В ней посетителей кафе ждали два видавших виды бильярда, три угловых ломберных столика с картами и шахматами да телефонная будка.
Но главной достопримечательностью кафе был его постоянный посетитель, сидевший за четырехугольным мраморным столиком, установленным рядом с печкой. Каждый день, с открытия и до закрытия, этот старый горбатый еврей, в потертом и засаленном сюртуке, постоянно читал, устремив завороженный взгляд в книгу, что-то бормоча себе под нос и слегка раскачиваясь, как раввин на молитве.
Предшественник Вондрачека – комиссар полиции Гартнер, вышедший на пенсию по состоянию здоровья, – сдавая дела своему преемнику, привел его в это кафе и, указывая на странного еврея, заявил следующее:
– В любом деле, где фигурирует хотя бы одна книга, этот человек стоит больше, чем все полицейские эксперты Вены. Он торгует старыми книгами, и зовут его Якоб Мендель.
Это было сказано достаточно громко, так что большинство из присутствующих в кафе оглянулись, зато сам Мендель так и не поднял головы, продолжая упорно смотреть в книгу сквозь старые очки в металлической оправе. В тот день Вондрачеку не удалось увидеть его лица, зато запомнилась пятнистая лысина, похожая на засиженную мухами поверхность бильярдного шара.
Комиссар Гартнер объяснил Вондрачеку, что Якоб Мендель, наделенный феноменальной памятью, держит в ней сведения обо всех книгах, которые только когда-либо издавались в Европе, начиная со времен изобретателя печатного станка Иоганна Гутенберга.
Тогда Вондрачек не слишком этому поверил, но не прошло и месяца, как ему довелось убедиться в колоссальных познаниях Менделя. Естественно, что, получив от русского листок из книги, комиссар немедленно поспешил к старому букинисту.
Сегодня тот был не один – рядом с ним за столом сидел щеголевато одетый человек средних лет, в темно-сером костюме и белой, туго накрахмаленной манишке. Пышные черные усы, гладко прилизанные волосы, умные, ясные глаза – комиссар Вондрачек почувствовал к нему искреннюю симпатию.
– Добрый день, господин Мендель, – произнес он, обращаясь к букинисту.
– Здравствуйте, комиссар, – подслеповато прищурился тот. – Вам нужна моя консультация?
– Очень нужна, – коротко ответил Вондрачек, опускаясь на стул.
Щеголеватый господин учтиво улыбнулся и, поднявшись с места, вежливо простился с обоими.
– Прощайте, господин Цвейг, – сказал Мендель. – Заходите за своим заказом денька через три. Я уверен, что мне удастся найти нужные вам книги.
– Заранее вам благодарен.
– Имя этого господина – Стефан Цвейг? – поинтересовался Вондрачек, когда тот покинул зал.
– Совершенно верно.
– Значит, у нас с вами есть шанс стать героями одной из его новелл?
– Вполне возможно, – нетерпеливо мотнул головой старый букинист. – Так что у вас?
Вондрачек достал портмоне, вынул оттуда сложенную страницу и аккуратно развернул ее перед Менделем. Тот охнул и засуетился, осторожно осматривая страницу и обращаясь с ней так бережно, словно перед ним был раненый птенец.
– Мне надо знать, из какой книги она была вырвана и кто в последнее время приобретал в Австрии подобные книги.
– Ойвей! – отозвался Мендель. – Какой же амхорец мог поступить с книгой так жестоко! Да лучше бы он отсек мне палец, да, да, палец!
– Вы можете мне помочь? – с надеждой спросил комиссар.
– Конечно. Чтобы старый Мендель да не узнал эту книгу! Впервые она была издана в Англии в 1875 году. Ее написал Чарлз Уильям Гекерторн, озаглавив «Тайные общества всех веков и всех стран». Спустя год она была переведена на немецкий язык и выпущена венским издательством господ Шустера и Лефлера. Экземпляр, аналогичный тому, из которого руками нечестивого варвара вырвана эта страница, был продан два месяца назад регенсбургским букинистом господином Кольбенхайером за тридцать крон.
