А в прошлом году промелькнуло официальное сообщение о том, что он, в ряду других советских деятелей, был расстрелян как враг народа.
– А хотите я вас удивлю? – неожиданно спросил Вондрачек, останавливаясь и в упор глядя на своего собеседника.
– Вы думаете, после того, что я пережил за последние двадцать лет, вам это легко удастся? – скептически улыбнулся Вульф.
– Думаю, да, – решительно кивнул Вондрачек.
– Но чем?
– Среди пассажиров нашего парохода есть еще один человек, который хорошо знаком вам по событиям весьма далекого четырнадцатого года.
– И кто это?
– Лорд Сильверстоун!
Глава 3
Любовь в воспоминаниях и действительности
Утро третьего дня плавания выдалось тревожным. Один из пассажиров «Бретани», симпатичный, но печальный еврейский юноша, слонялся вдоль правого борта, как вдруг заметил подозрительное волнение воды. Перегнувшись через перила, он стал пристально всматриваться и… Вдруг кинулся со всех ног к себе в каюту, выхватил из футляра скрипку и бегом вернулся наверх. Взбежав на верхнюю палубу, он приставил скрипку к плечу и яростно заиграл «Марсельезу».
Первым на странное поведение пассажира обратил внимание вахтенный матрос. Выйдя из рубки, тот небрежно подошел к скрипачу и, что-то услышав в ответ, тоже бросился к правому борту, впился глазами в бездонную рябь – и отчаянно побежал обратно.
Через минуту обреченно загудела пароходная сирена.
Взволнованные пассажиры высыпали из кают. Сначала никто не понимал, что случилось, поэтому началась паника, сопровождавшаяся отчаянными восклицаниями:
– Крушение? Мы тонем? Айсберг?
Но все оказалось гораздо хуже – «Бретань» преследовала неизвестная подводная лодка. Столпившись на палубе правого борта, пассажиры с ужасом наблюдали за тем, как массивная стальная туша быстро рассекала волны, следуя параллельным курсом. Солнце уже давно взошло, горизонт прояснился, и на фоне ослепительной небесной голубизны черный корпус лодки смотрелся особенно зловеще.
После нескольких минут метаний и суматохи истеричные крики постепенно смолкли и воцарилось напряженное молчание. Теперь все оцепенело ждали своей участи, думая при этом об одном и том же, и эту общую мысль негромко высказал какой-то пожилой еврей в строгом черном костюме, похожий на владельца то ли нотариальной, то ли похоронной конторы:
– Вознесемся своими молитвами к Богу, ибо нас ждет участь «Лузитании» и «Атении»…
Первая неограниченная подводная война была объявлена Германией еще в феврале 1915 года. Самой знаменитой жертвой этой войны стал гигантский пассажирский пароход «Лузитания», принадлежавший английской компании «Кунард лайн». Он был торпедирован немецкой подводной лодкой 7 мая 1915 года у юго-восточного побережья Ирландии. Количество погибших составило около тысячи человек, и, разумеется, в основном это оказались мирные граждане, в том числе женщины и дети. Впрочем, варварская подводная война против гражданских судов не смогла предотвратить крах империи Гогенцоллернов.
Но если о потоплении «Лузитании» помнили только представители старшего поколения, то воспоминание о гибели английского лайнера «Атения» было совсем свежим. 3 сентября 1939 года, спустя всего день после германского вторжения в Польшу, неопознанная подводная лодка торпедировала «Атению» в 200 милях к западу от Гебридских островов, в районе северного Ла-Манша. Причем сделано это было в нарушение Гаагской конвенции, запрещавшей нападать на гражданское судно без предупреждения. К счастью, из 1400 пассажиров погибло всего 112 человек. Гитлеровское правительство всячески открещивалось от обвинений в свой адрес, а официальная нацистская пресса даже заявляла о том, что англичане сами потопили свой лайнер, на котором погибло 28 американцев, чтобы спровоцировать вступление в войну Соединенных Штатов. И хотя подлинный виновник гибели «Атении» так и остался неизвестным, никто в Европе не сомневался в том, что это сделали именно немцы.
