Целыми роями прибывали гости издалека, и на пристанях звучала лингвистическая какофония.
Неизменно в центре событий находился толстяк Лидере. Порой он носился по гостинице с такой скоростью, что подвергался серьезному риску похудеть. Длинный полосатый фартук его развевался точно парус.
– Эти надолго приехали… – заметил он как-то, провожая взглядом пожилую чету, когда я задержался возле стойки в вестибюле. – Артур и Сэлли Стефенс, американцы.
Я тоже посмотрел на них. Мужчина – рослый, плечистый. Серебристые волосы гладко причесаны. Веснушчатое лицо с глубокими морщинами, следы молодого задора во взгляде. Чем-то внешность его мне понравилась. Он производил впечатление надежного и честного человека. Одет в широкие белые брюки и яркий клетчатый батник. На плечи накинута легкая куртка. Энергичная упругая походка.
Жена являла собой прямую противоположность. Маленькая, сутуловатая. Седые у корней волосы покрашены в голубой цвет. На запястьях позвякивали массивные золотые браслеты. Передвигалась она с трудом, опираясь на руку мужа и палку. Лицо морщинистое, словно изюм, но главной чертой его были сверкающие в окружении морщин яркие голубые глаза. Сгорбленное тельце облачено в платье с чрезмерно крупными красными и синими цветами. Вырез на груди скреплен тяжелой золотой брошью в виде бабочки. Палка – с красивой ручкой и чеканным серебряным наконечником.
Наша группа скоро познакомилась с этой четой. Выполняя распоряжение Билла, мы разговаривали между собой по-английски, и новые постояльцы заметили это. Они первыми заговорили с нами и явно чувствовали себя хорошо в нашем обществе.
– Артур, дорогой, закажи мальчикам что-нибудь выпить… – призывала маленькая американка своего супруга, когда нам подавали кофе после обеда.
Супруг Артур безропотно раскошеливался.
В первый вечер нашего знакомства миссис Стефенс обратила внимание на большие цифры на желтых фуфайках.
– Почему вас пронумеровали? – удивилась она.
– Мы яхтсмены, – на редкость учтиво и кротко ответил Билл Маккэй. – Готовимся к состязаниям на Кубок «Америки», и номера нужны, чтобы отличать зерна от плевел…
На этом Билл посчитал разговор оконченным и удалился в свою комнату. Мы же остались сидеть за столом.
Мистер Артур Стефенс помолчал, обдумывая высказывание Билла Маккэя, потом осведомился:
– Кубок «Америки»?.. Тот самый?..
– Тот самый, – подтвердил я.
– Черт возьми!
Его удивление было велико и неприкрыто. Почти на грани притворства.
Мы были только рады обществу новых людей. Что говорить, «Папенькины мальчики» и «Маменькины сынки» успели поднадоесть друг другу. Тяжелый труд на море и нескончаемые тренировки на берегу были непростым испытанием для души и тела. И на долю деликатной американской четы выпала роль умеряющего напряжение буфера.
Однако Билл явно не разделял моей симпатии к Артуру и Сэлли Стефенс.
– Хотел бы я знать, Морган, зачем, собственно, мистер и миссис Стефенс находятся здесь… – задумчиво произнес он однажды.
– Что ты подразумеваешь?
– Очень уж много вопросов задают. И слишком щедры на выпивку.
Но ведь все пожилые люди любят задавать вопросы? И кто из нас откажется пропустить стаканчик?
В конце июня нам стало не до даровой выпивки. Билл, Мона Лиза, Георг и я устроили совещание в узком кругу. Предстояло разработать конструкцию палубы яхты-претендента. Мы посчитали, что достаточно хорошо изучили «Конни», чтобы сделать конечные выводы на основе полученного опыта.
Пять вечеров и ночей шло тщательное обсуждение всех деталей. Ведущая роль в этой дискуссии принадлежала не Биллу, а Моне Лизе. Его записи и слова весили больше. Я восхищался способностью Билла в конкретной ситуации подчиниться чужому авторитету. Это лишний раз доказывало его величие.
В итоге мы постановили, что палуба претендента в основном должна быть такой же, как палуба «Конни». Однако с некоторыми важными поправками.
– И такие же поправки надо зимой внести в конструкцию «Конни», – заметил Мона Лиза.
