- Покрытые рыжеватым волосом руки принялись ворошить бумаги на столе, беспорядочно перекладывая из одной стопки в другую. - Ты свободна до вечера.
Наивная, я все еще думала, что он заинтересовался моим предложением. Гадала - может, он хочет сначала посоветоваться с начальством, а потом уже дать окончательный ответ. Боялась, вдруг он присвоит себе идею, и благородно успокаивала себя, что во имя процветания приютившей меня, вскормившей, давшей кров, еду и смысл жизни Организации хорошо бы отрешиться от личных амбиций. И с нетерпением ждала вечера.
В назначенное время я сидела в холле, нервно постукивая кончиком туфельки по полу. Без преувеличения, в этот момент решалась моя судьба, моя карьера.
Стайка девушек во главе с Олей чинно спустилась с лестницы.
- Марина, ты идешь домой?
Домой - подразумевалось, в общежитие. В наш тесный отсыревший дом, пропахший запахом жареной капусты и дешевой косметики. Ведь рядовым сотрудникам платили очень мало. Впрочем, нам и не нужно было много денег - питание мы получали в Центре, крыша над головой имелась, а остальное - это лишнее. Такая жизнь придумана как раз для того, кто привык обходиться малым.
- Нет, я жду…
Кого жду, не сказала. Девчонки упорхнули, а охрана отчего-то заулыбалась, разглядывая меня.
- Он еще не скоро выйдет, - произнес один из охранников, все так же значительно усмехаясь. Он догадывался, кого я жду. - У него совещание…
Я уже поднялась, чтобы уйти, но все же усилием воли остановила себя. Вновь уселась в кресло, не обращая внимания на любопытные взоры, и принялась прокручивать в уме кодекс чести сенсолога - просто так, для тренировки.
Большая стрелка на часах в холле подкатилась к двенадцати, когда на лестнице послышались шаги, эхом зазвучали мужские голоса.
- А, ты здесь! - расплылся в сальной улыбке Шаньгин и обернулся к своему спутнику: - У нас с Мариночкой важное совещание в приватной обстановке.
Тот заулыбался так же, как охрана, - понимающе, сально, с неприличным подтекстом.
- Идем! - бросил он мне, не сомневаясь, что я пойду, куда он прикажет. И я, конечно, пошла за ним.
Он жил неподалеку от нашего офиса. Огромная полупустая квартира, неуютная, неухоженная. И правда, зачем нужен уют, если сюда приходишь только переночевать? Сотрудники Центра вкалывают до поздней ночи, потому что главная радость в их жизни - это работа. Что касается руководства, то они просто днюют и ночуют на рабочем месте.
В гостиной - огромный портрет Гобарда на стене. Книжные полки уставлены одинаковыми, черными с золотом томами Классика.
- Раздевайся, - бросил он мне. - Я сейчас.
Я сняла плащ, достала из портфеля бумаги, разложила их на столе, отодвинув в сторону грязные засохшие тарелки и корки сухого сыра, похожие на желтые обрезанные ногти. Прокрутила в уме то, что собиралась сказать. После долгого рабочего дня и бесконечного ожидания пухла голова.
Он появился в махровом халате на голое тело. Влажно блестели капли воды на сияющей лысине.
- Раздевайся, - повторил приказание и принялся привычно стелить постель с мятым, точно жеваным бельем.
- Но вы сказали… Я думала…
- Быстрее, уже поздно. Я устал.
Я смотрела на его отвисшее брюшко, на кустик курчавых волос, вырвавшийся на свободу из ворота халата, и внутри меня поднималась волна холодного бешенства - та самая волна, которую в течение пяти лет я пыталась побороть нескончаемыми тренингами и бесконечными часами наизнанку выворачивающих исповедей. И я поддалась этой блаженной волне, ласково колыхавшей меня в своих объятиях. Она вздымалась все выше, увлекая за собой, несла к ущербной, глупо округлой луне, взошедшей в просвете оконных занавесей… Под действием этой луны я схватила со стола зазубренный, в ржавых потеках кетчупа нож и занесла его, целясь в самую сердцевину отвратительного студенистого брюха, которое надвигалось на меня, напирало, чтобы в конце концов задавить своей жирной вислой тяжестью…
Что было потом - не помню… Я сбежала по лестнице, будто за мной гнались. И, только миновав несколько кварталов, наконец успокоилась. Колыхавшаяся в небе луна прочно и незыблемо застыла над головой, пришпиленная к высшей точке небосвода, между голыми метелками деревьев и трубой безымянной ТЭЦ. Сонно хрупала мерзлая земля под ногами, как будто кто-то методично грыз сахарные леденцы.