Несмотря на то что после 1 сентября 1939 года на Западе велась так называемая «странная» война, во время которой никаких сражений на суше не происходило, а тяжелые бомбардировщики разбрасывали только пропагандистские листовки, в суровых водах Северной Атлантики германскими подлодками постоянно топились не только английские, но и нейтральные суда.
Поэтому у пассажиров и команды «Бретани» была лишь одна призрачная надежда. Именно ее-то и попытался реализовать французский капитан Гильбо – высокий, крупного телосложения, рыжеватый нормандец с грубоватым лицом морского волка, но изысканными манерами джентльмена. Вероятно, так выглядел и вел себя знаменитый английский пират XVI века Фрэнсис Дрейк, после того как королева Елизавета возвела его в пэры Англии.
Капитан Гильбо приказал судовому радисту выйти в открытый эфир и постоянно передавать следующий текст: «Мы – мирное пассажирское судно, следующее в Мексику. Три дня назад Франция подписала перемирие с Германией, поэтому наши страны больше не находятся в состоянии войны. Умоляем вас не предпринимать враждебных действий – на борту находятся только гражданские лица, в том числе женщины и дети!»
Какое-то время в эфире было тихо, а затем вдруг эфир разорвал ответ: «Снимите французский флаг. После подписания позорной капитуляции в Компьене такой страны больше не существует».
– Merde! – выругался капитан Гильбо, выслушав сообщение радиста. – Это не иначе как англичане. Сначала бросили нас на произвол судьбы и трусливо удрали из Дюнкерка, оставив немцам все свои пушки и танки, а теперь еще смеют презирать нас за нашу трагедию!
– А почему вы уверены, что это не могут быть немцы? – робко осведомился радист.
– Они бы не стали называть нашу капитуляцию позорной, зато поинтересовались бы тем, есть ли на борту евреи.
– О, только не это! – И радист испуганно схватился за голову. – Тогда они нас точно потопят.
– Вот потому-то я и уверен, что это англичане.
–Что-нибудь передать в ответ, капитан?
– Не надо, подождем, что они еще скажут. А это что за вопли?
Действительно, даже на капитанском мостике были слышны радостные крики пассажиров. Помощник капитана выскочил на палубу, но уже через минуту с веселым лицом вбежал обратно.
– Подлодка отстает и начинает погружаться! – доложил он.
– Ну и черт с ней!
* * *
– Да, кажется, нам повезло, – заметил Вульф, прогуливаясь по верхней палубе под руку с Эмилией уже после того, как подлодка исчезла в волнах Атлантики и все успокоились. – Так на чем мы остановились?
– Что вам еще поведал комиссар Вондрачек об этом таинственном англичанине? – напомнила Эмилия, щурясь от лучей яркого солнца.
– В том-то и дело, что он мне почти ничего не рассказал, – с досадой ответил Вульф. – Поэтому мне остается только предположить, что появление комиссара на борту «Бретани» не случайно. Возможно, он надеется арестовать Сильверстоуна по прибытии в Мексику.
– Но за что? И представителем полиции какой страны является этот Вондрачек?
– Не знаю. Возможно, комиссар располагает какими-то неопровержимыми уликами, доказывающими, что убийство вашей подруги Тымковец совершил именно Сильверстоун, хотя лично я в этом сильно сомневаюсь.
– Кто же тогда убил бедную Берту?
– И этого я не знаю, – со вздохом признался Вульф. – С самого начала я подозревал Ласло Фальву, но… – и он красноречиво пожал плечами, – никаких доказательств этому нет. Теперь, прогуливаясь по нашему пароходу, я пристально разглядываю лица всех высоких пассажиров. Рано или поздно я должен столкнуться с лордом Сильверстоуном, и тогда, надеюсь, он не откажется побеседовать со мной о прошлых делах.
– А помните спиритический сеанс у графини Хаммерсфильд? – Лицо Эмилии покрылось легким румянцем, и теперь Вульф откровенно любовался своей спутницей. – Профессору Штайнеру тогда удалось вызвать дух Берты, и она сказала, что ее убийца находится в доме.
