В выборе места Сергей руководствовался очевидным, хотя и несколько снобистским соображением – небрежно одетый Руднев естественнее всего смотрелся в окружении венского простонародья. Сам Вульф выглядел весьма элегантно: цилиндр, модный костюм в мелкую серую клетку, белая манишка и голубовато-серый галстук с бриллиантовой булавкой – последнее время он особенно тщательно следил за своим туалетом.
Ему приглянулся один из трактиров под открытым небом, находившийся прямо на поляне, неподалеку от беседки с духовым оркестром, игравшим неизменные вальсы Штрауса. Облюбовав один из столов, покрытых красными клетчатыми скатертями, приятели уселись на некрашеные деревянные скамьи и подозвали кельнера. Через пару минут перед каждым уже стояла массивная кружка с пенистым светлым пивом.
– Ты мне так и не ответил, – напомнил Руднев, с наслаждением отхлебнув пива.
– А о чем ты спрашивал?
– Долго ли ты еще намерен оставаться в Вене?
– Не знаю, – коротко вздохнул Вульф. – Теперь уже это зависит не от меня.
– А, ты имеешь в виду политическую ситуацию? – . сразу принялся за свое Руднев. – Да, брат, обстановка накаляется…
– При чем тут политическая ситуация? – изумился Вульф. – Ты о чем говоришь?
– Ну как же – Габсбурги явно готовятся напасть на Сербию, недаром же они затеяли эти провокационные маневры в Боснии.
– Ну и что?
– А то, что в случае австро-сербской войны России придется заступиться за своих славянских братьев. А дальше уж сам понимаешь…
– Да нет же, черт возьми, не понимаю. – Вульф действительно так давно не интересовался политикой, что слушал Руднева со все возраставшим удивлением. – Что будет, если Россия встанет на сторону Сербии?
– Австрийцы объявят нам войну, и всех русских, находящихся на территории Австро-Венгрии, попросту вышлют или – еще того хуже – интернируют, – охотно пояснил Руднев. – Поэтому я бы не советовал тебе здесь долго задерживаться, если не хочешь угодить в лагерь для интернированных.
Вульф равнодушно пожал плечами.
– Меня это не пугает. Мало ли здесь русских… недавно я даже видел Андрея Белого. Да и вообще, все твои предположения могут оказаться ложными. Кстати, ты тоже еще не сказал, каким ветром тебя занесло в Вену.
. – О! – И Руднев сделал многозначительное лицо. – Я, конечно, тебе расскажу, но все это должно остаться между нами. – Он не стал дожидаться уверений Вульфа и сразу же продолжил: – Я приехал, чтобы участвовать в подготовке десятого международного социалистического конгресса. Он приурочен к пятидесятилетию Первого Интернационала и будет созван в августе этого года. Кстати, в повестку дня включены вопросы об империализме и борьбе с милитаризмом, а также о положении политических заключенных и ссыльных в России…
– Тише, тише, что ты раскричался, – перебил его Вульф, заметив невдалеке остроконечную каску полицейского.
– Ты полагаешь, что австрийские шпики могут понимать по-русски? – усмехнулся Руднев, снова припадая к кружке с пивом.
– Среди них могут оказаться и славяне. Как давно ты в городе?
– В десять утра я сошел на Восточном вокзале. Как видишь, даже побриться не успел – хотелось поскорей узнать, нет ли каких писем. Их должны были присылать не на мое имя, а на один девиз, до востребования.
– А откуда ты приехал?
– Из Поронина. Это под Краковом. – Глаза Руднева таинственно блеснули, и на этот раз он сам понизил голос. – Я был там на совещании у Ульянова-Ленина.
– Н-да? Признаться, это имя мне мало что говорит, – рассеянно заметил Вульф. – Кажется, это один из ваших социал-демократических вождей?
