Всю ночь работала легко и радостно. Кровь кипела в жилах от предчувствия большого дела. Мы еще поборемся! Мы еще посмотрим, кто кого! Как сказал Дэн Гобард, человек живет только для одного - чтобы выжить. Отними у него необходимость выживания - и он деградирует и нравственно и физически, опустится, потеряет интерес к существованию. Так машина катится вперед, только преодолевая трение. А перестает бороться с трением - и замирает, глохнет, стынет. Навсегда или на время - кто знает? А может, это вовсе не Гобард сказал, а я сама все это выдумала?
Утром перед выходом из дома слегка прошлась пудрой под глазами - тридцать четыре бессонных часа все же дали о себе знать. Открыла дверцу шкафа, чтобы выбрать костюм. У меня их пять, все выдержаны в строгом английском стиле, все отражают полный спектр оттенков серого цвета: просто серый, насыщенно серый, бледно-серый, почти несерый, слишком серый и так, серенький. Выбрала тот, что посветлее (как-никак - весна), - и чуть не кубарем скатилась вниз по лестнице. На площадке столкнулась со старушкой-соседкой. С трудом вспомнила, что нужно поздороваться.
Вот уже два года живу в этой квартире, а все не могу привыкнуть к своей затворнической жизни. Целых пять лет моталась по общежитиям и так привыкла к общественному житью, что возвращаюсь домой как будто в склеп - холодный, враждебный, тихий.
В последние минуты перед совещанием прикидывала в уме, как мне нейтрализовать Шаньгина. Это очень умный, опытный интриган с огромными способностями и огромной жаждой власти. То, что он мне до сих пор не может простить случившегося между нами три года назад, лишний раз доказывает это. Иногда мне кажется, что он использует нашу Организацию лишь для прикрытия своей финансовой деятельности. Мне не раз попадались в руки рапорты сотрудников Центра, где утверждалось, что на имя его двоюродной тетки зарегистрировано несколько фирм по поставке бумаги, компьютеров для нашего офиса и продуктов для столовой. А недавно он еще и организовал под эгидой Центра типографию, с которой всегда можно получить приличный доход, ибо учебной литературы для слушателей требуется масса…
Но усилием воли я одергиваю себя. Скорее всего, подобные слухи - чистой воды поклеп. Лучше не думать об этом. А то ведь можно додуматься сначала до корыстолюбия Шаньгина, потом до недееспособности Горелика, а там и до самого Дэна Гобарда недалеко… Опасное это дело - задумываться.
- Опять не спали! - ахнул Володя, глядя на мои синяки под глазами. - Всю ночь работали?
- Кто-то же должен работать! Почему не я?
Иногда меня поражает, до чего ограниченны и эгоистичны наши люди. Поработать лишних два часа для них - это беспримерный героизм, просидеть ночь за работой - бессмертный подвиг.
Но все же в голосе шофера мне почудилось нечто странное.
Но что же? Я нахмурила лоб. Да, сочувствие. Именно! Опасное сочувствие, родственное состраданию и жалости. Сострадание - низшая эмоциональная реакция, как говорил Гобард, ловушка для слабого человека. Состраданием человека вяжут крепче, чем семейными узами. Если хочешь помочь человеку, не жалей его, а дай ему в руки средство борьбы.
По этому поводу вспомнилась древняя притча о рыбаке. Как можно помочь бедняку? Может, дать ему немного рыбы для еды? Или лучше вручить удочку, чтобы он ловил рыбу? Или научить его, как сделать удочку и как наловить ею вдоволь рыбы? В нашей Церкви делают последнее: дают в руки удочку (это - методы сенсологии) и учат удить рыбу (счастье, удачу, успех, деньги).
И опять на долю секунды мне почудилось, что неспроста шофер затеял этот сочувственный разговор. Не подбирается ли он исподволь ко мне, чтобы под видом дружбы выведать мои тайные воззрения и планы?
Кровь взволнованно застучала в висках. А что, если это проверка? Что, если я, расслабленная успехом и поощрением руководства, потеряла бдительность, позволила себе лишнее? Что, если шофер на самом деле работник безопасности и ему поручен контроль за мной?