Я понимала, это конец… Пора забирать вещи из общежития, ведь в Центре мне больше нечего делать. Сама себе я напоминала гонимый поземкой рыжий лист, оторванный от ветки осенним ветром, который неудержимо несет его в промерзшую, стылую даль. Опять меня изгнали, отправили в вольное плавание без руля и без ветрил… Лети, лети, лепесток, через запад на восток… Только возращения его никто не ждет. Ни один в человек в мире!
Но все же у меня оставался один, призрачный, мизерный шанс. И я в него вцепилась с яростью утопающего, хватающегося за соломинку. Этой соломинкой был Степан Горелик.
Во время завтрака в столовой я несколько минут стояла с подносом на раздаче, выжидая, когда в темном проеме появится знакомая сутулая фигура босса. При виде ее угловатых очертаний посторонние разговоры в радиусе нескольких метров стихали, выправка охранников становилась строже, а сонные буфетчицы на раздаче начинали работать в темпе скорострельных автоматов.
Мне повезло, он был один.
Хмурясь, босс выбрал из предлагаемого скудного ассортимента наименее неприятные на вид куски и опустился за столик в углу. Вообще-то еду ему обычно приносили в кабинет, и не из общей столовой; а по специальному заказу, но ему нравилось изредка за завтраком поиграть в демократию. А может, ему нравилось, когда все вокруг замирало, ложки начинали стучать глуше, птицы за окном испуганно умолкали, а беспардонно сиявший на золотом ободке тарелки солнечный луч пристыженно переползал от греха подальше на соседний столик?
Горелик молча поглощал пищу, глядя неподвижно перед собой. Его чело бороздили высокие государственные думы.
Я смело двинулась к нему, побледнев от собственной решимости.
Выдавила из себя сбивчивое «Не занято?», опустилась на соседний стул…
Поднялась я с этого стула офицером по особым поручениям, подчиненным лично руководителю Центра.
***
Эдуард Марленович обладал уникальной способностью произносить речи. Он сыпал абсолютно гладкими, красиво построенными фразами, которые, будучи осмысленными, оставляли стойкое впечатление легковесной подсолнечной шелухи - вроде бы и есть что-то в ладонях, да к чему это применить - непонятно, разве только выбросить за ненадобностью.
Менеджер по связям с общественностью организовал нам аккредитацию на пресс-конференцию только что назначенного премьера. Подобраться к сиятельному чиновнику было трудно. В его секретариате вышколенные сотрудницы однообразно твердили, что их начальник по личным вопросам никого не принимает, для встречи необходимо предоставить на рассмотрение бесконечные бумаги, и, если вдруг ими заинтересуется сиятельный выскочка, он сам назначит встречу. Однако писать докладную на тему, которая меня интересовала, - означало заранее выложить козыри и лишить себя преимуществ внезапного удара.
На пресс-конференцию мы прибыли в полном составе - два сотрудника Центра, вооруженные диктофонами, шофер и я. И когда, сойдя с трибуны, премьер заторопился к выходу, сопровождаемый дюжими охранниками (по залу пронесся слух, что его вызывает в Кремль сам президент), моя команда красивым, заранее отработанным маневром организовала искусственную давку у входа.
Пока охрана разгребала завал из человеческих тел, мне удалось протянуть визитку в образовавшийся вакуум и произнести многозначительным шепотом:
- Позвоните. Вам лучше позвонить, не дожидаясь…
Чего именно не стоило дожидаться премьеру, я не уточнила, но один вид моей визитки подействовал как ушат холодной воды на разгоряченного своим успехом чиновника. Поэтому на следующий день тон сотрудницы секретариата, ранее отличавшийся арктическими нотками, заметно потеплел, будто оттаял.