– Не «один из», – возмутился Руднев и даже стукнул кружкой о стол, – а самый выдающийся! Но при этом скажу тебе одну вещь – это страшный человек, от которого многого можно ожидать! Ульянов русский по своему бунтарскому духу, по образу мысли, и при этом в его крови намешан прямо-таки адский коктейль – он внук русского и калмычки, еврея и немки!
– Страшный – и выдающийся? – закуривая сигару, усомнился Вульф. – Интересно, как ты представляешь себе это сочетание? Гений злодейства?
– Насчет злодейства – пока не знаю, но гений политики – это точно. Этот человек – прирожденный политик, фанатик политики, безумец политики, который ничем другим просто не интересуется. Можешь себе представить, но даже когда он слушает музыку или читает художественную литературу, то все прочитанное или услышанное воспринимает сквозь призму классовой борьбы, диктатуры пролетариата, революции…
– Интересно, какие бы политические выводы он сделал после вальсов Штрауса? – усмехнулся Вульф.
– Я скажу тебе больше: он ницшеанец-практик! – решительно заявил заметно разгорячившийся Руднев. – На словах он проповедует гуманизм, но на деле уважает только силу, точнее сказать, насилие. И самое главное состоит в том, что Ульянов обладает колоссальной волей к власти. В этом отношении он не уступит никому из великих диктаторов прошлого, начиная от Александра Македонского и кончая Наполеоном…
– Да ты, я вижу, в восторге от этого человека, если сравниваешь его с такими фигурами!
– Это восторг ужаса, восторг бездны или стихии, – пояснил Руднев. – Я восторгаюсь и… боюсь.
– А бояться-то зачем? – И Вульф, отпив глоток пива, выпустил в небо струю голубовато-серого сигарного дыма. – Оглянись вокруг и позабудь об этом фанатике. Шелковое небо, ароматный воздух, щебет птиц, веселая публика. Сейчас вся Европа развлекается в парках, театрах, ресторанах… и кому какое дело до кучки политических эмигрантов, мечтающих о революции? Пусть себе сходят с ума сколько им угодно.
– Ты забываешь, что я тоже отношусь к этой кучке! Да, мы сейчас действуем как кроты, незаметно подрывая все это и без того уже шаткое спокойствие…
– Зачем?
– Во имя социальной справедливости!
Вульф снова усмехнулся и невесело покачал головой.
– А представь, что вы добьетесь своей цели. Существующий порядок рухнет, толпы выйдут на улицы – и кто их тогда возглавит? Тот самый фанатик, которого ты так опасаешься? Неужели разгул безумной и кровавой вакханалии будет оправдан ныне существующей несправедливостью? И неужели из этой грядущей вакханалии сможет родиться нечто лучшее? К счастью, этого никогда не будет… Однако почему нет музыки?
Действительно, оркестр, едва закончив «Сказки Венского леса», тут же начал играть «На прекрасном голубом Дунае», но внезапно смолк на первых же тактах, а движение гуляющей толпы словно бы застопорилось.
– Эй, кельнер! – окликнул Вульф.
– Что прикажете, господа?
– В чем дело?
– Только что получено известие из Сараева. Его королевское высочество эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга пали жертвой злодейского убийства…
* * *
Утром 28 июня 1914 года открытый автомобиль эрцгерцога Франца Фердинанда медленно петлял по узким улочкам Сараева, где его уже поджидали шесть заговорщиков. Это были представители боснийской молодежи – шестеро юношей-сербов, решивших посвятить свои жизни делу создания «Великой Сербии», – то есть объединения вокруг Белграда всех сопредельных земель, населенных по преимуществу этническими сербами. Они прекрасно знали, на что шли, – пример русских террористов был у них перед глазами.
