Не пойдешь же ты по магазинам. Мама дарит нам прелестный ковер.
— У меня нет с собой чековой книжки. Я пришлю тебе чек в понедельник.
После ужина они распростились на Пэнтон-стрит: Дэйнтри предложил отвезти Элизабет домой на такси, но она сказала, что предпочитает прогуляться. А он понятия не имел, где находится эта квартира, которую она делила с будущим мужем. Она оберегала свою личную жизнь так же тщательно, как он — свою, только в его случае нечего было особенно оберегать. Эти совместные обеды и ужины редко доставляли ему удовольствие, потому что говорить им было почти не о чем, но сейчас, поняв, что они никогда уже больше не будут вдвоем, он испытал чувство утраты. И он сказал:
— Возможно все же, мне удастся освободиться в тот уик-энд.
— Колин будет рад познакомиться с тобой, папа.
— Я могу кого-нибудь с собой привести?
— Конечно. Кого хочешь. А кого ты приведешь?
— Я еще не уверен. Возможно, кого-нибудь со службы.
— Вот и прекрасно. И знаешь — нечего тебе бояться. Мама ведь любит тебя.
Он проводил дочь взглядом, пока она не исчезла в направлении Лестер-сквер, — а дальше куда? он понятия не имел, куда она пойдет, — и только тогда повернул в противоположную сторону, к Сент-Джеймс-стрит.
2
На один день вернулось бабье лето, и Кэсл согласился поехать на пикник: Сэму не сиделось дома после долгого карантина, а Сара вбила себе в голову, что, если в нем еще остались какие-то микробы, их унесет ветром в буковой роще вместе с осенними листьями. Она налила в термос горячего лукового супа и во второй термос — кофе, завернула половину холодной курицы, которую предстояло раздирать руками, несколько булочек из крутого теста и баранью кость для Буллера. Кэсл добавил к этому свою фляжку виски. Они прихватили два одеяла, чтобы было на чем сидеть, и даже Сэм согласился взять пальто на случай ветра.
— Только чокнутые устраивают пикник в октябре, — сказал Кэсл, хотя сам был доволен этим скоропалительным решением. Пикник позволял уйти от всех предосторожностей, которых требовала служба, от необходимости придерживать язык, проявлять предусмотрительность. Но как раз когда они стали прилаживать к велосипедам сумки, зазвонил телефон — настойчиво, как полицейская сирена.
Сара сказала:
— Опять эти люди в масках. Они испортят нам пикник. Я все время буду думать, как там дома.
Кэсл мрачно ответил, прикрыв рукой трубку:
— Нет, нет, не волнуйся, это всего лишь Дэвис.
— Что ему нужно?
— Он сейчас в Боксмуре на машине. День такой хороший, что он надумал навестить меня.
— Ох, черт бы побрал этого Дэвиса. Как раз когда у нас все уже готово к отъезду. И в доме нет больше ни крошки. Если не считать ужина, который я нам приготовила. Но на четверых его не хватит.
— В таком случае, если хочешь, поезжай вдвоем с Сэмом. А я пообедаю с Дэвисом в «Лебеде».
— Какой же это пикник без тебя, — сказала Сара.
А Сэм спросил:
— Это мистер Дэвис? Я хочу видеть мистера Дэвиса. Мы с ним поиграем в прятки. А то без мистера Дэвиса будет скучно.
Кэсл сказал:
— Пожалуй, мы могли бы взять с собой Дэвиса.
— Полкурицы на четверых?..
— Но у нас столько булочек, что на целый полк хватит.
— Едва ли ему понравится пикник в октябре, если он тоже немного не чокнутый.