- Да, меня предупреждали, что вы будете звонить. Эдуард Марленович просил перед встречей предварительно изложить суть дела…
- Нет, - резко ответила я. - Должна предупредить, что больше звонить я не буду. И если его не интересует…
Отступать мне было некуда - в спину мне дышал озлобленный недавней ночной эскападой Шаньгин, звание мое было пока только номинальным, держалась я на ногах непрочно - того и гляди, вышибут в отряд реабилитационных проектов (что-то вроде штрафроты или дисбата для провинившихся сенсологов, только нравы покруче)…
Однако все произошло именно так, как я ожидала. Встреча была назначена.
- У меня очень мало времени, - предупредил премьер, едва я возникла на пороге его роскошного кабинета. - Не более десяти минут.
Мы проговорили ровно два часа.
Он вилял, как уж на сковородке, но заметно сник, едва я достала из папки толстую кипу банковских платежек с выразительной аббревиатурой ГЦГ и годовой банковский отчет.
- Оплата за обучение в колледже производилась за счет средств банка «Уником-траст» и нефтяной компании «Уником-ойл». Вот копии заключенных договоров, фамилии окончивших курс сотрудников. Вот суммы пожертвований, поступивших на счет колледжа… Эти данные, опубликованные в прессе, произведут эффект разорвавшейся бомбы, вы не находите?
- М-да… - невнятно промычал он.
Представляете, как ухватятся за эту новость газетчики? Премьер-министр страны пришел к власти при поддержке одиозной тоталитарной секты! А потом, когда всплывет факт расходования вами средств государственной нефтяной компании на обучение персонала в сомнительном колледже… Вы думаете, после этого левая Дума утвердит ваше новое назначение?
- М-нет, - согласился он.
В кабинете воцарилось тягостное молчание. Было слышно, как сипло дышат высокие напольные часы в углу кабинета. В их футляре, буде такая необходимость возникла бы, мог свободно спрятаться взвод автоматчиков…
- Знаете, как это называется? - наконец нарушил молчание премьер, по-куриному окуная голову в плечи. Он выглядел неважно - покраснел, тяжело дышал, стекла очков запотели.
- Любопытно послушать.
- Шантаж.
- Мы называем это стремлением к сотрудничеству.
- Вы хотите меня запугать? Не выйдет! По моему приказу компетентные органы немедленно примутся за расследование деятельности вашего Центра, и после такой проверки вам вряд ли удастся выйти сухими из воды.
- Возможно, - грустно протянула я. - Да, пожалуй, вы совершенно правы. Но ведь и вы кое-что теряете при таком раскладе…
- Что именно?
Вы больше никогда, никогда, никогда не станете премьер-министром! - с элегической грустью заметила я и принялась складывать бумаги. - Всего хорошего. Рада была с вами познакомиться, желаю успехов в управлении страной. Да, и еще… У вас чудесный сын!
- Спасибо, я знаю…
- Он проявляет удивительные способности в изучении сенсологии!..
Его лицо вытянулось. Такого он не ожидал. Очевидно, надеялся, что нападки прессы как-нибудь отобьет, Думу худо-бедно проскочит, но сын… Это было больное место, удар под дых. Что поделать, когда упорно строишь карьеру, на детей совсем не остается времени…
- Погодите, - внезапно севшим голосом произнес Китайцев. - Что вы хотите? Что вам нужно?
- Мы хотим дружить! Во имя всеобщего блага, во имя интересов страны…
На прощание он заискивающе выдавил из себя, пожимая влажными ладонями мою руку:
- А как же мой сын?
- Олег очень способный мальчик, - кивнула я. - Нам будет жалко лишиться такого студента. Но ничего не поделаешь… Уговор дороже денег.
На этом мы расстались.