Оружие было получено в Белграде, от подпольной организации офицеров сербской армии, носившей название «Черная рука» и возглавляемой полковником Драгутином Димитриевичем. Тайные агенты этой организации помогли юным террористам пересечь австро-сербскую границу и добраться до Сараева. В 1914 году правительство Сербии не хотело войны – страна еще не успела оправиться от двух балканских войн, которые славянские страны на Балканах вели сначала с ослабшей Османской империей, а затем и между собой, деля «турецкое наследство». Но ни король Александр, ни премьер-министр Николай Пашич не контролировали собственных военных, активно разжигавших антигабсбургские настроения. В последний момент Пашичу удалось узнать о готовящемся покушении, но единственное, что он мог сделать, – это послать в Вену довольно туманное предупреждение о том, что во время визита в Сараево эрцгерцогу будет угрожать опасность.
Могучий, широкоплечий и вечно хмурый – никто и никогда не видел его улыбающимся – эрцгерцог Франц Фердинанд проигнорировал это предупреждение. Впрочем, вполне вероятно, что оно до него просто не дошло – при австрийском дворе откровенно недолюбливали эрцгерцога, обладавшего «затылком бульдога и неподвижно-холодными глазами», и его жену – такую же неприветливую и непривлекательную, как ее муж. Более того, старый император Франц Иосиф страстно ненавидел наследника престола, который был настолько туп, что не умел скрывать свое нетерпеливое желание поскорее занять его трон.
Покушение на эрцгерцога чем-то напоминало убийство русского царя Александра II. Первый из заговорщиков метнул бомбу, но сделал это так неумело, что она разорвалась под колесами машины охраны, которая следовала за автомобилем, в котором, помимо шофера, находился сам Франц Фердинанд, его жена, урожденная графиня Котек, и губернатор Боснии и Герцеговины. Возникла небольшая заминка, но вскоре эрцгерцог приказал ехать дальше. Его личный шофер не знал Сараева, а потому через какое-то время вынужден был притормозить на перекрестке, чтобы выбрать дальнейший маршрут. По воле судьбы автомобиль эрцгерцога остановился напротив второго из заговорщиков – восемнадцатилетнего студента, чахоточного Гаврилы Принципа. Он-то и сделал те два выстрела, благодаря которым навсегда остался в истории (сам он спустя три года умер от туберкулеза в австрийской тюрьме). Однако то ли от волнения, то ли от неумелости рука покушавшегося дрогнула, и вторую пулю, предназначавшуюся губернатору, Гаврило Принцип всадил в жену Франца Фердинанда.
Несколько часов спустя оба супруга скончались от полученных ран. Население Австро-Венгерской империи восприняло это известие безо всякой печали. Более того, многие даже обрадовались тому, что теперь престолонаследником станет гораздо более популярный и симпатичный эрцгерцог Карл.
Первой заботой австрийского двора стала, как это ни странно, проблема погребения. По традиции, Франца Фердинанда следовало похоронить в склепе капуцинов – историческом месте погребения династии Габсбургов. Однако его супруга, на которой он женился вопреки воле своей родни, была хотя и знатного рода, но, по мнению других эрцгерцогинь, явно не заслуживала столь почетного места. И вот, в то время как в стране был объявлен траур, в императорском дворце Хофбург начались отчаянные интриги. Наконец был найден лукавый выход – пустили слух о том, что супруга Франца Фердинанда когда-то высказывала желание быть погребенной в провинциальном городке Артштеттене. В итоге столицу империи лишили прекрасного зрелища, а покойная чета была скромно захоронена в этом самом городке. На какое-то время всем показалось, что инцидент исчерпан, но на самом деле в действие были приведены скрытые механизмы так называемой «большой политики».
До выстрелов в Сараеве министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Берхтольд всерьез и не помышлял о войне. Славянское население империи относилось к Габсбургской династии вполне лояльно, поэтому сербским экстремистам не на что было рассчитывать. Кроме того, словенцы и хорваты – католики, а боснийцы – мусульмане, поэтому союз с православными сербами был для тех и других неприемлем. Да и вообще идея «Югославии», в которой ведущую роль будет играть Сербия, вдохновляла лишь небольшую кучку белградских студентов и интеллектуалов.