Однако Дэвис оказался таким же чокнутым, как и они. Он сказал, что любит пикники даже в жаркий летний день, когда полно пчел и мух, но куда больше предпочитает пикники осенью. Поскольку у него в «ягуаре» всем было не разместиться, они встретились в условленном месте на пустоши, и за обедом ему досталась куриная дужка, которую он, задумав желание, разломил искусным поворотом руки. А затем придумал еще одну игру. Все должны были задавать ему вопросы и по ответам угадать задуманное им желание, причем оно исполнится лишь в том случае, если они не сумеют угадать. Сара угадала по наитию. Дэвис пожелал стать когда-нибудь «самым лучшим поп-музыкантом».
— Ну, вообще-то я мало надеялся, что мое желание когда-нибудь сбудется. Я ведь даже ноты не умею писать.
К тому времени, когда последняя булочка была съедена, солнце уже низко опустилось над кустами и подул ветер. Медные листья полетели в воздухе, накрывая прошлогодний настил.
— Сыграем в прятки, — предложил Дэвис, и Кэсл увидел, с каким обожанием, словно на героя, посмотрел на него Сэм.
Они стали тянуть жребий — кому первому прятаться, и вытянул его Дэвис. Он побежал, петляя среди деревьев, запахнувшись в пальто из верблюжьей шерсти, — словно медведь, удравший из зоопарка. Сосчитав до шестидесяти, они кинулись за ним: Сэм — к краю пустоши, Сара — в направлении Эшриджа, Кэсл — в лес, где на его глазах скрылся Дэвис. Буллер последовал за ним, вероятно, в надежде поймать кошку. Тихий свист указал Кэслу, где в небольшой яме, окруженной папоротником, затаился Дэвис.
— Чертовски холодно сидеть тут, в тени, — сказал Дэвис.
— Ты же сам предложил эту игру. Мы-то все собирались уже домой. Лежать, Буллер. Лежать, черт бы тебя побрал.
— Да я знаю, только я видел, как маленькому паршивцу хотелось поиграть.
— Ты, видно, понимаешь детей лучше, чем я. Надо им, пожалуй, покричать. А то мы замерзнем тут до смерти…
— Нет, подождите. Я надеялся, что вы пойдете сюда. Я хочу поговорить с вами наедине. О чем-то важном.
— А это не может подождать до завтра, до работы?
— Нет, на работе я теперь после ваших слов осторожничаю. Кэсл, мне в самом деле кажется, что за мной следят.
— Я же говорил тебе, что твой телефон, по-моему, подключен.
— Я вам не поверил. Но с того вечера… В четверг я ходил с Синтией к «Скотту». Когда мы спускались в лифте, с нами ехал мужчина. А потом он тоже сидел у «Скотта» и пил черное бархатное. И потом сегодня, когда я ехал в Беркхэмстед… я заметил позади себя, у Мраморной арки, машину… совершенно случайно, потому что мне вдруг показалось, что я узнал водителя… Я ошибся, но потом я снова увидел его позади себя в Боксмуре. Он ехал на черном «мерседесе».
— Тот же человек, что у «Скотта»?
— Конечно, нет. Не такие же они идиоты. Я разогнал «ягуар», а на дороге в воскресенье ведь много машин. Так что оторвался от него еще до Беркхэмстеда.
— Не доверяют нам, Дэвис, никому не доверяют, но не все ли равно, если никакой вины за нами нет.
— О да, все это мне известно. Как поется в старой песенке, верно? «Не все ли равно? За мной нет вины. Так не все ли равно? А если вдруг схватят меня, я скажу — ходил купить яблок и груш…» Я все-таки еще могу стать «самым главным».
— Ты действительно оторвался от него, не доезжая Беркхэмстеда?
— Да. Насколько я могу судить. Но в чем все-таки дело, Кэсл? Это что, обычная проверка, вроде той, что устроил Дэйнтри? Вы участвуете в этом чертовом спектакле дольше нас всех. Так что вы должны бы знать.
— Я ведь сказал тебе в тот вечер, после ужина с Персивалом. По-моему, произошла утечка информации, и они подозревают, что где-то сидит двойной агент. Вот они и проводят проверку, и им безразлично, заметишь ты это или нет. Они считают, что если ты виноват, то начнешь нервничать.