Мы согласно кивнули. Лучше всего, если «механический заяц» во всем будет подобен претенденту. Тогда мы получим достойного соперника.
– На здешней верфи можно это сделать? – спросил я.
– Вряд ли, – сказал Билл. – Придется просить дядюшку Яльмара.
На том и порешили. Перед зимним перерывом отбуксируем «Конни» в Гётеборг, где судостроитель Яльмар Юханссон займется модернизацией. Старая благородная леди станет еще благороднее.
После наших ночных дискуссий возобновилась обычная работа. Тренировки и пошив парусов.
Вечер шестого июля, двадцать минут восьмого. Я сидел в одиночестве за столиком под навесом перед кондитерской Берга, наслаждаясь чашкой кофе и свежим пирожным. Отдохну немного, а затем – к чертежной доске в парусной мастерской. Солнце стояло еще высоко над горизонтом, даруя тепло отдыхающим.
В гавани, в каких-нибудь десятках метров от моего столика лениво скользили по волнам яхты всевозможных типов и размеров. В мире найдется немного таких кафе.
– Вот вы где, господин Линдберг… Разрешите?
Я поднял сердитый взгляд. На этот раз Учтивый господин явился без зонта. Но всё с тем же портфелем под мышкой.
– Как будто я могу запретить… К тому же за вами чашка кофе с прошлого раза.
– У вас хорошая память, господин Линдберг. – Он приветливо улыбнулся.
– Я не забыл и того, что случилось потом.
– Случилось потом? Не понял.
Я не стал объяснять. Не хочет признавать своих друзей-приятелей – не надо. Не дожидаясь моего согласия, он опустился на стул напротив меня. Блаженно вздыхая, поставил портфель на пол.
– Чудесный вечер… – произнес он.
– Только что было еще чудеснее, – заметил я. – Что вам от меня надо? Вроде бы всё уже испробовали. Побои и суд. Что на очереди?
– Кофе, пожалуйста, – невозмутимо обратился он к подошедшей официантке. – Пирожные хорошие, господин Линдберг?
– Очень…
– И одно пирожное, – дополнил он заказ. Официантка сделала реверанс и удалилась.
– Что вам надо от меня на этот раз? – повторил я свой вопрос.
– Ничего дурного. Я всегда желаю господину Линд-бергу всяческих благ… Особенно на этот раз. – Наклонясь над портфелем, он открыл его, порылся в бумагах и вытащил столь хорошо знакомые мне счета. – Вы не очень разумно вели себя, господин Линдберг, совсем неразумно. Но мы не злопамятны. Мы решили простить вас.
Я молча ждал.
– Мы избрали другой способ решения проблемы… – Он посмотрел на меня с улыбкой. – Вы еще расплатитесь, господин Линдберг… Рано или поздно.
Я соображал, что ответить, а он вдруг принялся методично, не спеша рвать на мелкие клочки счета компании «Дакрон». Улыбаясь при этом так, словно произнес что-то очень остроумное. Легкий вечерний бриз разметал по набережной конфетти из финансовых документов.
– Как я уже сказал – чудесный вечер… – возвестил Учтивый господин.
– Что это значит?..– спросил я, стараясь не повышать голос.
В самом деле, как это все понимать?
– Дело прекращено, господин Линдберг… Сегодня в суд поступило письмо, которое подтверждает, что мы с вами пришли к соглашению. Долг ликвидирован.
– Ликвидирован… – тупо повторил я.
Он встал и поклонился преувеличенно вежливо.
– Всего доброго, господин Линдберг… Пойду продолжать свою прогулку. Когда принесут мой кофе, можете его выпить. Судя по вашему лицу, вам необходимо взбодриться…
Пока я собирался с мыслями, он уже успел уйти довольно далеко. В полной растерянности я провожал его взглядом. Перед посудной лавкой он встретился с Биллом Маккэем. Они остановились и что-то сказали друг другу, прежде чем разойтись. Билл Маккэй? Билл и Учтивый господин знакомы?
Учтивый растворился в толпе гуляющих курортников.
Постепенно до меня дошло. Кто-то позволил себе жест. Стоимостью в шестьдесят две тысячи крон. Чтобы продемонстрировать свое превосходство. Я ощущал скорее страх, чем облегчение.
