Я так же жаждал других женщин, как и любой мужчина, и даже несколько лет назад имел интрижку с одной бабенкой, живущей неподалеку от нас, буквально через квартал. Ее муж работал в компании “Граммэн Эйркрафт”. Несколько лет назад они переехали в Калифорнию. История с той женщиной произошла осенью, в начале октября, и, возможно, потому, что я работал тогда с необычным чередованием смен и большую часть дня проводил дома. Ее звали Нэнси. Однажды она появилась у моего дома со своими детьми. Мэри куда-то ушла, я был один, и выяснилось, что накануне Нэнси страшно поссорилась с мужем. Как-то неожиданно мы оказались на диване в гостиной. Это было восхитительно.
Мы занимались с ней сексом у меня дома единственный раз. Потом, если у меня возникало желание увидеться с соседкой, я брел к ней домой, и там в ее спальне мы и развлекались. В постели она несколько отличалась от Мэри, и эта новизна возбуждала меня, и какое-то время я очень гордился, что у меня две женщины в одном и том же квартале. Затем мы оба переменили отношение к нашей связи, больше стали интересоваться своими семьями, и вся прежняя прелесть любовных встреч как-то потускнела и потеряла привлекательность. Мы не ссорились, не оскорбляли друг друга и вроде бы не рвали отношений, но к середине декабря я уже перестал к ней наведываться, а она больше не звонила мне, как делала это пару раз в октябре и ноябре, намекая, что сегодня подходящий день, чтобы поваляться в постели.
Тем не менее хорошенькие женщины продолжали меня волновать, и я по-настоящему мечтал о какой-нибудь высокой стройняшке с красивой походкой, коими качествами и обладала мисс Эмерсон. Когда мы оказались в кабинете мистера Истпула, я сразу обратил на нее внимание, но потом меня отвлекли проблемы с ее боссом, и при нормальных обстоятельствах на этом все и закончилось бы.
Оттого я и был так удивлен и встревожен той сексуальной аурой, которая теперь между нами образовалась. Возникло что-то новое, отличавшее данный случай от других проявлений моего обычного влечения. Оно было сильнее и болезненнее, и самое смущающее заключалось в том, что я знал этому причину. Девушка являлась моей пленницей. “Ах, моя гордая красавица, вы в моей власти!” Да, как раз из этой оперы. Конечно, она не была пленницей в том смысле, что я мог сделать с ней все, что захочу, но нечто в таком роде чувствовалось между нами, поскольку она действительно оказалась в моей власти, а я играл роль отъявленного негодяя.
Да, собственно, и был им, разве нет? Я появился здесь, как сказал ей, чтобы совершить крупное ограбление, что отличало данную ситуацию от тех редких случаев, когда во время работы в моих руках оказывались симпатичные девушки, так или иначе преступившие закон. Тогда я не был негодяем, а, наоборот, — хорошим парнем, выступающим на стороне закона. Кроме того, меня стесняли правила моей профессии и рамки все того же закона. Что начисто отсутствовало сейчас.
Конечно, я не собирался ее насиловать, хотя, видит Бог, фигурка у нее ужасно соблазнительная. Но сейчас гораздо важнее было не испугать ее, чем думать об удовлетворении своих неуместных плотских желаний. Поэтому я решил поговорить с девушкой, смягчить ее напряженность, но еще не знал, что сказать, чтобы ненароком не усилить сексуальный дискомфорт, возникший между нами. И я довольно долго шел рядом с ней молча, что не могло действовать на нее успокаивающе.
Наконец я решил, что самое лучшее — это выглядеть напористым и деловитым.
— Хочу вам сказать пока, что именно нам нужно. Вы должны будете войти в хранилище одна, поэтому лучше я сейчас сообщу вам, что вы должны вынести для нас.
Она не смотрела на меня, а, не отрывая глаз от пола, кивнула:
— Да.
Ее лицо выглядело напряженным, кожа натянулась на скулах, глаза были раскрыты слишком широко.
— Нам нужны ценные бумаги на предъявителя. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Да, — опять коротко сказала она.
Конечно, девушка это знала, ведь она здесь работала.