– Ну а что вам известно о других экземплярах? – Комиссар Вондрачек не слишком верил в удачу, поэтому ответ Менделя поразил его до глубины души.
– Три недели назад, когда эта страница еще была на своем месте, полковник Фихтер заплатил мне за книгу тридцать пять крон.
* * *
На следующий день комиссар Вондрачек раскрыл «Нойер винер тагеблат» и увидел там портрет таинственного незнакомца в темных очках. Стараясь раньше времени не делать очевидных выводов – а быстрое раскрытие этого скандального убийства сулило ему немалую славу! – Вондрачек стал перебирать в памяти сомнительные моменты. Во-первых, если верить словам Эмилии Лукач, кто-то подбросил в номер листок из книги – впрочем, это еще надо установить! – полковника Фихтера. Если фрейлейн Лукач говорит правду, то этот кто-то намеренно пытался скомпрометировать полковника, который, судя по словам все той же Лукач, явился в номер уже после того, как Берта Тымковец была задушена. Хотя примадонна могла лгать, в данном случае ложь выглядела на редкость неумелой. Зачем полковнику убивать никому не ведомую танцовщицу, да и вообще – что он делал в этом Кальтенбрюндльберге?
Опрос свидетелей Вондрачек решил начать по восходящей – сначала надо допросить автора рисунков. Позвонив в редакцию газеты, он узнал адрес художника – тот проживал в мужском общежитии Маннергайм, – после чего направил за ним жандарма. С еще одним жандармом комиссар послал приглашение лейтенанту Фихтеру, который в день убийства был замечен на железнодорожной станции Кальтенбрюндльберга отвешивающим пощечины венгерскому импресарио Ласло Фальве. Место нахождения последнего было неизвестно. Фрейлейн Лукач комиссар Вондрачек решил посетить лично – и сделать это в последнюю очередь.
Через полчаса художник был доставлен в кабинет комиссара. Вондрачек встретил молодого человека с холодной пренебрежительностью – во-первых, он считал, что «отцовская» суровость немало способствует основательности допроса; во-вторых, его возмутили маленькие, коротко постриженные усики художника. В этих усиках, представлявших собой черную щеточку под носом, комиссар усмотрел свойственное молодости нахальство и желание бросить вызов старшему поколению. Солидные люди носят солидные усы, расчесывая их специальной расческой и подкручивая вверх… все остальное – так, не усы, а пародия. Проблема усов по-прежнему продолжала оставаться для Вондрачека больной темой.
– Садитесь напротив меня, – скомандовал он, отпуская жандарма и берясь за перо.
Художник сел и вопросительно посмотрел на Вондрачека. Было очевидно, что его изрядно смутил визит жандарма и в глубине души он теперь наверняка жалеет о том, что оказался невольным свидетелем убийства.
– Имя?
– Адольф.
– Фамилия?
– Гитлер.
– Отец?
– Алоиз Гитлер, по матери Шикльгрубер. Чиновник таможенной службы.
– Мать?
– Клара Гитлер, из крестьян.
– Девичья фамилия матери?
– Гитлер.
Вондрачек удивленно поднял глаза, и художник поспешил пояснить:
– Видите ли, в чем дело… моя мать приходится родной племянницей моему отцу. Она моложе его на двадцать три года.
– Это неважно. Когда и где вы родились?
– В Пассау, 20 апреля 1889 года.
– Образование?
Художник замялся.
– Средняя школа… но я ее не закончил. Четыре класса средней школы.
– Как давно проживаете в Вене?
– С девятьсот седьмого года.
– Цель приезда?
Художник заелозил на стуле. Ему не хотелось рассказывать свою биографию, но он откровенно побаивался комиссара.
– Я приехал поступать в Академию художеств, но не прошел второго тура.
– Чем занимались после этого?