Достигнутая в тот день договоренность сильно упрочила мое шаткое положение. Отныне на меня посматривали с уважением, как на опытного рыбака, который на голый крючок подцепил пудовую форель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Наивная, я все еще думала, что он заинтересовался моим предложением. Гадала - может, он хочет сначала посоветоваться с начальством, а потом уже дать окончательный ответ. Боялась, вдруг он присвоит себе идею, и благородно успокаивала себя, что во имя процветания приютившей меня, вскормившей, давшей кров, еду и смысл жизни Организации хорошо бы отрешиться от личных амбиций. И с нетерпением ждала вечера.
В назначенное время я сидела в холле, нервно постукивая кончиком туфельки по полу. Без преувеличения, в этот момент решалась моя судьба, моя карьера.
Стайка девушек во главе с Олей чинно спустилась с лестницы.
- Марина, ты идешь домой?
Домой - подразумевалось, в общежитие. В наш тесный отсыревший дом, пропахший запахом жареной капусты и дешевой косметики. Ведь рядовым сотрудникам платили очень мало. Впрочем, нам и не нужно было много денег - питание мы получали в Центре, крыша над головой имелась, а остальное - это лишнее. Такая жизнь придумана как раз для того, кто привык обходиться малым.
- Нет, я жду…
Кого жду, не сказала. Девчонки упорхнули, а охрана отчего-то заулыбалась, разглядывая меня.
- Он еще не скоро выйдет, - произнес один из охранников, все так же значительно усмехаясь. Он догадывался, кого я жду. - У него совещание…
Я уже поднялась, чтобы уйти, но все же усилием воли остановила себя. Вновь уселась в кресло, не обращая внимания на любопытные взоры, и принялась прокручивать в уме кодекс чести сенсолога - просто так, для тренировки.
Большая стрелка на часах в холле подкатилась к двенадцати, когда на лестнице послышались шаги, эхом зазвучали мужские голоса.
- А, ты здесь! - расплылся в сальной улыбке Шаньгин и обернулся к своему спутнику: - У нас с Мариночкой важное совещание в приватной обстановке.
Тот заулыбался так же, как охрана, - понимающе, сально, с неприличным подтекстом.
- Идем! - бросил он мне, не сомневаясь, что я пойду, куда он прикажет. И я, конечно, пошла за ним.
Он жил неподалеку от нашего офиса. Огромная полупустая квартира, неуютная, неухоженная. И правда, зачем нужен уют, если сюда приходишь только переночевать? Сотрудники Центра вкалывают до поздней ночи, потому что главная радость в их жизни - это работа. Что касается руководства, то они просто днюют и ночуют на рабочем месте.
В гостиной - огромный портрет Гобарда на стене. Книжные полки уставлены одинаковыми, черными с золотом томами Классика.
- Раздевайся, - бросил он мне. - Я сейчас.
Я сняла плащ, достала из портфеля бумаги, разложила их на столе, отодвинув в сторону грязные засохшие тарелки и корки сухого сыра, похожие на желтые обрезанные ногти. Прокрутила в уме то, что собиралась сказать. После долгого рабочего дня и бесконечного ожидания пухла голова.
Он появился в махровом халате на голое тело. Влажно блестели капли воды на сияющей лысине.
- Раздевайся, - повторил приказание и принялся привычно стелить постель с мятым, точно жеваным бельем.
- Но вы сказали… Я думала…
- Быстрее, уже поздно. Я устал.
Я смотрела на его отвисшее брюшко, на кустик курчавых волос, вырвавшийся на свободу из ворота халата, и внутри меня поднималась волна холодного бешенства - та самая волна, которую в течение пяти лет я пыталась побороть нескончаемыми тренингами и бесконечными часами наизнанку выворачивающих исповедей. И я поддалась этой блаженной волне, ласково колыхавшей меня в своих объятиях. Она вздымалась все выше, увлекая за собой, несла к ущербной, глупо округлой луне, взошедшей в просвете оконных занавесей… Под действием этой луны я схватила со стола зазубренный, в ржавых потеках кетчупа нож и занесла его, целясь в самую сердцевину отвратительного студенистого брюха, которое надвигалось на меня, напирало, чтобы в конце концов задавить своей жирной вислой тяжестью…
Что было потом - не помню… Я сбежала по лестнице, будто за мной гнались. И, только миновав несколько кварталов, наконец успокоилась. Колыхавшаяся в небе луна прочно и незыблемо застыла над головой, пришпиленная к высшей точке небосвода, между голыми метелками деревьев и трубой безымянной ТЭЦ. Сонно хрупала мерзлая земля под ногами, как будто кто-то методично грыз сахарные леденцы.