Однако известие об убийстве, явно инспирированном Белградом, возмутило австрийское правительство. Если Сербия не понесет «наказания», то престижу Габсбургов и самому существованию Австро-Венгерской империи как великой державы настанет конец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Ему приглянулся один из трактиров под открытым небом, находившийся прямо на поляне, неподалеку от беседки с духовым оркестром, игравшим неизменные вальсы Штрауса. Облюбовав один из столов, покрытых красными клетчатыми скатертями, приятели уселись на некрашеные деревянные скамьи и подозвали кельнера. Через пару минут перед каждым уже стояла массивная кружка с пенистым светлым пивом.
– Ты мне так и не ответил, – напомнил Руднев, с наслаждением отхлебнув пива.
– А о чем ты спрашивал?
– Долго ли ты еще намерен оставаться в Вене?
– Не знаю, – коротко вздохнул Вульф. – Теперь уже это зависит не от меня.
– А, ты имеешь в виду политическую ситуацию? – . сразу принялся за свое Руднев. – Да, брат, обстановка накаляется…
– При чем тут политическая ситуация? – изумился Вульф. – Ты о чем говоришь?
– Ну как же – Габсбурги явно готовятся напасть на Сербию, недаром же они затеяли эти провокационные маневры в Боснии.
– Ну и что?
– А то, что в случае австро-сербской войны России придется заступиться за своих славянских братьев. А дальше уж сам понимаешь…
– Да нет же, черт возьми, не понимаю. – Вульф действительно так давно не интересовался политикой, что слушал Руднева со все возраставшим удивлением. – Что будет, если Россия встанет на сторону Сербии?
– Австрийцы объявят нам войну, и всех русских, находящихся на территории Австро-Венгрии, попросту вышлют или – еще того хуже – интернируют, – охотно пояснил Руднев. – Поэтому я бы не советовал тебе здесь долго задерживаться, если не хочешь угодить в лагерь для интернированных.
Вульф равнодушно пожал плечами.
– Меня это не пугает. Мало ли здесь русских… недавно я даже видел Андрея Белого. Да и вообще, все твои предположения могут оказаться ложными. Кстати, ты тоже еще не сказал, каким ветром тебя занесло в Вену.
. – О! – И Руднев сделал многозначительное лицо. – Я, конечно, тебе расскажу, но все это должно остаться между нами. – Он не стал дожидаться уверений Вульфа и сразу же продолжил: – Я приехал, чтобы участвовать в подготовке десятого международного социалистического конгресса. Он приурочен к пятидесятилетию Первого Интернационала и будет созван в августе этого года. Кстати, в повестку дня включены вопросы об империализме и борьбе с милитаризмом, а также о положении политических заключенных и ссыльных в России…
– Тише, тише, что ты раскричался, – перебил его Вульф, заметив невдалеке остроконечную каску полицейского.
– Ты полагаешь, что австрийские шпики могут понимать по-русски? – усмехнулся Руднев, снова припадая к кружке с пивом.
– Среди них могут оказаться и славяне. Как давно ты в городе?
– В десять утра я сошел на Восточном вокзале. Как видишь, даже побриться не успел – хотелось поскорей узнать, нет ли каких писем. Их должны были присылать не на мое имя, а на один девиз, до востребования.
– А откуда ты приехал?
– Из Поронина. Это под Краковом. – Глаза Руднева таинственно блеснули, и на этот раз он сам понизил голос. – Я был там на совещании у Ульянова-Ленина.
– Н-да? Признаться, это имя мне мало что говорит, – рассеянно заметил Вульф. – Кажется, это один из ваших социал-демократических вождей?
– Не «один из», – возмутился Руднев и даже стукнул кружкой о стол, – а самый выдающийся! Но при этом скажу тебе одну вещь – это страшный человек, от которого многого можно ожидать! Ульянов русский по своему бунтарскому духу, по образу мысли, и при этом в его крови намешан прямо-таки адский коктейль – он внук русского и калмычки, еврея и немки!