На этот раз худое и бледное лицо Гитлера покрылось красными пятнами. С его-то честолюбием рассказывать о своих неудачах! Полтора года после приезда в Вену он перебивался на деньги матери, но затем они кончились и ему пришлось тайно съехать с квартиры на Штумпергассе, чтобы не платить задолженности. Осенью 1909 года он спал на парковых скамейках или в ночлежках, питаясь горячим супом, которым кормили венских бродяг благотворительные общества. Впрочем, вскоре ему повезло – он познакомился со старым бродягой Ганишем, который уговорил его рисовать открытки, уверяя, что на этом деле можно подзаработать. Переехав в общежитие «Мужской дом для бедных», на Меддеманштрассе на берегу Дуная, Гитлер получил возможность рисовать в общей гостиной. Ганиш торговал его открытками на улицах, а затем, когда дела пошли хорошо, Гитлер переключился на небольшие картины, которые его напарник сдавал торговцам живописью. Через какое-то время компаньоны поссорились. Ганиш обвинял Гитлера в лени, поскольку тот, едва в кармане начинали шевелиться свободные деньги, немедленно бросал работу, предпочитая ей разговоры о политике. В свою очередь, Гитлер упрекал Ганиша в том, что тот утаивает от него часть доходов. Более того, он даже донес на него в полицию, и Ганиша арестовали за кражу. С этого момента Гитлер вел все свои дела самостоятельно, имея небольшой, но стабильный доход. Ему стала надоедать такая жизнь, и он всерьез начинал подумывать о переезде в Мюнхен, чтобы вновь попытаться поступить в местную Академию художеств. После того как в начале 1914 года, некоторое время проторчав в Зальцбурге, где его признали навек негодным как для строевой, так и не для строевой службы, уже весной он подался в Вену, чтобы уладить свои дела с Ганишем.
– Так чем же вы занимались в Вене?
– Рисовал открытки и картины на продажу, – коротко ответил Гитлер.
– А как оказались в Кальтенбрюндльберге?
– По просьбе одного из клиентов – местного жителя – приехал нарисовать гостиницу «Майстринг».
– Имя и фамилия клиента?
На этот раз Гитлер явно растерялся.
– Простите?
– Имя и фамилия того клиента, который заказал вам вид гостиницы? – терпеливо повторил Вондрачек.
– Я не знаю… – неуверенно пробормотал Гитлер. – Он подошел ко мне на Михаэлерплац и предложил приехать в Кальтенбрюндльберг, пообещав хорошо заплатить.
– Но вы с ним встретились?
– Да, я отдал картину и получил деньги.
Вондрачек кивнул, вписал в протокол последнюю фразу, отложил перо и взял в руки газету. На какое-то время воцарилось молчание – комиссар рассматривал рисунки, художник покорно ждал.
– Н-да, – наконец произнес Вондрачек, – изображение трупа фрейлейн Тымковец удалось вам гораздо лучше, чем изображение этого господина, что наводит на определенные размышления… Был у меня в Праге один случай. Юноша лет двадцати влюбился в девушку, которая умирала от чахотки. Они были близки всего один раз. Увидев ее в гробу, в белом саване, юноша почувствовал страстное желание лечь рядом с ней и быть заживо погребенным. Однако это объяснялось не горем, которое он испытывал, а страстным желанием нового совокупления, поскольку вид покойницы привел его в чрезвычайно сильное сексуальное возбуждение. Раньше он хотел стать художником, но после этого случая поступил на курсы бальзамирования покойников. Закончив эти курсы, юноша поступил на работу в морг и за два года изнасиловал там множество женских трупов самого разного возраста – от девочек до пожилых женщин. Но и этого ему показалось недостаточно, и тогда он стал рисовать женские трупы в самых непристойных позах. Это занятие его и сгубило. Один из таких рисунков увидел служитель морга, после чего за юношей стали следить. Однажды его застали в тот момент, когда он терзал зубами ягодицы трупа молодой женщины… Ему уже мало было насиловать трупы, теперь он хотел их пожирать! После этого случая юноша был уволен, и его дальнейшая судьба мне неизвестна. У вас раньше не возникало желания рисовать женские трупы?
Гитлер выглядел скверно – бледный лоб покрылся каплями пота, руки дрожали, а взгляд бледно-голубых глаз остановился в углу комнаты, избегая встречаться с насмешливым взглядом комиссара.