— Это я-то двойной агент? Вы же не верите этому, Кэсл!
— Нет, конечно, нет. Тебе нечего волноваться. Прояви терпение. Пусть закончат свою проверку, и тогда они тоже этому не поверят. Я думаю, они и меня проверяют… и Уотсона.
Издали раздался голос Сары:
— Мы сдаемся. Сдаемся.
А откуда-то еще дальше донесся тоненький голосок:
— Нет, не сдаемся. Сидите там, мистер Дэвис. Пожалуйста, мистер Дэвис…
Буллер залаял, и Дэвис чихнул.
— Дети безжалостны, — сказал он.
Возле них зашуршал папоротник и появился Сэм.
— Поймал! — сказал он и тут увидел Кэсла. — Ох, ты же сплутовал.
— Нет, — сказал Кэсл, — я не мог крикнуть. Он наставил на меня пистолет.
— А где пистолет?
— Загляни в его нагрудный карман.
— Там только авторучка, — сказал Сэм.
— Это газовый пистолет, — сказал Дэвис, — он сделан в виде авторучки. Видишь эту кнопочку? Нажмешь на нее, и брызнут вроде бы чернила… Только на самом деле это вовсе не чернила, а нервный газ. У Джеймса Бонда никогда такой не было — это слишком секретное оружие. А ну, поднимай руки. Сэм поднял руки.
— Ты вправду шпион? — спросил он.
— Я — двойной агент, работающий на Россию, — сказал Дэвис, — и если тебе дорога жизнь, дай мне отбежать на пятьдесят ярдов, а потом преследуй.
И он помчался, рассекая папоротник, нелепо подпрыгивая в своем толстом пальто среди буков. Сэм мчался за ним вверх по склону, затем вниз — по другому. Дэвис добежал до спуска к Эшриджскому шоссе, где он оставил свой алый «ягуар». Нацелив авторучку на Сэма, он выкрикнул бессмыслицу, вроде той, в какую Синтия превращала их телеграммы:
— Пикник… целую… Сару. — И исчез с громким выхлопом из автомобильной трубы.
— Попроси его снова приехать, — сказал Сэм, — пожалуйста, попроси его снова приехать.
— Конечно. Почему же не попросить? Весной.
— Весной — это не скоро, — сказал Сэм. — Я тогда уже буду в школе.
— Но уик-энды-то у тебя всегда ведь будут, — возразил Кэсл не слишком убежденно. Он еще хорошо помнил, как медленно течет время в детстве. Мимо проехала машина в сторону Лондона, черная машина — возможно, «мерседес», но Кэсл крайне плохо разбирался в марках.
— Мне нравится мистер Дэвис, — сказал Сэм.
— Мне тоже.
— Никто так хорошо не играет в прятки, как он. Даже ты.
— Что-то я не очень продвигаюсь с «Войной и миром», мистер Холлидей.
— Ах ты господи, ах ты господи! Это великая книга — нужно только иметь терпение. Вы уже прочитали про отступление из-под Москвы?
— Нет.
— Страшное дело.
— Сейчас это кажется нам куда менее страшным, верно? В конце-то концов, это ведь были французские солдаты… а снег не так страшен, как напалм. Говорят, заснешь — и все… а не сгоришь живьем.
— Да, как подумаю об этих несчастных детях во Вьетнаме… Я хотел участвовать в маршах, которые у нас тут были, но сын не позволил. Он боится полиции из-за этой своей лавчонки, хотя какой может быть вред от одной-двух паршивых книжонок, — просто не понимаю. Я всегда говорю: люди, которые их покупают… в общем, едва ли их можно так уж развратить, верно?