– Страшный – и выдающийся? – закуривая сигару, усомнился Вульф. – Интересно, как ты представляешь себе это сочетание? Гений злодейства?
– Насчет злодейства – пока не знаю, но гений политики – это точно. Этот человек – прирожденный политик, фанатик политики, безумец политики, который ничем другим просто не интересуется. Можешь себе представить, но даже когда он слушает музыку или читает художественную литературу, то все прочитанное или услышанное воспринимает сквозь призму классовой борьбы, диктатуры пролетариата, революции…
– Интересно, какие бы политические выводы он сделал после вальсов Штрауса? – усмехнулся Вульф.
– Я скажу тебе больше: он ницшеанец-практик! – решительно заявил заметно разгорячившийся Руднев. – На словах он проповедует гуманизм, но на деле уважает только силу, точнее сказать, насилие. И самое главное состоит в том, что Ульянов обладает колоссальной волей к власти. В этом отношении он не уступит никому из великих диктаторов прошлого, начиная от Александра Македонского и кончая Наполеоном…
– Да ты, я вижу, в восторге от этого человека, если сравниваешь его с такими фигурами!
– Это восторг ужаса, восторг бездны или стихии, – пояснил Руднев. – Я восторгаюсь и… боюсь.
– А бояться-то зачем? – И Вульф, отпив глоток пива, выпустил в небо струю голубовато-серого сигарного дыма. – Оглянись вокруг и позабудь об этом фанатике. Шелковое небо, ароматный воздух, щебет птиц, веселая публика. Сейчас вся Европа развлекается в парках, театрах, ресторанах… и кому какое дело до кучки политических эмигрантов, мечтающих о революции? Пусть себе сходят с ума сколько им угодно.
– Ты забываешь, что я тоже отношусь к этой кучке! Да, мы сейчас действуем как кроты, незаметно подрывая все это и без того уже шаткое спокойствие…
– Зачем?
– Во имя социальной справедливости!
Вульф снова усмехнулся и невесело покачал головой.
– А представь, что вы добьетесь своей цели. Существующий порядок рухнет, толпы выйдут на улицы – и кто их тогда возглавит? Тот самый фанатик, которого ты так опасаешься? Неужели разгул безумной и кровавой вакханалии будет оправдан ныне существующей несправедливостью? И неужели из этой грядущей вакханалии сможет родиться нечто лучшее? К счастью, этого никогда не будет… Однако почему нет музыки?
Действительно, оркестр, едва закончив «Сказки Венского леса», тут же начал играть «На прекрасном голубом Дунае», но внезапно смолк на первых же тактах, а движение гуляющей толпы словно бы застопорилось.
– Эй, кельнер! – окликнул Вульф.
– Что прикажете, господа?
– В чем дело?
– Только что получено известие из Сараева. Его королевское высочество эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга пали жертвой злодейского убийства…
* * *
Утром 28 июня 1914 года открытый автомобиль эрцгерцога Франца Фердинанда медленно петлял по узким улочкам Сараева, где его уже поджидали шесть заговорщиков. Это были представители боснийской молодежи – шестеро юношей-сербов, решивших посвятить свои жизни делу создания «Великой Сербии», – то есть объединения вокруг Белграда всех сопредельных земель, населенных по преимуществу этническими сербами. Они прекрасно знали, на что шли, – пример русских террористов был у них перед глазами.
Оружие было получено в Белграде, от подпольной организации офицеров сербской армии, носившей название «Черная рука» и возглавляемой полковником Драгутином Димитриевичем. Тайные агенты этой организации помогли юным террористам пересечь австро-сербскую границу и добраться до Сараева. В 1914 году правительство Сербии не хотело войны – страна еще не успела оправиться от двух балканских войн, которые славянские страны на Балканах вели сначала с ослабшей Османской империей, а затем и между собой, деля «турецкое наследство». Но ни король Александр, ни премьер-министр Николай Пашич не контролировали собственных военных, активно разжигавших антигабсбургские настроения. В последний момент Пашичу удалось узнать о готовящемся покушении, но единственное, что он мог сделать, – это послать в Вену довольно туманное предупреждение о том, что во время визита в Сараево эрцгерцогу будет угрожать опасность.