– Нет! – выкрикнул он. – Я не работал в морге и никогда прежде не рисовал женских трупов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Но главной достопримечательностью кафе был его постоянный посетитель, сидевший за четырехугольным мраморным столиком, установленным рядом с печкой. Каждый день, с открытия и до закрытия, этот старый горбатый еврей, в потертом и засаленном сюртуке, постоянно читал, устремив завороженный взгляд в книгу, что-то бормоча себе под нос и слегка раскачиваясь, как раввин на молитве.
Предшественник Вондрачека – комиссар полиции Гартнер, вышедший на пенсию по состоянию здоровья, – сдавая дела своему преемнику, привел его в это кафе и, указывая на странного еврея, заявил следующее:
– В любом деле, где фигурирует хотя бы одна книга, этот человек стоит больше, чем все полицейские эксперты Вены. Он торгует старыми книгами, и зовут его Якоб Мендель.
Это было сказано достаточно громко, так что большинство из присутствующих в кафе оглянулись, зато сам Мендель так и не поднял головы, продолжая упорно смотреть в книгу сквозь старые очки в металлической оправе. В тот день Вондрачеку не удалось увидеть его лица, зато запомнилась пятнистая лысина, похожая на засиженную мухами поверхность бильярдного шара.
Комиссар Гартнер объяснил Вондрачеку, что Якоб Мендель, наделенный феноменальной памятью, держит в ней сведения обо всех книгах, которые только когда-либо издавались в Европе, начиная со времен изобретателя печатного станка Иоганна Гутенберга.
Тогда Вондрачек не слишком этому поверил, но не прошло и месяца, как ему довелось убедиться в колоссальных познаниях Менделя. Естественно, что, получив от русского листок из книги, комиссар немедленно поспешил к старому букинисту.
Сегодня тот был не один – рядом с ним за столом сидел щеголевато одетый человек средних лет, в темно-сером костюме и белой, туго накрахмаленной манишке. Пышные черные усы, гладко прилизанные волосы, умные, ясные глаза – комиссар Вондрачек почувствовал к нему искреннюю симпатию.
– Добрый день, господин Мендель, – произнес он, обращаясь к букинисту.
– Здравствуйте, комиссар, – подслеповато прищурился тот. – Вам нужна моя консультация?
– Очень нужна, – коротко ответил Вондрачек, опускаясь на стул.
Щеголеватый господин учтиво улыбнулся и, поднявшись с места, вежливо простился с обоими.
– Прощайте, господин Цвейг, – сказал Мендель. – Заходите за своим заказом денька через три. Я уверен, что мне удастся найти нужные вам книги.
– Заранее вам благодарен.
– Имя этого господина – Стефан Цвейг? – поинтересовался Вондрачек, когда тот покинул зал.
– Совершенно верно.
– Значит, у нас с вами есть шанс стать героями одной из его новелл?
– Вполне возможно, – нетерпеливо мотнул головой старый букинист. – Так что у вас?
Вондрачек достал портмоне, вынул оттуда сложенную страницу и аккуратно развернул ее перед Менделем. Тот охнул и засуетился, осторожно осматривая страницу и обращаясь с ней так бережно, словно перед ним был раненый птенец.
– Мне надо знать, из какой книги она была вырвана и кто в последнее время приобретал в Австрии подобные книги.
– Ойвей! – отозвался Мендель. – Какой же амхорец мог поступить с книгой так жестоко! Да лучше бы он отсек мне палец, да, да, палец!
– Вы можете мне помочь? – с надеждой спросил комиссар.
– Конечно. Чтобы старый Мендель да не узнал эту книгу! Впервые она была издана в Англии в 1875 году. Ее написал Чарлз Уильям Гекерторн, озаглавив «Тайные общества всех веков и всех стран». Спустя год она была переведена на немецкий язык и выпущена венским издательством господ Шустера и Лефлера. Экземпляр, аналогичный тому, из которого руками нечестивого варвара вырвана эта страница, был продан два месяца назад регенсбургским букинистом господином Кольбенхайером за тридцать крон.
– Ну а что вам известно о других экземплярах? – Комиссар Вондрачек не слишком верил в удачу, поэтому ответ Менделя поразил его до глубины души.