Служба безопасности часто организует проверки сотрудников, проводя их так тонко и искусно, что повязанная по рукам жертва, не замечая подставы, вскоре запутывается в умело расставленных сетях и падает вниз, катясь все ниже и ниже по иерархической лестнице, пока не исчезает из Организации совсем.
Конечно, проверка работников - это необходимая акция спецслужб, направленная на сохранение жизнеспособности Организации. Но почему я? Почему проверяют меня? Меня, кавалера ордена «Золотой Дэн», офицера по особым поручениям, меня, доверенное лицо руководства?
Я решила прощупать почву.
- Скажи, Володя, - начала издалека. - А как твои успехи в учебе? Ты как-то говорил мне, что хочешь пройти курс «Травля быка»…
Машина уверенно маневрировала в плотном утреннем потоке автомобилей.
- А… - Кислая гримаса исказила простоватое голубоглазое лицо. - Денег нет. Я еще за прошлый курс не расплатился.
- А как насчет «терапии»?
- Тоже никак. Я же говорю, финансы поют романсы. У меня ведь семья - жена, маленькая дочка… А получаю я копейки.
- Зато ты можешь обучаться в Центре! Это важнее, чем деньги.
- Это вы так говорите, потому что живете одна и целыми днями пропадаете на работе. А вот если бы у вас была семья…
Я могла бы ему достойно ответить, но, к сожалению, мы уже приехали.
Выходя из машины, мимоходом обронила через плечо:
- Зайди в учебный отдел и скажи, что я рекомендую тебе несколько часов сексологической терапии. Стоимость пусть запишут на мой счет.
- Спасибо, Марина Леонидовна, - растерялся Володя. - Вы такая добрая…
Добрая! Терпеть не могу этого слова. От добрых все зло в этом мире. Добротой ослабляют человека, обескровливают его, лишают способности сопротивляться. Не доброта нужна людям, не обременительное сочувствие, не парализующая жалость. Нужно желание работать, настойчивость. Нужна руководящая сила, разумная и мудрая. Это - знание сенсологии.
И вовсе не пресловутая доброта двигала мной, когда я предложила своему шоферу оплатить его курсы из собственного кармана. Во-первых, я все равно спишу эти расходы за счет Организации. А во-вторых, узнаю, что он задумал против меня. Как офицер по особым поручениям, я имею доступ к записям сессий терапии. Таким образом, я разузнаю, кто под меня копает. Возможно, это Шаньгин. Вот тогда мы поборемся!
***
Доклад продолжался ровно десять минут - оптимальное время, чтобы слушатели вникли в суть проблемы и не успели соскучиться. Впрочем, тема была такая, что не до скуки…
- …Таким образом мы реабилитируем светлое имя Организации в глазах общественности и привлечем внимание всех демократически настроенных людей к проблеме свободы совести, заинтересуем потенциальных прихожан нашей Церкви и получим карт-бланш на продолжение широкой информационной кампании в прессе.
Едва я закончила, как сразу же, точно по команде, вспыхнули протестующие голоса.
- Кого интересует свобода совести, когда пуст карман? - иронически заметил Шаньгин. Лицо его кривила неприятная ухмылка. - Нужно пойти на мировую, заплатить отступного истцу…
- Коркин не возьмет денег, - возразила я. - Деньги его не интересуют.
- Деньги интересуют всех! - цинично возразил Шаньгин. Хотя он был абсолютно прав, я резко возразила:
- Но только не Коркина и только не в этом случае! Он считает каждого из нас своим персональным врагом. Кроме того, у него слава бессребреника. Причем справедливо заслуженная!
Шаньгин вызывающе расхохотался. Его обледенелая морда в каком-нибудь полуметре от меня методично разевала свою отвратительную, мясного цвета пасть с фарфоровыми зубами. В этот миг больше всего на свете мне хотелось смазать по этой самодовольной, пышущей здоровьем физиономии, чтобы она наконец заткнулась.