– О, к этому не стоит относиться всерьез, – мягко улыбнулся Вульф.
– Но почему?
– Да потому, что мы слышали не голос Берты, а голос молодой русской женщины. Неужели вы не обратили внимание на то, с каким странным акцентом она говорила?
– О, Серж, да вы, оказывается, что-то знаете и смеете скрывать от меня! – Эмилия весело хлопнула его по руке. – Кто эта русская женщина? Ну-ка, немедленно рассказывайте!
– В сущности, все очень просто, поэтому я боюсь вас разочаровать, – начал Вульф. – В тот вечер ассистентом профессора Штайнера был один петербургский литератор, Борис Бугаев, ставший известным под псевдонимом Андрей Белый. Позднее, когда я уже вернулся в Россию, мы встретились с ним в редакции одного журнала, и он мне честно обо всем рассказал. Его молодая жена Анна Тургенева тоже присутствовала в тот вечер на сеансе и сидела за столом. Обладая способностью к чревовещанию, она, незаметно для нас, подавала реплики за бедную Берту.
– Но зачем?
– По просьбе самого Штайнера, желавшего укрепить свою репутацию великого мистика. Кстати, бедная женщина находилась под столь сильным влиянием его антропософского учения, что в конечном итоге добровольно разрушила свою семейную жизнь.
– Каким образом?
– В конце концов она отказалась продолжать супружескую жизнь, предложив своему мужу жить с ней так, как живут брат с сестрой.
– И что ей ответил муж?
– Несложно догадаться, – усмехнулся Вульф. – Что может ответить мужчина, влюбленный в свою молодую и очаровательную жену, на предложение отказаться от чувственных радостей и предаваться лишь радостям духовным? Естественно, сначала он пытался переубедить Анну, а потом, когда она осталась непреклонной, долго и тяжело переживал. Черт бы побрал ту философию, которая превращает женщин в монахинь! – заключил он с веселой досадой.
– А вы не думаете, что в этом может быть виновата не столько философия, сколько муж этой женщины?
– Вы так считаете?
– Я в этом почти уверена. Наверное, эта Анна была довольно холодной натурой, а муж так и не смог пробудить в ней чувственность. Или же, пробудив чувственность, не смог доставить ей удовлетворения.
– Вполне вероятно, – со вздохом согласился Вульф, – тем более что человек, писавший исключительно графоманские стихи и при этом продолжавший упорно считать себя поэтом, вряд ли способен быть хорошим любовником. Вообще говоря, что хорошо для литературы, бывает бедой для самих литераторов. Если бы все женщины вели себя одинаково и не было никаких исключений, искусство исчерпало бы себя. Другое дело, что мужчине, полюбившему такое «исключение», не позавидуешь. Однако почему мы обсуждаем чужую семейную жизнь, когда вы еще не рассказали мне о своей? Ответьте же на самый главный вопрос: кто отец вашей дочери?
Эмилия задумчиво посмотрела на него.
– Неужели вы сами еще не догадались?
– Лейтенант Фихтер?
Она медленно кивнула.
– Наше первое объяснение произошло в день вашего внезапного отъезда…
– А, черт! – не выдержал Вульф. – Именно этого-то я и боялся!
– О нет, тогда между нами ничего не было. Стефан предложил мне выйти за него замуж, но я отказалась. Спустя несколько дней он снова заехал ко мне, но на этот раз чтобы проститься – его отправляли на фронт. Всю войну он писал мне страстные письма, однако встретились мы только после заключения перемирия, в ноябре восемнадцатого года. На следующий год я стала его гражданской женой.
– То есть ваш брак не был официально зарегистрирован?
– Нет.
– Но почему?
– Я была против этого. Не спрашивайте меня о причинах, тем более что они носили очень личный характер.
– И все-таки? – Он словно бы чувствовал, что именно здесь кроется какая-то касающаяся его тайна, а потому не мог удержаться от вопроса.
Эмилия нахмурилась и гневно посмотрела на Вульфа.