— Да, это не чистенькие молодые американцы, которые на бомбардировщиках, начиненных напалмом, выполняли свой долг, — заметил Кэсл. Иной раз он не мог удержаться, чтобы не показать кусочек того скрытого под водою айсберга, какой представляла собой его жизнь.
— И однако же, никто из нас ничегошеньки не мог поделать, — сказал Холлидей. — Правительство болтает о демократии, но разве оно обратило хоть малейшее внимание на все наши плакаты и лозунги? Это происходит только во время выборов. Но и тогда — только чтобы понять, какие обещания можно нарушить. А мы на другой день после марша протеста прочитали в газетах, что по ошибке смели с лица земли еще одну ни в чем не повинную деревню. О, скоро они станут проделывать такое и в Южной Африке. Сначала их жертвами были маленькие желтокожие — не более желтокожие, чем мы с вами, — а теперь будут маленькие чернокожие…
— Поговорим о чем-нибудь другом, — сказал Кэсл. — Порекомендуйте мне что-нибудь почитать, но не про войну.
— В таком случае всегда можно обратиться к Троллопу [Троллоп Энтони (1815-1882) — английский писатель, автор романов, посвященных нравам провинциального духовенства, парламентской жизни], — сказал мистер Холлидей. — Мой сын обожает Троллопа. Хотя это не очень-то сочетается с тем, чем он торгует, верно?
— Я никогда не читал Троллопа. Не слишком это религиозная литература? А в общем, попросите вашего сына выбрать какой-нибудь роман и послать мне домой.
— Вашему другу тоже не понравилась «Война и мир»?
— Да. Собственно, ему надоело ее читать раньше, чем мне. Для него, наверное, там тоже слишком много войны.
— Я могу хоть сейчас перейти через дорогу и спросить у сына. Я знаю, он предпочитает политические романы — или, как он их называет, социологические.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— У меня нет с собой чековой книжки. Я пришлю тебе чек в понедельник.
После ужина они распростились на Пэнтон-стрит: Дэйнтри предложил отвезти Элизабет домой на такси, но она сказала, что предпочитает прогуляться. А он понятия не имел, где находится эта квартира, которую она делила с будущим мужем. Она оберегала свою личную жизнь так же тщательно, как он — свою, только в его случае нечего было особенно оберегать. Эти совместные обеды и ужины редко доставляли ему удовольствие, потому что говорить им было почти не о чем, но сейчас, поняв, что они никогда уже больше не будут вдвоем, он испытал чувство утраты. И он сказал:
— Возможно все же, мне удастся освободиться в тот уик-энд.
— Колин будет рад познакомиться с тобой, папа.
— Я могу кого-нибудь с собой привести?
— Конечно. Кого хочешь. А кого ты приведешь?
— Я еще не уверен. Возможно, кого-нибудь со службы.
— Вот и прекрасно. И знаешь — нечего тебе бояться. Мама ведь любит тебя.
Он проводил дочь взглядом, пока она не исчезла в направлении Лестер-сквер, — а дальше куда? он понятия не имел, куда она пойдет, — и только тогда повернул в противоположную сторону, к Сент-Джеймс-стрит.
2
На один день вернулось бабье лето, и Кэсл согласился поехать на пикник: Сэму не сиделось дома после долгого карантина, а Сара вбила себе в голову, что, если в нем еще остались какие-то микробы, их унесет ветром в буковой роще вместе с осенними листьями. Она налила в термос горячего лукового супа и во второй термос — кофе, завернула половину холодной курицы, которую предстояло раздирать руками, несколько булочек из крутого теста и баранью кость для Буллера. Кэсл добавил к этому свою фляжку виски. Они прихватили два одеяла, чтобы было на чем сидеть, и даже Сэм согласился взять пальто на случай ветра.
— Только чокнутые устраивают пикник в октябре, — сказал Кэсл, хотя сам был доволен этим скоропалительным решением. Пикник позволял уйти от всех предосторожностей, которых требовала служба, от необходимости придерживать язык, проявлять предусмотрительность. Но как раз когда они стали прилаживать к велосипедам сумки, зазвонил телефон — настойчиво, как полицейская сирена.