«Спокойно! - приказала я себе. - Безусловно, настоящий сенсолог не должен испытывать подобных импульсивных желаний. Олимпийское спокойствие, выдержка, нордическая стойкость - вот его козырные карты. Подобный перехлест эмоций - знак того, что нынче не все благополучно в моем организме. Наверное, перелет, ночное напряжение и бессонница сделали свое дело, и я потеряла устойчивость к внешним раздражителям. Ничего, часа четыре сна, пусть даже пять, - и я снова в отличной форме!»
- А может быть, лучше втихую договориться с судьей? - предложил один из членов Большого совета. - Это дорого, но зато наверняка…
Я поморщилась - в уме, наружно не проявляя своего осуждения. Грязная игра, грубая работа. Вырвать победу чистыми руками в равной борьбе - вот мое кредо!
- Судью еще не назначили, - развел руками Горелик. - Когда назначат, обязательно проработаем этот вопрос… Итак, на сегодня все.
- Нет, не все! - Я поднялась. - По-моему, пора поставить вопрос о работе информационного отдела.
- А что такое? - взвился начальник отдела Хохряков. - Какие претензии у офицера по особым поручениям?
- Особые! - Я достала из портфеля листок бумаги с чернильными разводами жидких строчек посередине и гневно потрясла им в воздухе. - Один из активнейших врагов нашей Организации, номер один в картотеке «Анти» удостоился всего тридцати слов в вашем отчете! Причем половину из них составляют названия написанных этим господином книг! Как прикажете работать с такой информацией? Нам предстоит решающая схватка, а мы до сих пор не знаем элементарного - где Коркин живет и с кем, кто его родители, как он спит, с кем спит, чем питается на завтрак, какие книги читает, по какому маршруту ездит на работу… Ничего!
- С Коркиным дело обстоит так, - растерянно произнес Хохряков. - Информация о нем очень скудна, поскольку он очень закрытый человек и совершенно не расположен к общению на личные темы. Мы несколько раз засылали к нему под видом журналистов своих сотрудников, но они вернулись от него, как говорится, несолоно хлебавши. Этот человек часами может говорить о тонкостях церковного раскола в семнадцатом веке, но молчит как рыба о себе самом.
- А его жена? Ведь он женат, судя по справке! Можно действовать через нее.
- К его жене доступа нет. Она парализована, из дому не выходит, только раз в год на короткое время ложится для обследования в больницу.
Все обескураженно молчали, обдумывая сказанное.
- У него должны быть внебрачные связи. Когда мужчине едва за сорок, трудно поверить, чтобы он добровольно приковал себя к постели больной жены.
- Мы проверяли - ничего! - вздохнул Хохряков.
- Плохо проверяли.
- Хорошо, мы организуем новую проверку…
- Марина Леонидовна права, - неожиданно поддержал меня Горелик. - Думаю, не стоит объяснять, какое значение имеет для нас этот процесс. Если мы его проиграем, то Организация окажется отброшенной в своем развитии на пять лет назад. Приток новых членов сократится, в рядах сторонников движения будут посеяны сомнения. Судебный процесс - это именно тот случай, о котором говорят: или пан, или пропал…
После этой отповеди начальник информационного отдела смерил меня ненавидящим взглядом. Как будто мы не единомышленники, а враги. Как будто у нас не одно общее дело, а жесткая конкуренция. Как будто мы боремся за свою личную карьеру, а не за общую идею - процветание Организации, ее мировое господство, ее светлое будущее, где ничего не будет - ни вражды, ни дружбы. Будет только одна Организация…
***
Рутинная работа - перебираю карточки вновь поступивших студентов. Рассматриваю фотографии, тренируюсь в физиогномике, пытаюсь угадать по снимкам, кто есть кто. Кто из пришедших к нам людей станет верным сторонником наших идей, кто откажется от них, даже не вникнув в их дивную конструкцию? Кто-то пройдет свой путь до половины и сойдет с дистанции, предавшись собственным слабостям, как глотку ключевой воды на исходе долгой дороги, а кто-то останется… Но мало их будет, оставшихся, так мало! Жалкая горстка избранных - стойких духом, крепких в убеждениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37