Могучий, широкоплечий и вечно хмурый – никто и никогда не видел его улыбающимся – эрцгерцог Франц Фердинанд проигнорировал это предупреждение. Впрочем, вполне вероятно, что оно до него просто не дошло – при австрийском дворе откровенно недолюбливали эрцгерцога, обладавшего «затылком бульдога и неподвижно-холодными глазами», и его жену – такую же неприветливую и непривлекательную, как ее муж. Более того, старый император Франц Иосиф страстно ненавидел наследника престола, который был настолько туп, что не умел скрывать свое нетерпеливое желание поскорее занять его трон.
Покушение на эрцгерцога чем-то напоминало убийство русского царя Александра II. Первый из заговорщиков метнул бомбу, но сделал это так неумело, что она разорвалась под колесами машины охраны, которая следовала за автомобилем, в котором, помимо шофера, находился сам Франц Фердинанд, его жена, урожденная графиня Котек, и губернатор Боснии и Герцеговины. Возникла небольшая заминка, но вскоре эрцгерцог приказал ехать дальше. Его личный шофер не знал Сараева, а потому через какое-то время вынужден был притормозить на перекрестке, чтобы выбрать дальнейший маршрут. По воле судьбы автомобиль эрцгерцога остановился напротив второго из заговорщиков – восемнадцатилетнего студента, чахоточного Гаврилы Принципа. Он-то и сделал те два выстрела, благодаря которым навсегда остался в истории (сам он спустя три года умер от туберкулеза в австрийской тюрьме). Однако то ли от волнения, то ли от неумелости рука покушавшегося дрогнула, и вторую пулю, предназначавшуюся губернатору, Гаврило Принцип всадил в жену Франца Фердинанда.
Несколько часов спустя оба супруга скончались от полученных ран. Население Австро-Венгерской империи восприняло это известие безо всякой печали. Более того, многие даже обрадовались тому, что теперь престолонаследником станет гораздо более популярный и симпатичный эрцгерцог Карл.
Первой заботой австрийского двора стала, как это ни странно, проблема погребения. По традиции, Франца Фердинанда следовало похоронить в склепе капуцинов – историческом месте погребения династии Габсбургов. Однако его супруга, на которой он женился вопреки воле своей родни, была хотя и знатного рода, но, по мнению других эрцгерцогинь, явно не заслуживала столь почетного места. И вот, в то время как в стране был объявлен траур, в императорском дворце Хофбург начались отчаянные интриги. Наконец был найден лукавый выход – пустили слух о том, что супруга Франца Фердинанда когда-то высказывала желание быть погребенной в провинциальном городке Артштеттене. В итоге столицу империи лишили прекрасного зрелища, а покойная чета была скромно захоронена в этом самом городке. На какое-то время всем показалось, что инцидент исчерпан, но на самом деле в действие были приведены скрытые механизмы так называемой «большой политики».
До выстрелов в Сараеве министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Берхтольд всерьез и не помышлял о войне. Славянское население империи относилось к Габсбургской династии вполне лояльно, поэтому сербским экстремистам не на что было рассчитывать. Кроме того, словенцы и хорваты – католики, а боснийцы – мусульмане, поэтому союз с православными сербами был для тех и других неприемлем. Да и вообще идея «Югославии», в которой ведущую роль будет играть Сербия, вдохновляла лишь небольшую кучку белградских студентов и интеллектуалов.
Однако известие об убийстве, явно инспирированном Белградом, возмутило австрийское правительство. Если Сербия не понесет «наказания», то престижу Габсбургов и самому существованию Австро-Венгерской империи как великой державы настанет конец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48