Я тотчас передал приказ дальше. «Конни» послушно привелась к ветру. Стаксель затрепетал, и Ян Таннберг отдал подветренный шкот. Теперь ветер дул прямо в нос яхты. Стаксель и грот сильно заполоскали.
– Выбери шкот, черт дери! – крикнул Ян брату. Он мог не повышать голос: Пер налег на трос что было мочи. «Конни» уже увалилась, и ветер наполнил грот с другой стороны.
– Курс сто девяносто, – доложил Мартин.
Пер Таннберг и восьмой номер – плотный коротыш Палле Хансен – выбирали лебедкой последний метр стаксель-шкота, и этот парус тоже наполнился ветром.
– Добрать стаксель до места, – все так же негромко приказал Билл.
– Добрать стаксель до места! – передал я его команду.
Пер изо всех сил навалился на рукоятку лебедки. Медленно, бесконечно медленно шкотовый угол паруса подтянулся к укрепленному на палубе блоку. Есть! Недурно для первого поворота оверштаг, сказал я себе, пытаясь по глазам Билла определить его оценку. Каменное лицо нашего капитана ничего не выражало.
– Повторить поворот, – сказал Билл.
– Повторить поворот! – передал я.
Вновь «Папенькины мальчики» развили лихорадочную активность. «Конни» привелась к ветру. На этот раз все происходило быстрее. В положении левентик паруса дружно затрепетали.
– Наветренный борт – готово! – крикнул Пер. Теперь выбирать стаксель-шкот должны были Ян и седьмой номер – Христиан Ингерслев. Они трудились как черти, пока лодка ложилась на новый галс. Грот и стаксель одновременно наполнились ветром. И опять пришлось поработать лебедкой, добирая последний метр шкота.
– Номеру десять проверить стаксель-шкот, – сказал Билл.
Я передал команду Хансу Фоху. Он отозвался гримасой, пробежал вдоль наветренного борта вперед и освободил шкот.
– Кто топает по падубе, как слон! – закричал Билл. – Двигаться мягко, пригнувшись!
Ханс Фох виновато помахал рукой. Наступила короткая передышка.
После поворота все поспешили занять свои места у наветренного борта. Билл вел «Конни» прямо. Рубашки шкотовых матросов пропитались потом. Ветер прибавил, и «Конни» резво рассекала носом волны. За кормой широкой бороздой расходилась белая пена.
– Номер два, настроить паруса, – процедил Билл уголком рта. Другой уголок был занят спичкой.
Я внимательно осмотрел стаксель. «Пузо» выглядело нормально, разве что кривизна его у топа была великовата. В целом промежуток между гротом и стакселем меня вполне устраивал.
– Надо подать шкотовый угол стакселя вперед на двадцать сантиметров, – доложил я.
– Курс плюс десять градусов, – сообщил Мартин. – Яхта приводится из-за усиления ветра.
– Знаю, – коротко отозвался Билл. – Номер четыре, подать шкотовый угол стакселя вперед на двадцать сантиметров!
Эрик Турселль осторожно пробрался на бак и выполнил команду.
– Сразу получше стало, – заметил Билл, приветливо улыбаясь мне.
Наши отношения явно приобретали дружеский характер.
Проверив грот, я все же остался им недоволен. Просвет между гиком и шкотовым углом был великоват. Достав блокнот, я записал, что надо отнести грот в мастерскую и отпустить по сантиметру в третьем и четвертом швах, считая с гика.
– Поворот! – крикнул Билл.
Он застал всех врасплох. Билл бросил «Конни» против ветра на другой галс. Маневр был выполнен быстро и неожиданно. Пер даже не успел отрапортовать о готовности. Вместе с восьмеркой, коренастым Палле Хансеном, он отчаянно крутил лебедку.
– Отдайте же наветренный шкот, чтоб вам! – заорал Ян Таннберг.
– Черт!..– крикнул Пер. – Лебедку заклинило!.. Не отпускает шкот!..
«Конни» легла на другой галс. Огромный стаксель дергался, оставшись в прежнем положении. Толстый териленовый шкот натянулся, точно струна, вибрируя от нагрузки.
– Яхта лежит на курсе, – доложил Мартин.
– Рубить шкот номер два, – спокойно произнес Билл, как если бы, сидя в кафе, просил передать ему пепельницу.