Я понимала, это конец… Пора забирать вещи из общежития, ведь в Центре мне больше нечего делать. Сама себе я напоминала гонимый поземкой рыжий лист, оторванный от ветки осенним ветром, который неудержимо несет его в промерзшую, стылую даль. Опять меня изгнали, отправили в вольное плавание без руля и без ветрил… Лети, лети, лепесток, через запад на восток… Только возращения его никто не ждет. Ни один в человек в мире!
Но все же у меня оставался один, призрачный, мизерный шанс. И я в него вцепилась с яростью утопающего, хватающегося за соломинку. Этой соломинкой был Степан Горелик.
Во время завтрака в столовой я несколько минут стояла с подносом на раздаче, выжидая, когда в темном проеме появится знакомая сутулая фигура босса. При виде ее угловатых очертаний посторонние разговоры в радиусе нескольких метров стихали, выправка охранников становилась строже, а сонные буфетчицы на раздаче начинали работать в темпе скорострельных автоматов.
Мне повезло, он был один.
Хмурясь, босс выбрал из предлагаемого скудного ассортимента наименее неприятные на вид куски и опустился за столик в углу. Вообще-то еду ему обычно приносили в кабинет, и не из общей столовой; а по специальному заказу, но ему нравилось изредка за завтраком поиграть в демократию. А может, ему нравилось, когда все вокруг замирало, ложки начинали стучать глуше, птицы за окном испуганно умолкали, а беспардонно сиявший на золотом ободке тарелки солнечный луч пристыженно переползал от греха подальше на соседний столик?
Горелик молча поглощал пищу, глядя неподвижно перед собой. Его чело бороздили высокие государственные думы.
Я смело двинулась к нему, побледнев от собственной решимости.
Выдавила из себя сбивчивое «Не занято?», опустилась на соседний стул…
Поднялась я с этого стула офицером по особым поручениям, подчиненным лично руководителю Центра.
***
Эдуард Марленович обладал уникальной способностью произносить речи. Он сыпал абсолютно гладкими, красиво построенными фразами, которые, будучи осмысленными, оставляли стойкое впечатление легковесной подсолнечной шелухи - вроде бы и есть что-то в ладонях, да к чему это применить - непонятно, разве только выбросить за ненадобностью.
Менеджер по связям с общественностью организовал нам аккредитацию на пресс-конференцию только что назначенного премьера. Подобраться к сиятельному чиновнику было трудно. В его секретариате вышколенные сотрудницы однообразно твердили, что их начальник по личным вопросам никого не принимает, для встречи необходимо предоставить на рассмотрение бесконечные бумаги, и, если вдруг ими заинтересуется сиятельный выскочка, он сам назначит встречу. Однако писать докладную на тему, которая меня интересовала, - означало заранее выложить козыри и лишить себя преимуществ внезапного удара.
На пресс-конференцию мы прибыли в полном составе - два сотрудника Центра, вооруженные диктофонами, шофер и я. И когда, сойдя с трибуны, премьер заторопился к выходу, сопровождаемый дюжими охранниками (по залу пронесся слух, что его вызывает в Кремль сам президент), моя команда красивым, заранее отработанным маневром организовала искусственную давку у входа.
Пока охрана разгребала завал из человеческих тел, мне удалось протянуть визитку в образовавшийся вакуум и произнести многозначительным шепотом:
- Позвоните. Вам лучше позвонить, не дожидаясь…
Чего именно не стоило дожидаться премьеру, я не уточнила, но один вид моей визитки подействовал как ушат холодной воды на разгоряченного своим успехом чиновника. Поэтому на следующий день тон сотрудницы секретариата, ранее отличавшийся арктическими нотками, заметно потеплел, будто оттаял.