Подошла официантка, поставила на стол передо мной кофейник и пирожное.
Воскресенье выдалось солнечное, правда, душноватое. Видимо, собиралась гроза. Я предвкушал вылазку на «Бустере» вместе с Астрид и Георгом на один из дальних островов. Мы задумали взять с собой еду и отдохнуть денек. Только втроем, подальше от парусов, штанг и Билла Маккэя.
Однако я предупредил Георга, что должен сперва взглянуть на нашу доску объявлений. А там, приколотый канцелярской кнопкой, висел лист бумаги с наспех набросанным текстом:
Важно!
«Папенькины мальчики» и «Маменькины сынки» –
в 17.00 сбор в лекционном зале.
Билл
Мы вышли в море на «Бустере», но объявление Билла весь день омрачало нам радость, мешая вполне насладиться ощущением свободы.
В назначенный час все члены группы собрались в зале. Окна были распахнуты, но, несмотря на сквозняк, было жарко, как в бане. Мы обливались потом, точно после напряженной тренировки. Приглаживая волосы ладонью, я почувствовал, что они жесткие от морской соли. И мне пуще прежнего захотелось быть в эту минуту на дальних островах.
Небывалый случай: Билл задерживался. Неужели он способен опаздывать к назначенному сроку? Было даже как-то приятно обнаружить в нем такую человеческую черточку.
Билл явился в пять минут шестого. Вместе с ним пришли Анетта Кассель и адвокаты Леффлер и Марк. Мужчины сухо приветствовали нас, Анетта воздержалась от лучезарных улыбок. Сразу было видно, что они чем-то недовольны. По лицам адвокатов можно было подумать, что они пришли на судебный процесс. Заняв места на возвышении, вся четверка уставилась на нас.
Билл рассматривал каждого члена группы так, словно речь шла об аукционе племенного скота. Задержал взгляд на мне, и я глядел, не моргая, в ответ, немало озадаченный происходящим.
После меня такому же испытанию подвергся Георг, за ним – Мартин Графф, Петер Хольм, Палле Хансен, Чиннмарк, братья Таннберг и все остальные, один за другим. Царила мучительная тишина. Кто-то перебирал ногами, кто-то прокашливался. Наконец Билл Маккэй заговорил:
– Это черт знает что.
Начальная реплика не сулила ничего хорошего.
– Я созвал вас, чтобы вы раз навсегда уяснили себе одну вещь. Прочно уяснили. Вам категорически запрещено информировать печать о том, чем мы тут заняты!.. Если понадобится сообщить что-то средствам массовой информации, это сделаю я. Я и никто другой.
Он сделал паузу и опять испытующе посмотрел на нас. Начиная с меня. Я рассердился.
– Нельзя ли узнать, в чем дело? – спросил я. Билл не ответил, но по его знаку Анетта извлекла из большого кожаного портфеля толстую пачку газет.
– Положи их на этот стол, – сказал Билл.
Анетта Кассель плавно – точно легкий ветерок погладил золотистую ниву – подошла к столу около черной доски и опустила на него свою ношу. Ян Таннберг воздержался от громкого выражения чувств, но про себя-то наверно присвистнул.
– Кто-то из вас слаб на язык… – сказал Билл. – Но запомните: чтобы я больше не видел таких статей… Кто впредь без моего ведома выскажется для печати, того я лично выброшу за борт за маяком «Отче Наш». Понятно?
Куда уж понятнее.
Старший из двух адвокатов, Томас Марк, снял очки и покачивал их, держа за дужку. Прокашлявшись, заговорил громко, модулируя так, будто держал речь в большом конференц-зале городской ратуши.
– Наш клиент не одобряет такого рода гласность. Акционерное общество «Викинг Кеми» относится к числу предприятий, которые…
Он не успел закончить свою мысль. Билл посчитал его защитительную речь малоинтересной и перебил адвоката:
– Ладно, Томас, – того, что попало в печать, уже не вернешь… – Он снова обратился к нам: – Но берегитесь, если кто из вас не то что произнесет, подумает на эту тему в присутствии газетчиков… Вопросы есть?
Нам было не до вопросов, и совещание закончилось.
Взяв по газете, мы с Георгом вышли в тень за гостиницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39