– Ах, вы так жестоки, вам не терпится докопаться до самого конца?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– А хотите я вас удивлю? – неожиданно спросил Вондрачек, останавливаясь и в упор глядя на своего собеседника.
– Вы думаете, после того, что я пережил за последние двадцать лет, вам это легко удастся? – скептически улыбнулся Вульф.
– Думаю, да, – решительно кивнул Вондрачек.
– Но чем?
– Среди пассажиров нашего парохода есть еще один человек, который хорошо знаком вам по событиям весьма далекого четырнадцатого года.
– И кто это?
– Лорд Сильверстоун!
Глава 3
Любовь в воспоминаниях и действительности
Утро третьего дня плавания выдалось тревожным. Один из пассажиров «Бретани», симпатичный, но печальный еврейский юноша, слонялся вдоль правого борта, как вдруг заметил подозрительное волнение воды. Перегнувшись через перила, он стал пристально всматриваться и… Вдруг кинулся со всех ног к себе в каюту, выхватил из футляра скрипку и бегом вернулся наверх. Взбежав на верхнюю палубу, он приставил скрипку к плечу и яростно заиграл «Марсельезу».
Первым на странное поведение пассажира обратил внимание вахтенный матрос. Выйдя из рубки, тот небрежно подошел к скрипачу и, что-то услышав в ответ, тоже бросился к правому борту, впился глазами в бездонную рябь – и отчаянно побежал обратно.
Через минуту обреченно загудела пароходная сирена.
Взволнованные пассажиры высыпали из кают. Сначала никто не понимал, что случилось, поэтому началась паника, сопровождавшаяся отчаянными восклицаниями:
– Крушение? Мы тонем? Айсберг?
Но все оказалось гораздо хуже – «Бретань» преследовала неизвестная подводная лодка. Столпившись на палубе правого борта, пассажиры с ужасом наблюдали за тем, как массивная стальная туша быстро рассекала волны, следуя параллельным курсом. Солнце уже давно взошло, горизонт прояснился, и на фоне ослепительной небесной голубизны черный корпус лодки смотрелся особенно зловеще.
После нескольких минут метаний и суматохи истеричные крики постепенно смолкли и воцарилось напряженное молчание. Теперь все оцепенело ждали своей участи, думая при этом об одном и том же, и эту общую мысль негромко высказал какой-то пожилой еврей в строгом черном костюме, похожий на владельца то ли нотариальной, то ли похоронной конторы:
– Вознесемся своими молитвами к Богу, ибо нас ждет участь «Лузитании» и «Атении»…
Первая неограниченная подводная война была объявлена Германией еще в феврале 1915 года. Самой знаменитой жертвой этой войны стал гигантский пассажирский пароход «Лузитания», принадлежавший английской компании «Кунард лайн». Он был торпедирован немецкой подводной лодкой 7 мая 1915 года у юго-восточного побережья Ирландии. Количество погибших составило около тысячи человек, и, разумеется, в основном это оказались мирные граждане, в том числе женщины и дети. Впрочем, варварская подводная война против гражданских судов не смогла предотвратить крах империи Гогенцоллернов.
Но если о потоплении «Лузитании» помнили только представители старшего поколения, то воспоминание о гибели английского лайнера «Атения» было совсем свежим. 3 сентября 1939 года, спустя всего день после германского вторжения в Польшу, неопознанная подводная лодка торпедировала «Атению» в 200 милях к западу от Гебридских островов, в районе северного Ла-Манша. Причем сделано это было в нарушение Гаагской конвенции, запрещавшей нападать на гражданское судно без предупреждения. К счастью, из 1400 пассажиров погибло всего 112 человек. Гитлеровское правительство всячески открещивалось от обвинений в свой адрес, а официальная нацистская пресса даже заявляла о том, что англичане сами потопили свой лайнер, на котором погибло 28 американцев, чтобы спровоцировать вступление в войну Соединенных Штатов. И хотя подлинный виновник гибели «Атении» так и остался неизвестным, никто в Европе не сомневался в том, что это сделали именно немцы.
