениях.
Не прошло и двадцати минут, как он уже стоял над долиной и глядел вниз, на Тойнтон-Грэйнж. Туман поредел, так что Адам различал сам Грэйнж — тяжелую темную тень, прорезанную кое-где пятнами света из окон. Часы показывали восемь минут четвертого. Значит, все там уединились на так называемую медитацию, ожидая четырех часов, дабы отдать свой голос за то или иное решение. Интересно, как они проводят время на самом деле? Впрочем, в результатах голосования сомневаться не приходилось. Как и Джулиус, Адам считал, что едва ли Уилфред созвал бы общий совет, не будучи уверен в том, что выйдет так, как он хочет. А это скорее всего означало передачу приюта в ведение «Риджуэл траст». Дэлглиш прикинул, как распределятся голоса. Уилфред, без сомнения, добился такого соглашения, при котором сотрудники приюта сохранили свои места. Засим Дот Моксон, Эрик Хьюсон и Деннис Лернер проголосуют за передачу. У бедного Джорджи Аллана особого выбора не будет. Мнение остальных пациентов не так ясно, но у Дэлглиша сложилось впечатление, что Каруардин охотно останется на прежнем месте, особенно учитывая, что под управлением «Траст» общий уровень комфорта и профессионального ухода наверняка повысится. Миллисента, разумеется, выступит за продажу усадьбы. И она как пить дать получила бы в союзницы Мэгги Хьюсон, если бы Мэгги позволили принять участие в голосовании.
Глядя вниз, Дэлглиш увидел два квадрата света в окнах коттеджа «Любовь», где изгнанница Мэгги дожидалась возвращения Эрика. В стороне, над обрывом, мерцало более яркое сияние — Джулиус не привык экономить на электричестве.
Огоньки, хотя время от времени туман и скрывал их, служили полезными ориентирами. Дэлглиш почти бегом принялся спускаться вниз. А потом вдруг произошло нечто странное: свет в коттедже Хьюсонов на миг выключился и снова включился — и так три раза подряд, точно подавая сигнал.
Дэлглишу померещился в этом сигнале призыв на помощь — померещился настолько отчетливо, что коммандер был вынужден напомнить себе о реальности. Мэгги не могла знать, что он — или кто-либо еще — будет проходить по мысу. А увидеть сигнал из Тойнтон-Грэйнж могли только по чистой случайности: сейчас там все заняты другим проблемами. Кроме того, у большинства пациентов окна выходили на другую сторону. Скорее всего свет мигал просто так — возможно, Мэгги раздумывала: смотреть или нет телевизор в темноте.
Однако двойное пятно желтого света, теперь сиявшее сильнее сквозь поредепший туман, притягивало коммандера к коттеджу Хьюсоноз. Всего-то триста ярдов крюка — а она там одна. Вполне можно заглянуть, пусть и рискуя нарваться на пьяные излияния о перенесенных обидах.
Парадная дверь была не заперта. Не дождавшись ответа на стук, Дэлглиш толкнул ее и вошел. Гостиная, неряшливая, грязная, где жильцы словно бы обосновались совсем ненадолго, пустовала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52