– Убирайся вон!
Не успел полковник Фихтер изгнать своего вконец обнаглевшего племянника, кубарем выкатившегося из его дома, как Фердль доложил ему о визите комиссара Вондрачека.
– Гони его в шею! – заорал было полковник, но вовремя спохватился: – Впрочем, черт с ним, пусть войдет.
Не успел комиссар переступить порог его кабинета, как полковник с ходу перешел в атаку.
– Ну-с, милостивый государь, – грозно топорща усы, начал он, – что вы там наплели этому молодому болвану – я имею в виду своего племянника – по поводу убийства какой-то субретки? Это вы подговорили его подергать меня за усы? Я, черт подери, полковник контрразведки австрийской армии Фердинанд Фихтер, а не какой-нибудь уличный кот! Говорите, в чем дело, и проваливайте поскорее!
Комиссар Вондрачек не любил и побаивался кадровых австрийских военных, славившихся своей надменностью, а потому слегка оробел. В конце концов, подозрения в отношении полковника Фихтера могут оказаться блефом, и тогда он, Вондрачек, лишится своего места и вынужден будет с позором вернуться в Прагу. Поэтому, терпеливо дождавшись, пока Фихтер не выговорится, он начал с подчеркнутой учтивостью – и тут же совершил ошибку.
– Я извиняюсь, что потревожил господина полковника, но видите ли в чем дело… Вот, соблаговолите взглянуть. – И Вондрачек, несмотря на ранее принятое решение оставить этот козырь про запас, протянул Фихтеру рисунок Гитлера – причем именно тот рисунок, на котором художник подрисовал полковнику недостающие усы и бакенбарды, избавив его при этом от декоративных темных очков.
– Что это? – Полковник брезгливо поморщился. – И с этим вы притащились? Что это за субъект?
– Этого господина видели входившим в ту самую гостиницу «Майстринг», в которой несколько минут спустя был обнаружен труп фрейлейн Берты Тымковец. Один случайно оказавшийся поблизости художник нарисовал его портрет…
– Что за чушь! Я видел этот портрет в газетах, но там он был без усов и бакенбардов.
– Совершенно верно. Но, какхорошо известно господину полковнику, наличие или отсутствие того и другого зачастую используется в целях конспирации.
Полковник стоял возле своего письменного стола, а комиссар Вондрачек, так и не получивший приглашения садиться, – посреди комнаты, чувствуя себя при этом провинившимся дворецким.
– Значит, вы подрисовали усы и пришли шантажировать меня этим рисунком? – Голос полковника возвысился до львиного рыка. – Да знаете ли вы…
– Минуту, – вежливо, но твердо перебил Вондрачек. – Дело не в рисунке, а в свидетелях.
– Каких еще свидетелях?
– Того господина видело несколько человек и помимо художника. Так что если ваше превосходительство переодеть в штатское платье и после некоторых косметических процедур, – комиссар не стал уточнять каких, – устроить очную ставку, то я боюсь…
– Какая очная ставка! – Как ни странно, полковник, хотя и пылал гневом, не стал кричать в полный голос. – Мне что – предъявлено обвинение? Я что – заключен под стражу по обвинению в убийстве? У вас есть против меня хоть какие-нибудь улики, кроме абсолютно бредовых предположений? О Боже, какие же болваны работают в нашей полиции!
– Могу я взглянуть на библиотеку господина полковника? – Комиссар Вондрачек уже жалел о своем визите, но отступать было поздно.
Полковник замер от изумления.
– Что – обыск?
– О нет, меня интересует только одна книга, – поспешно пояснил комиссар, – та самая, которую господин полковник приобрел три недели назад у букиниста Якоба Менделя. Она называется «Тайные общества всех веков и всех стран». Сочинение господина Чарлза Уильяма Гекерторна, издание господ Шустера и Лефлера.
– Еще одна чушь! – фыркнул Фихтер. – Да, у меня есть эта книга, но я не понимаю, за каким дьяволом она вам понадобилась?
– Все станет ясно буквально через минуту, – терпеливо заверил Вондрачек. – Как только господин полковник покажет мне эту книгу, я тут же удалюсь, принеся свои самые искренние извинения.