- Да, меня предупреждали, что вы будете звонить. Эдуард Марленович просил перед встречей предварительно изложить суть дела…
- Нет, - резко ответила я. - Должна предупредить, что больше звонить я не буду. И если его не интересует…
Отступать мне было некуда - в спину мне дышал озлобленный недавней ночной эскападой Шаньгин, звание мое было пока только номинальным, держалась я на ногах непрочно - того и гляди, вышибут в отряд реабилитационных проектов (что-то вроде штрафроты или дисбата для провинившихся сенсологов, только нравы покруче)…
Однако все произошло именно так, как я ожидала. Встреча была назначена.
- У меня очень мало времени, - предупредил премьер, едва я возникла на пороге его роскошного кабинета. - Не более десяти минут.
Мы проговорили ровно два часа.
Он вилял, как уж на сковородке, но заметно сник, едва я достала из папки толстую кипу банковских платежек с выразительной аббревиатурой ГЦГ и годовой банковский отчет.
- Оплата за обучение в колледже производилась за счет средств банка «Уником-траст» и нефтяной компании «Уником-ойл». Вот копии заключенных договоров, фамилии окончивших курс сотрудников. Вот суммы пожертвований, поступивших на счет колледжа… Эти данные, опубликованные в прессе, произведут эффект разорвавшейся бомбы, вы не находите?
- М-да… - невнятно промычал он.
Представляете, как ухватятся за эту новость газетчики? Премьер-министр страны пришел к власти при поддержке одиозной тоталитарной секты! А потом, когда всплывет факт расходования вами средств государственной нефтяной компании на обучение персонала в сомнительном колледже… Вы думаете, после этого левая Дума утвердит ваше новое назначение?
- М-нет, - согласился он.
В кабинете воцарилось тягостное молчание. Было слышно, как сипло дышат высокие напольные часы в углу кабинета. В их футляре, буде такая необходимость возникла бы, мог свободно спрятаться взвод автоматчиков…
- Знаете, как это называется? - наконец нарушил молчание премьер, по-куриному окуная голову в плечи. Он выглядел неважно - покраснел, тяжело дышал, стекла очков запотели.
- Любопытно послушать.
- Шантаж.
- Мы называем это стремлением к сотрудничеству.
- Вы хотите меня запугать? Не выйдет! По моему приказу компетентные органы немедленно примутся за расследование деятельности вашего Центра, и после такой проверки вам вряд ли удастся выйти сухими из воды.
- Возможно, - грустно протянула я. - Да, пожалуй, вы совершенно правы. Но ведь и вы кое-что теряете при таком раскладе…
- Что именно?
Вы больше никогда, никогда, никогда не станете премьер-министром! - с элегической грустью заметила я и принялась складывать бумаги. - Всего хорошего. Рада была с вами познакомиться, желаю успехов в управлении страной. Да, и еще… У вас чудесный сын!
- Спасибо, я знаю…
- Он проявляет удивительные способности в изучении сенсологии!..
Его лицо вытянулось. Такого он не ожидал. Очевидно, надеялся, что нападки прессы как-нибудь отобьет, Думу худо-бедно проскочит, но сын… Это было больное место, удар под дых. Что поделать, когда упорно строишь карьеру, на детей совсем не остается времени…
- Погодите, - внезапно севшим голосом произнес Китайцев. - Что вы хотите? Что вам нужно?
- Мы хотим дружить! Во имя всеобщего блага, во имя интересов страны…
На прощание он заискивающе выдавил из себя, пожимая влажными ладонями мою руку:
- А как же мой сын?
- Олег очень способный мальчик, - кивнула я. - Нам будет жалко лишиться такого студента. Но ничего не поделаешь… Уговор дороже денег.
На этом мы расстались.
Достигнутая в тот день договоренность сильно упрочила мое шаткое положение. Отныне на меня посматривали с уважением, как на опытного рыбака, который на голый крючок подцепил пудовую форель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37