Несмотря на то что после 1 сентября 1939 года на Западе велась так называемая «странная» война, во время которой никаких сражений на суше не происходило, а тяжелые бомбардировщики разбрасывали только пропагандистские листовки, в суровых водах Северной Атлантики германскими подлодками постоянно топились не только английские, но и нейтральные суда.
Поэтому у пассажиров и команды «Бретани» была лишь одна призрачная надежда. Именно ее-то и попытался реализовать французский капитан Гильбо – высокий, крупного телосложения, рыжеватый нормандец с грубоватым лицом морского волка, но изысканными манерами джентльмена. Вероятно, так выглядел и вел себя знаменитый английский пират XVI века Фрэнсис Дрейк, после того как королева Елизавета возвела его в пэры Англии.
Капитан Гильбо приказал судовому радисту выйти в открытый эфир и постоянно передавать следующий текст: «Мы – мирное пассажирское судно, следующее в Мексику. Три дня назад Франция подписала перемирие с Германией, поэтому наши страны больше не находятся в состоянии войны. Умоляем вас не предпринимать враждебных действий – на борту находятся только гражданские лица, в том числе женщины и дети!»
Какое-то время в эфире было тихо, а затем вдруг эфир разорвал ответ: «Снимите французский флаг. После подписания позорной капитуляции в Компьене такой страны больше не существует».
– Merde! – выругался капитан Гильбо, выслушав сообщение радиста. – Это не иначе как англичане. Сначала бросили нас на произвол судьбы и трусливо удрали из Дюнкерка, оставив немцам все свои пушки и танки, а теперь еще смеют презирать нас за нашу трагедию!
– А почему вы уверены, что это не могут быть немцы? – робко осведомился радист.
– Они бы не стали называть нашу капитуляцию позорной, зато поинтересовались бы тем, есть ли на борту евреи.
– О, только не это! – И радист испуганно схватился за голову. – Тогда они нас точно потопят.
– Вот потому-то я и уверен, что это англичане.
–Что-нибудь передать в ответ, капитан?
– Не надо, подождем, что они еще скажут. А это что за вопли?
Действительно, даже на капитанском мостике были слышны радостные крики пассажиров. Помощник капитана выскочил на палубу, но уже через минуту с веселым лицом вбежал обратно.
– Подлодка отстает и начинает погружаться! – доложил он.
– Ну и черт с ней!
* * *
– Да, кажется, нам повезло, – заметил Вульф, прогуливаясь по верхней палубе под руку с Эмилией уже после того, как подлодка исчезла в волнах Атлантики и все успокоились. – Так на чем мы остановились?
– Что вам еще поведал комиссар Вондрачек об этом таинственном англичанине? – напомнила Эмилия, щурясь от лучей яркого солнца.
– В том-то и дело, что он мне почти ничего не рассказал, – с досадой ответил Вульф. – Поэтому мне остается только предположить, что появление комиссара на борту «Бретани» не случайно. Возможно, он надеется арестовать Сильверстоуна по прибытии в Мексику.
– Но за что? И представителем полиции какой страны является этот Вондрачек?
– Не знаю. Возможно, комиссар располагает какими-то неопровержимыми уликами, доказывающими, что убийство вашей подруги Тымковец совершил именно Сильверстоун, хотя лично я в этом сильно сомневаюсь.
– Кто же тогда убил бедную Берту?
– И этого я не знаю, – со вздохом признался Вульф. – С самого начала я подозревал Ласло Фальву, но… – и он красноречиво пожал плечами, – никаких доказательств этому нет. Теперь, прогуливаясь по нашему пароходу, я пристально разглядываю лица всех высоких пассажиров. Рано или поздно я должен столкнуться с лордом Сильверстоуном, и тогда, надеюсь, он не откажется побеседовать со мной о прошлых делах.
– А помните спиритический сеанс у графини Хаммерсфильд? – Лицо Эмилии покрылось легким румянцем, и теперь Вульф откровенно любовался своей спутницей. – Профессору Штайнеру тогда удалось вызвать дух Берты, и она сказала, что ее убийца находится в доме.