Кренясь так, что волны захлестывали палубу, «Конни» неуклюже переваливала через гребни. Неправильно закрепленный стаксель норовил положить ее на воду. Выхватив свой моряцкий нож, я метнулся к лебедке и одним ударом перерезал шкот.
Конец толстого троса дернулся вперед, будто резиновый, и со страшной силой ударил по лицу Палле Хансена. Датчанин навалился грудью на ватервейс, свесив ноги в кокпит, и молча застыл в этом положении. На лице его по диагонали от уха через нос до кончика подбородка вздулся багровый желвак шириной в палец. Из разорванной брови сочилась кровь. Чистые тиковые доски ватервейса впитывали алые капли.
Все произошло невероятно быстро. Мы растерянно таращились на Палле.
– Выбрать подветренный стаксель-шкот, – невозмутимо скомандовал Билл. – Мы еще не пришли в гавань.
Лебедка яростно затрещала, и шкотовый угол мигом подтянулся к блоку.
– Номер девять сменяет восьмого на лебедке, – приказал Билл. – Вы уложите восьмого на нижней палубе.
Он кивком указал на меня и Мартина.
– В форпике есть аптечка, – сказал Мартин, когда мы потащили раненого вниз.
Палле не потерял сознание, но был в состоянии шока. Желтая фуфайка на груди окрасилась кровью. Левая сторона лица вздулась, словно мяч; на брови и на лбу зияла открытая рана. Мы осторожно уложили его на настил, и Мартин, пробравшись в форпик, достал аптечку – кожаный футляр с красным крестом на боку.
– Номер десять, приготовить новый шкот для стакселя, – донесся сверху голос Билла.
Хакс Фох спустился к нам за новым шкотом. Глянув на травмированного земляка, сказал:
– Его надо доставить на берег.
– Это решает Билл, – ответил Мартин, стирая кровь с лица Палле.
– Ему начхать, если кто-нибудь отдаст концы, – сказал Ханс, злобно глядя на Мартина.
После чего взял новый. шкот и вернулся с ним наверх.
– Симпатичный товарищ, – заметил Мартин. – Наложим тампон на рану у глаза и стянем края пластырем.
Датчанин постанывал и дергался, пока мы обматывали ему голову бинтом. Но нам как будто удалось остановить кровотечение.
– Номер три, на руль! – крикнул Билл.
Мартин поднялся в кокпит по короткому деревянному трапу.
Продолжая стонать, Палле осторожно сел. Свободный от перевязки правый глаз был широко раскрыт. Плечистая фигура Билла заслонила падающий сверху свет.
– Как он?
– Надо бы наложить швы на бровь, – ответил я.
– Как самочувствие? – Билл опустился на колени рядом с Палле; спичка в уголке рта не двигалась.
– Голова вдребезги, а так ничего серьезного, – попытался сострить датчанин, с трудом шевеля распухшими губами.
– Хорошо, что более благородные части тела не пострадали, – улыбнулся Билл.
– Лучше ты полежи и не рыпайся, – сказал я, мягко укладывая Палле на спину.
– А что произошло? – слабым голосом спросил он.
– Чертовское невезение, я обрубил шкот в тот самый миг, когда ты высунул голову, – объяснил я.
– Шкоты никогда не заклинивает, если накинуть на лебедку один шлаг, а не два, – сухо заметил Билл.
На лице его не было и намека на сострадание.
– Все равно – не повезло, – настаивал я. Однако по глазам Билла было видно, что он со мной не согласен. Билл Маккэй не видел разницы между невезением и неумелостью.
– Не обращайте внимания, – выдавил из себя Палле. – Продолжайте тренировку. Я скоро оклемаюсь.
Его губы силились изобразить улыбку.
– Правильные слова, – сказал папа Билл. Похлопал его по плечу и кивком пригласил меня подняться следом за ним в кокпит. – Мы продолжаем, Морган.
«Отче Наш» остался далеко за нашей кормой. Башня крепости Карлстен на острове Марстранд высилась маленьким серым прямоугольником над лиловой полоской суши. «Конни» мчалась вперед по синей воде. Перед нами простиралось открытое море и далекий горизонт. Гребни волн курчавились белыми барашками. Рассекая их, форштевень яхты обдавал каскадами мокрых бусин ослепительно белое «пузо» стакселя, откуда капли стекали на тиковую палубу. Влажное дерево из серого стало темно-коричневым.