— Хорошо, — продолжал я. — Нам нужно, чтобы каждая из них была не больше чем на сто тысяч долларов, и не меньше чем на двадцать тысяч, и чтобы сумма их составила десять миллионов.
Она на секунду обратила на меня удивленный взгляд, но тут же снова отвернулась, кивнула и сказала:
— Хорошо.
— Теперь я понимаю, что вы будете умницей и все сделаете правильно, но хочу все же напомнить вам об одном. Мой партнер находится в кабинете вашего босса, и он может видеть хранилище на одном из мониторов, а также каморку перед хранилищем, где сидит охранник. Если вы попытаетесь заговорить с ним или сделать что-то не то в хранилище, он увидит это.
— Я... я не сделаю ничего такого. — Она едва не плакала от страха — Я знаю. Только я подумал, что стоит вас предупредить, вот и все Но я знаю, что вы будете вести себя благоразумно.
Мы как раз проходили через очень большое помещение, где все сотрудники, побросав свои дела, сгрудились у окон. Там оказалось около сорока человек, которые глазели на парад. Незаметно для себя я шагал в ритм бою барабанов, а вот походка мисс Эмерсон была какой-то неуверенной, порой она неожиданно замедляла шаги. Я решил, что такие судорожные движения вызваны нервным состоянием девушки, и пытался изо всех сил приноровиться к неровному ритму ее шагов, хотя из-за маршевого темпа музыки это оказалось затруднительно.
Когда мы вышли из огромного офиса в коридор, ведущий вправо, она вдруг споткнулась, и я автоматически схватил ее за предплечье, пытаясь удержать девушку в состоянии равновесия. Но мисс Эмерсон испуганно рванулась от меня. Держась на ногах только от ужаса, она попятилась и прижалась к стене.
Я огляделся и понял, что мы в коридоре одни.
— Успокойтесь, — тихо и быстро проговорил я, опасаясь, что она в любую секунду может закричать. — Пожалуйста, успокойтесь, никто не собирается причинять вам какой-либо вред.
Она снова в страхе поднесла правую руку к горлу, как в кабинете Истпула. Я видел, что она заставляет себя ровно дышать, пытаясь овладеть собой. Действительно, девушка взяла себя в руки и подавила страх. Я терпеливо ждал, когда она полностью оклемается, и наконец она тихо сказала:
— Теперь все в порядке.
— Ну и отлично. Вы себя прекрасно ведете. Вам не о чем беспокоиться, обещаю вам. Все, что нам нужно, это деньги, а от вас нам ничего не надо, так чего вам бояться?
Разведя руками, я улыбнулся ей.
Она кивнула, отклеилась наконец от стенки, но не ответила на мою улыбку и, как могла, избегала встречаться со мной взглядом. Не знаю, что являлось причиной этого — страх или стремление выйти из сексуальной ауры, но полностью успокоить ее не стоило и пытаться. Впрочем, в любом случае устранить ее нервозность в данной ситуации было бы невозможно, лишь бы она сделала все рассудительно и деловито.
А девушка теперь вела себя нормально. Мы шли по коридору, и вот она указала на закрытую дверь впереди:
— Это комната перед хранилищем. Там должен находиться охранник, а хранилище — как раз за ним.
— Я подожду вас в коридоре, — спокойно произнес я. — Вы уже знаете, что нам нужно.
Не глядя на меня, она быстро кивнула. Я сказал:
— Повторите это мне. Успокойтесь, не волнуйтесь и просто повторите то, что я просил вас сделать.
Ей пришлось откашляться, прежде чем она смогла заговорить.
— Вам нужны бумаги на предъявителя. Не крупнее чем на сто тысяч долларов, и не мельче чем на двадцать тысяч.
— И на какую сумму всего?
— На десять миллионов долларов.
— Все правильно. И поймите, мой партнер следит за вами.
— Я не сделаю ничего плохого, — сказала она, так и не глядя мне в лицо. — Теперь мне идти?
— Конечно.
Она открыла дверь и вошла внутрь, а я прислонился к стене и стал ждать — или десяти миллионов, или полного крушения наших планов.