– Три недели назад, когда эта страница еще была на своем месте, полковник Фихтер заплатил мне за книгу тридцать пять крон.
* * *
На следующий день комиссар Вондрачек раскрыл «Нойер винер тагеблат» и увидел там портрет таинственного незнакомца в темных очках. Стараясь раньше времени не делать очевидных выводов – а быстрое раскрытие этого скандального убийства сулило ему немалую славу! – Вондрачек стал перебирать в памяти сомнительные моменты. Во-первых, если верить словам Эмилии Лукач, кто-то подбросил в номер листок из книги – впрочем, это еще надо установить! – полковника Фихтера. Если фрейлейн Лукач говорит правду, то этот кто-то намеренно пытался скомпрометировать полковника, который, судя по словам все той же Лукач, явился в номер уже после того, как Берта Тымковец была задушена. Хотя примадонна могла лгать, в данном случае ложь выглядела на редкость неумелой. Зачем полковнику убивать никому не ведомую танцовщицу, да и вообще – что он делал в этом Кальтенбрюндльберге?
Опрос свидетелей Вондрачек решил начать по восходящей – сначала надо допросить автора рисунков. Позвонив в редакцию газеты, он узнал адрес художника – тот проживал в мужском общежитии Маннергайм, – после чего направил за ним жандарма. С еще одним жандармом комиссар послал приглашение лейтенанту Фихтеру, который в день убийства был замечен на железнодорожной станции Кальтенбрюндльберга отвешивающим пощечины венгерскому импресарио Ласло Фальве. Место нахождения последнего было неизвестно. Фрейлейн Лукач комиссар Вондрачек решил посетить лично – и сделать это в последнюю очередь.
Через полчаса художник был доставлен в кабинет комиссара. Вондрачек встретил молодого человека с холодной пренебрежительностью – во-первых, он считал, что «отцовская» суровость немало способствует основательности допроса; во-вторых, его возмутили маленькие, коротко постриженные усики художника. В этих усиках, представлявших собой черную щеточку под носом, комиссар усмотрел свойственное молодости нахальство и желание бросить вызов старшему поколению. Солидные люди носят солидные усы, расчесывая их специальной расческой и подкручивая вверх… все остальное – так, не усы, а пародия. Проблема усов по-прежнему продолжала оставаться для Вондрачека больной темой.
– Садитесь напротив меня, – скомандовал он, отпуская жандарма и берясь за перо.
Художник сел и вопросительно посмотрел на Вондрачека. Было очевидно, что его изрядно смутил визит жандарма и в глубине души он теперь наверняка жалеет о том, что оказался невольным свидетелем убийства.
– Имя?
– Адольф.
– Фамилия?
– Гитлер.
– Отец?
– Алоиз Гитлер, по матери Шикльгрубер. Чиновник таможенной службы.
– Мать?
– Клара Гитлер, из крестьян.
– Девичья фамилия матери?
– Гитлер.
Вондрачек удивленно поднял глаза, и художник поспешил пояснить:
– Видите ли, в чем дело… моя мать приходится родной племянницей моему отцу. Она моложе его на двадцать три года.
– Это неважно. Когда и где вы родились?
– В Пассау, 20 апреля 1889 года.
– Образование?
Художник замялся.
– Средняя школа… но я ее не закончил. Четыре класса средней школы.
– Как давно проживаете в Вене?
– С девятьсот седьмого года.
– Цель приезда?
Художник заелозил на стуле. Ему не хотелось рассказывать свою биографию, но он откровенно побаивался комиссара.
– Я приехал поступать в Академию художеств, но не прошел второго тура.
– Чем занимались после этого?