– Курс двести шестьдесят градусов, – доложил Мартин, уступая руль Биллу.
– Ветер посвежел, – отметил тот.
– Днем он обычно смещается к западу, – сообщил я.
– Поворот, – скомандовал Билл, крутя штурвал так, что яхта привелась к ветру.
Братья Таннберг на шкотовых лебедках бранились по-фински и обливались потом. Волосы липли к их лбам.
Мы снова и снова повторяли поворот оверштаг.
Почти два часа мы шли все дальше в море короткими галсами. Спокойное, негромкое «Поворот… Поворот… Поворот» Билла монотонно отдавалось в моих ушах. Наконец он развернул «Конни», и яхта пошла обратно курсом бакштаг, подгоняемая ветром и волнами. Марстранд давно исчез за горизонтом. Нас окружало открытое море, совсем пустынное, если не считать «Бустера», который качался на волне с подветренной стороны. Братья Таннберг и другие шкотовые тяжело дышали, два часа напряженной работы измотали их. Вместе с Мартином мы потравили грота-шкот так, что гик развернулся под прямым углом к ветру. Идя курсом крутой бакштаг, «Конни» испытывала заметную качку. Из-за давления ветра на парус гик приподнялся, и следовало подтянуть его ближе к палубе.
– Номера десять, четыре и девять – опустить гик! – словно в ответ на мои мысли распорядился Билл.
Совместными усилиями три матроса выбрали тали.
Следующая команда прозвучала, когда экипаж уже настроился на спокойный бакштаг до самой гавани. Кое-кто даже закурил. Но Билл не одобрял перекуров.
– Ставить спинакер!.. Номера четыре и десять крепят парус. Номер девять ставит спинакер-гик с топенантом и оттяжкой. Работавшие на стакселе – на брас и шкот спинакера!..– громко распоряжался Билл.
Он выразительно улыбнулся мне: Билл Маккэй явно был в ударе. Сигареты полетели за борт. Курчавая голова Эрика Турселля нырнула под палубу. Ханс Фох провел шкот и брас, приготовил фал. Спинакер-гик лежал на палубе; его пятка с оковкой. входила в ползун, скользящий по рельсу на мачте. Номер девять поднял гик установленной справа от мачты малой лебедкой и мигом закрепил топенант и оттяжку. Шкот и брас уже были вставлены в «клювы». Эрик и Ханс вместе закрепили фал за верхний угол спинакера. И наконец закрепили за соответствующие углы шкот и брас.
– Спинакер готов!..– крикнул Эрик Турселль.
– Ставить спинакер! – скомандовал Билл.
Ханс Фох и Эрик Турселль быстро выбрали спинакер-фал. Огромный парус алой колбасой взвился вверх под ветром от стакселя.
– Спинакер поднят! – доложил Эрик.
– Выбрать брас! – отчеканил Билл.
Братья Таннберг выбрали лебедкой брас так, что гик занял положение под прямым углом к флюгеру на топе мачты. Тонкое дакроновое полотнище заполоскало у подветренного борта «Конни», словно красное облаке парило над синей водой.
– Выбрать шкот! – скомандовал Билл.
Стиснув зубы, братья Таннберг положили спинакер-шкот на лебедку. Их спинные мышцы вздулись буграми под фуфайками. Есть! Весь корпус яхты вздрогнул, когда десятки квадратных метров спинакера набрали ветер. Казалось, многотонная лодка вот-вот оторвется от воды. «Конни» помчалась вперед. Спинакер развивал фантастическую тягу. Яхта сильно кренилась. Скорость хода возросла вдвое.
– Экипаж – на наветренный борт!..– крикнул Билл.
Мы живо выполнили команду. Теперь грот, стаксель и спинакер работали совместно. Больше 140 квадратных метров эффективной парусности. Восхитительное чувство.
– Вуаля!..– заорал Мартин, вложив в одно слово хвалебную песнь «Конни», парусам, ветру, морю, небу. Жизни.
Стремительный бег «Конни» по волнам вознаграждал нас за тяжелый труд во время этого долгого лавирования. Мы кивали друг другу и улыбались. Усталость как рукой сняло.
– К повороту через фордевинд приготовиться… – спокойно, как бы вскользь произнес Билл.
Кроме него, еще никто из нас не делал такой поворот на двенадцатиметровке под спинакером.
– К повороту приготовиться! – передал я дальше его команду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39