Видимо, в тоне комиссара полиции прозвучало нечто такое, что заставило полковника пойти навстречу его просьбе. Пожав плечами, Фихтер подошел к книжному шкафу и после недолгих поисков достал нужную книгу.
– Вот она.
Вондрачек следил за его действиями затаив дыхание – это был его последний шанс. Именно поэтому он с такой торопливой жадностью схватил ее. Мгновенно пролистав страницы, комиссар издал радостное восклицание.
– Изволите ли видеть, господин полковник, одной страницы здесь не хватает… Книга испорчена – какая жалость!
– Что? Где не хватает страницы? Дайте сюда!
Полковник попытался было вырвать книгу из рук Вондрачека, но тот повел себя на удивление странно. Он отступил на шаг и, покачав головой, сказал:
– Нет, извините, но без данной страницы эта книга становится ценной уликой, и я вынужден буду составить протокол изъятия. Впрочем, в этом даже нет особой нужды, поскольку на ней стоит экслибрис господина полковника.
– Что такое?
– Вот, обратите внимание, здесь вырвана триста шестнадцатая страница. – И Вондрачек издалека показал книгу полковнику. – Не сможете ли вы припомнить, при каких обстоятельствах это случилось?
Фихтер пребывал в явной растерянности. С одной стороны, его душила ярость, но с другой – он явственно ощущал в действиях комиссара внезапно появившуюся уверенность.
– Я не знаю, какой негодяй испортил эту книгу, – наконец произнес он. – Возможно, что она уже была испорчена ранее, чего я при покупке не заметил…
– Это исключено, – твердо заявил Вондрачек. – Данная страница находится в сейфе моего кабинета, и на ней имеются пометки господина полковника. Кстати, там идет речь о тайном обществе, которое существовало в средневековой Германии под названием «Вольные судьи». Точнее говоря, о чудовищной казни, которая применялась членами этого общества…
– Но как эта страница оказалась у вас?
– Она была изъята с места преступления, – коротко пояснил Вондрачек, не став уточнять, кем именно, – то есть из номера, где в тот момент находилась покойная фрейлейн Тымковец. Теперь вы меня понимаете?
Полковник промолчал. Тяжело ступая, заложив руки за спину, он несколько раз прошелся по кабинету, словно позабыв о присутствии комиссара.
– Вы позволите один вопрос? – Вондрачек решил, что настало время для чистосердечных признаний.
– Что вы еще хотите узнать?
– Это вы снабжали фрейлейн Тымковец деньгами и делали ей дорогие подарки?
– Я не знаю этой барышни, – глухо ответил Фихтер.
Возникла тяжелая и столь напряженная пауза, что при звуке телефонного зуммера оба собеседника вздрогнули и с облегчением вздохнули. Фихтер мрачно взглянул на комиссара и поднял трубку.
Пока он разговаривал, Вондрачек лихорадочно обдумывал свои дальнейшие действия. Если верить рассказу фрейлейн Лукач в передаче ее поклонника Вульфа, то кто-то намеренно вырвал 316-ю страницу, поскольку на ней были пометки, сделанные рукой полковника, после чего подбросил ее на место преступления. Если все это чистая правда, то налицо явный заговор с целью опорочить одного из высших чинов австрийского Генштаба. Рассказ фрейлейн Лукач выглядел достаточно невероятно… что, впрочем, тоже может служить доказательством его истинности – ложь смотрелась бы гораздо правдоподобнее. Сам комиссар склонялся к мысли о том, что таинственный незнакомец, изображенный на рисунке, – полковник Фихтер. Но как проверить – накладные у него усы и бакенбарды или нет? И самое главное, если за всем этим тривиальная любовная интрижка, то кому понадобилось убивать Берту Тымковец? А вдруг это сделал сам полковник, после того, как она стала его шантажировать?
– Я вынужден прервать нашу беседу, – сухо заметил Фихтер, вешая слуховую трубку. – Меня срочно вызывает генерал Конрад фон Гетцендорф.
Вондрачек учтиво поклонился – генерал фон Гетцендорф был начальником Генерального штаба австро-венгерской армии.