ТОМ
Когда я выдвинул стул из-за письменного стола Истпула, это являлось только бравадой. Я не собирался им пользоваться, по правде говоря, я был слишком взвинчен, чтобы усидеть на одном месте. Если бы я мог расхаживать по его кабинету, думаю, что просто взорвался бы.
Тем не менее только из-за стола можно было следить одновременно за Истпулом и за экранами телекамер. Поэтому я оставил финансиста сидеть на своем месте, а сам встал за его спиной, в углу кабинета, между окнами, выходящими на две стороны. Оттуда я мог наблюдать за кабинетом и за улицей.
Устройство мониторов здесь было такое же, как в приемном зале. Первый экран справа в верхнем ряду показывал самый зал с обоими охранниками на своем посту за стойкой. Второй и третий верхние, а также правый в нижнем ряду демонстрировали три разных офиса, через два из которых мы проходили по пути сюда. В середине нижнего ряда экран показывал хранилище, а соседний, слева от него, — маленькую комнатку перед хранилищем.
В самом хранилище никого не оказалось, и оно выглядело, как уличный туалет. Двери на экране видно не было, следовательно, камеру установили прямо над ней. На трех стенах с пола до потолка находились полки с ящичками размером с печатный лист. Открытое пространство в середине хранилища имело не больше шести квадратных футов, и там не оказалось никакой мебели.
Предбанник тоже не выглядел большим. С того места, где в нем висела камера, можно было видеть распахнутую тяжелую дверь хранилища в дальней стене. Слева за столиком лицом к камере сидел охранник на обычном деревянном стуле и читал “Дейли ньюс”. На столе был только телефон и разлинованный лист бумаги с шариковой ручкой. Рядом со столом виднелся еще один стул, вот и вся мебель. Здесь, как и в хранилище, телекамера тоже находилась над дверью.
После того как ушли Том с секретаршей, я занял позицию за Истпулом, посматривая на экраны и время от времени кидая взгляд в левое от меня окно, которое выходило на улицу, где шумел народ. Один за другим по мостовой проходили и удалялись оркестры. Справа по улице на протяжении целого квартала все выглядело так, будто в июле вдруг пошел снег. Это были телеграфные, телетайпные ленты и разные бумажки, потоком падающие вниз и отмечающие место, где в настоящий момент находятся астронавты. Пока я их еще не видел.
Потом я посмотрел на Истпула. Он сидел слегка наклонив голову вперед, словно рассматривал ногти на положенных на стол руках, и немного сгорбив спину; вероятно, он нервничал, так как я стоял у него за спиной. Конечно, не очень приятно.
Меня всегда раздражали деятели вроде Истпула, разъезжающие в роскошных “кадиллаках” с кондиционерами. Мне нравится штрафовать этих ублюдков, но что значат какие-то двадцать пять долларов для таких, как Истпул?
Я поднял глаза к мониторам, как раз на одном из них было видно, как Том с секретаршей проходят по какому-то офису. Я внимательно следил за ними, у мисс Эмерсон симпатичная попка. Мне нравится, когда на женщинах вот такие трикотажные платья — они отлично облегают фигуру, а эта девушка была сложена просто восхитительно.
Интересно, спит ли с ней Истпул. Нечего было и думать спрашивать его об этом, в любом случае он все бы отрицал. Тут деляга оглянулся на меня; его взгляд выражал некое недоумение, как будто он сам себе не верил, что такое животное, вроде меня, околачивается в его роскошном кабинете. О, я хорошо знаю этот тип людей!
Ждать, ничего не делая, было очень тяжело. Я испытывал желание слегка уколоть Истпула. Может, толкнуть его в плечо и посмотреть, так ли он нервничает, как я. Но я понимал, что этого делать не следует, нельзя, чтобы он потерял самообладание. Ради того, чтобы заработать направление на двадцать лет в федеральную тюрьму, не стоило дразнить Истпула.
Двадцать лет! Мысль об этом вдруг привела меня в чувство. Мы на самом деле совершаем то, о чем до сих пор только говорили, к чему готовились и о чем постоянно шутили; мы пересекли ту черту, когда все было еще неопределенным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33