– О, к этому не стоит относиться всерьез, – мягко улыбнулся Вульф.
– Но почему?
– Да потому, что мы слышали не голос Берты, а голос молодой русской женщины. Неужели вы не обратили внимание на то, с каким странным акцентом она говорила?
– О, Серж, да вы, оказывается, что-то знаете и смеете скрывать от меня! – Эмилия весело хлопнула его по руке. – Кто эта русская женщина? Ну-ка, немедленно рассказывайте!
– В сущности, все очень просто, поэтому я боюсь вас разочаровать, – начал Вульф. – В тот вечер ассистентом профессора Штайнера был один петербургский литератор, Борис Бугаев, ставший известным под псевдонимом Андрей Белый. Позднее, когда я уже вернулся в Россию, мы встретились с ним в редакции одного журнала, и он мне честно обо всем рассказал. Его молодая жена Анна Тургенева тоже присутствовала в тот вечер на сеансе и сидела за столом. Обладая способностью к чревовещанию, она, незаметно для нас, подавала реплики за бедную Берту.
– Но зачем?
– По просьбе самого Штайнера, желавшего укрепить свою репутацию великого мистика. Кстати, бедная женщина находилась под столь сильным влиянием его антропософского учения, что в конечном итоге добровольно разрушила свою семейную жизнь.
– Каким образом?
– В конце концов она отказалась продолжать супружескую жизнь, предложив своему мужу жить с ней так, как живут брат с сестрой.
– И что ей ответил муж?
– Несложно догадаться, – усмехнулся Вульф. – Что может ответить мужчина, влюбленный в свою молодую и очаровательную жену, на предложение отказаться от чувственных радостей и предаваться лишь радостям духовным? Естественно, сначала он пытался переубедить Анну, а потом, когда она осталась непреклонной, долго и тяжело переживал. Черт бы побрал ту философию, которая превращает женщин в монахинь! – заключил он с веселой досадой.
– А вы не думаете, что в этом может быть виновата не столько философия, сколько муж этой женщины?
– Вы так считаете?
– Я в этом почти уверена. Наверное, эта Анна была довольно холодной натурой, а муж так и не смог пробудить в ней чувственность. Или же, пробудив чувственность, не смог доставить ей удовлетворения.
– Вполне вероятно, – со вздохом согласился Вульф, – тем более что человек, писавший исключительно графоманские стихи и при этом продолжавший упорно считать себя поэтом, вряд ли способен быть хорошим любовником. Вообще говоря, что хорошо для литературы, бывает бедой для самих литераторов. Если бы все женщины вели себя одинаково и не было никаких исключений, искусство исчерпало бы себя. Другое дело, что мужчине, полюбившему такое «исключение», не позавидуешь. Однако почему мы обсуждаем чужую семейную жизнь, когда вы еще не рассказали мне о своей? Ответьте же на самый главный вопрос: кто отец вашей дочери?
Эмилия задумчиво посмотрела на него.
– Неужели вы сами еще не догадались?
– Лейтенант Фихтер?
Она медленно кивнула.
– Наше первое объяснение произошло в день вашего внезапного отъезда…
– А, черт! – не выдержал Вульф. – Именно этого-то я и боялся!
– О нет, тогда между нами ничего не было. Стефан предложил мне выйти за него замуж, но я отказалась. Спустя несколько дней он снова заехал ко мне, но на этот раз чтобы проститься – его отправляли на фронт. Всю войну он писал мне страстные письма, однако встретились мы только после заключения перемирия, в ноябре восемнадцатого года. На следующий год я стала его гражданской женой.
– То есть ваш брак не был официально зарегистрирован?
– Нет.
– Но почему?
– Я была против этого. Не спрашивайте меня о причинах, тем более что они носили очень личный характер.
– И все-таки? – Он словно бы чувствовал, что именно здесь кроется какая-то касающаяся его тайна, а потому не мог удержаться от вопроса.
Эмилия нахмурилась и гневно посмотрела на Вульфа.
– Ах, вы так жестоки, вам не терпится докопаться до самого конца?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48