На этот раз худое и бледное лицо Гитлера покрылось красными пятнами. С его-то честолюбием рассказывать о своих неудачах! Полтора года после приезда в Вену он перебивался на деньги матери, но затем они кончились и ему пришлось тайно съехать с квартиры на Штумпергассе, чтобы не платить задолженности. Осенью 1909 года он спал на парковых скамейках или в ночлежках, питаясь горячим супом, которым кормили венских бродяг благотворительные общества. Впрочем, вскоре ему повезло – он познакомился со старым бродягой Ганишем, который уговорил его рисовать открытки, уверяя, что на этом деле можно подзаработать. Переехав в общежитие «Мужской дом для бедных», на Меддеманштрассе на берегу Дуная, Гитлер получил возможность рисовать в общей гостиной. Ганиш торговал его открытками на улицах, а затем, когда дела пошли хорошо, Гитлер переключился на небольшие картины, которые его напарник сдавал торговцам живописью. Через какое-то время компаньоны поссорились. Ганиш обвинял Гитлера в лени, поскольку тот, едва в кармане начинали шевелиться свободные деньги, немедленно бросал работу, предпочитая ей разговоры о политике. В свою очередь, Гитлер упрекал Ганиша в том, что тот утаивает от него часть доходов. Более того, он даже донес на него в полицию, и Ганиша арестовали за кражу. С этого момента Гитлер вел все свои дела самостоятельно, имея небольшой, но стабильный доход. Ему стала надоедать такая жизнь, и он всерьез начинал подумывать о переезде в Мюнхен, чтобы вновь попытаться поступить в местную Академию художеств. После того как в начале 1914 года, некоторое время проторчав в Зальцбурге, где его признали навек негодным как для строевой, так и не для строевой службы, уже весной он подался в Вену, чтобы уладить свои дела с Ганишем.
– Так чем же вы занимались в Вене?
– Рисовал открытки и картины на продажу, – коротко ответил Гитлер.
– А как оказались в Кальтенбрюндльберге?
– По просьбе одного из клиентов – местного жителя – приехал нарисовать гостиницу «Майстринг».
– Имя и фамилия клиента?
На этот раз Гитлер явно растерялся.
– Простите?
– Имя и фамилия того клиента, который заказал вам вид гостиницы? – терпеливо повторил Вондрачек.
– Я не знаю… – неуверенно пробормотал Гитлер. – Он подошел ко мне на Михаэлерплац и предложил приехать в Кальтенбрюндльберг, пообещав хорошо заплатить.
– Но вы с ним встретились?
– Да, я отдал картину и получил деньги.
Вондрачек кивнул, вписал в протокол последнюю фразу, отложил перо и взял в руки газету. На какое-то время воцарилось молчание – комиссар рассматривал рисунки, художник покорно ждал.
– Н-да, – наконец произнес Вондрачек, – изображение трупа фрейлейн Тымковец удалось вам гораздо лучше, чем изображение этого господина, что наводит на определенные размышления… Был у меня в Праге один случай. Юноша лет двадцати влюбился в девушку, которая умирала от чахотки. Они были близки всего один раз. Увидев ее в гробу, в белом саване, юноша почувствовал страстное желание лечь рядом с ней и быть заживо погребенным. Однако это объяснялось не горем, которое он испытывал, а страстным желанием нового совокупления, поскольку вид покойницы привел его в чрезвычайно сильное сексуальное возбуждение. Раньше он хотел стать художником, но после этого случая поступил на курсы бальзамирования покойников. Закончив эти курсы, юноша поступил на работу в морг и за два года изнасиловал там множество женских трупов самого разного возраста – от девочек до пожилых женщин. Но и этого ему показалось недостаточно, и тогда он стал рисовать женские трупы в самых непристойных позах. Это занятие его и сгубило. Один из таких рисунков увидел служитель морга, после чего за юношей стали следить. Однажды его застали в тот момент, когда он терзал зубами ягодицы трупа молодой женщины… Ему уже мало было насиловать трупы, теперь он хотел их пожирать! После этого случая юноша был уволен, и его дальнейшая судьба мне неизвестна. У вас раньше не возникало желания рисовать женские трупы?
Гитлер выглядел скверно – бледный лоб покрылся каплями пота, руки дрожали, а взгляд бледно-голубых глаз остановился в углу комнаты, избегая встречаться с насмешливым взглядом комиссара.
– Нет! – выкрикнул он. – Я не работал в морге и никогда прежде не рисовал женских трупов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48