– Не смею вас больше задерживать.
И он покинул кабинет полковника, унося с собой книгу. Итак, теперь следовало проверить истинность рассказа фрейлейн Лукач и побеседовать с ее бывшим импресарио Ласло Фальвой.
Глава 12
На пороге роковых событий
Эссе о Гейне, озаглавленное «Ирония и смерть», было успешно завершено, и Вульф отправился на почту, чтобы послать его в петербургский журнал «Аполлон». Упаковка бандероли и заполнение почтовой квитанции не отняли много времени, но на выходе из почтового отделения его вдруг окликнули, причем по-русски.
Вульф обернулся и с удивлением воззрился на подступившего к нему небритого господина в сдвинутой набекрень шляпе, небрежно повязанном галстуке и изрядно помятом, мешковатом костюме.
– Не узнаешь, брат? – весело осведомился этот господин. – Неужели я так изменился?
– Руднев?
– Ну наконец-то! Только теперь я не Руднев, а Базаров.
Они радостно пожали друг, другу руки и даже слегка приобнялись. Владимир Александрович Руднев был почти на пятнадцать лет старше Вульфа, однако этот добродушный, открытый и веселый человек со всеми своими знакомыми – как старше его, так и младше – держался практически одинаково. Познакомились они лет пять назад в Петербурге, в тот период, когда Вульф ненадолго увлекся марксистскими идеями. Один из университетских приятелей свел его с «настоящим социал-демократом, который даже участвовал в переводе „Капитала“».
Узнать Руднева было несложно – он почти не изменился. Вульф уже почти год не встречался с соотечественниками, если только не считать за такую встречу недавнее столкновение с Андреем Белым.
– А почему Базаров? – поинтересовался он, когда они вышли на улицу. – По-прежнему проповедуешь нигилизм?
– Ох, брат, по сравнению с ожидающей нас социальной революцией нигилизм – это детские забавы, – вздохнул Руднев и пояснил: – Я строчу свои статьи под этим псевдонимом, который взял из уважения к старику Тургеневу… Однако я чертовски рад тебя встретить! Не знал, что ты в Вене. Кстати, что ты здесь делаешь?
Вульф пожал плечами.
– Живу.
– И долго собираешься здесь жить?
Сергей вспомнил об Эмилии и слегка задумался. Любовь лишает нас свободы, другое дело, что в этом добровольном рабстве есть такое упоительное удовольствие… Абсолютная свобода – это холодное космическое одиночество, зато любовь накладывает такие теплые и нежные цепи! Но откуда ему знать, как долго еще будет тянуться эта странная история? Впрочем, рядом с энергичным Рудневым надолго задумываться было невозможно – уже через минуту Сергей почувствовал, как приятель толкает его в бок.
– Погода чудесная, так почему бы нам не наведаться в какое-нибудь летнее кафе? Выпьем венского пива, побеседуем… Или у тебя какие-то другие планы?
– Нет, отчего же. Поехали в Пратер.
Они остановили фиакр и отправились в знаменитый венский парк, который был разбит в центре города, на острове посреди Дуная. По центральной аллее Пратера, усаженной каштанами, в обе стороны катило множество экипажей, заполненных веселой, нарядно одетой публикой. Кто-то направлялся на скачки – ипподром находился здесь же, на острове, кто-то ехал к Захеру, а кто-то просто наслаждался великолепной летней погодой. Женский смех, развевающаяся на ветру белая кисея женских платьев, игривые летние зонтики, из-под которых выглядывали кокетливые глаза и посылались приветливые улыбки, – все это было хорошо знакомо Вульфу, но заметно опьянило его спутника.
– Черт возьми! – то и дело повторял он, вертя головой во все стороны. – А здесь очень забавно!
Наконец Вульф приказал кучеру остановиться. Расплатившись, он повел Руднева в одну из боковых аллей, в конце которой слышались звуки оркестра. Здесь гуляла публика попроще – солдаты, горничные, студенты, приказчики, продавщицы. Шарманщики раз за разом «накручивали» свои польки, из балаганов доносились громкие крики, а невдалеке, между деревьями, вертелись огни карусели, весело звеневшей колокольчиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48