Сара сказала:
— Опять эти люди в масках. Они испортят нам пикник. Я все время буду думать, как там дома.
Кэсл мрачно ответил, прикрыв рукой трубку:
— Нет, нет, не волнуйся, это всего лишь Дэвис.
— Что ему нужно?
— Он сейчас в Боксмуре на машине. День такой хороший, что он надумал навестить меня.
— Ох, черт бы побрал этого Дэвиса. Как раз когда у нас все уже готово к отъезду. И в доме нет больше ни крошки. Если не считать ужина, который я нам приготовила. Но на четверых его не хватит.
— В таком случае, если хочешь, поезжай вдвоем с Сэмом. А я пообедаю с Дэвисом в «Лебеде».
— Какой же это пикник без тебя, — сказала Сара.
А Сэм спросил:
— Это мистер Дэвис? Я хочу видеть мистера Дэвиса. Мы с ним поиграем в прятки. А то без мистера Дэвиса будет скучно.
Кэсл сказал:
— Пожалуй, мы могли бы взять с собой Дэвиса.
— Полкурицы на четверых?..
— Но у нас столько булочек, что на целый полк хватит.
— Едва ли ему понравится пикник в октябре, если он тоже немного не чокнутый.
Однако Дэвис оказался таким же чокнутым, как и они. Он сказал, что любит пикники даже в жаркий летний день, когда полно пчел и мух, но куда больше предпочитает пикники осенью. Поскольку у него в «ягуаре» всем было не разместиться, они встретились в условленном месте на пустоши, и за обедом ему досталась куриная дужка, которую он, задумав желание, разломил искусным поворотом руки. А затем придумал еще одну игру. Все должны были задавать ему вопросы и по ответам угадать задуманное им желание, причем оно исполнится лишь в том случае, если они не сумеют угадать. Сара угадала по наитию. Дэвис пожелал стать когда-нибудь «самым лучшим поп-музыкантом».
— Ну, вообще-то я мало надеялся, что мое желание когда-нибудь сбудется. Я ведь даже ноты не умею писать.
К тому времени, когда последняя булочка была съедена, солнце уже низко опустилось над кустами и подул ветер. Медные листья полетели в воздухе, накрывая прошлогодний настил.
— Сыграем в прятки, — предложил Дэвис, и Кэсл увидел, с каким обожанием, словно на героя, посмотрел на него Сэм.
Они стали тянуть жребий — кому первому прятаться, и вытянул его Дэвис. Он побежал, петляя среди деревьев, запахнувшись в пальто из верблюжьей шерсти, — словно медведь, удравший из зоопарка. Сосчитав до шестидесяти, они кинулись за ним: Сэм — к краю пустоши, Сара — в направлении Эшриджа, Кэсл — в лес, где на его глазах скрылся Дэвис. Буллер последовал за ним, вероятно, в надежде поймать кошку. Тихий свист указал Кэслу, где в небольшой яме, окруженной папоротником, затаился Дэвис.
— Чертовски холодно сидеть тут, в тени, — сказал Дэвис.
— Ты же сам предложил эту игру. Мы-то все собирались уже домой. Лежать, Буллер. Лежать, черт бы тебя побрал.
— Да я знаю, только я видел, как маленькому паршивцу хотелось поиграть.
— Ты, видно, понимаешь детей лучше, чем я. Надо им, пожалуй, покричать. А то мы замерзнем тут до смерти…
— Нет, подождите. Я надеялся, что вы пойдете сюда. Я хочу поговорить с вами наедине. О чем-то важном.
— А это не может подождать до завтра, до работы?
— Нет, на работе я теперь после ваших слов осторожничаю. Кэсл, мне в самом деле кажется, что за мной следят.
— Я же говорил тебе, что твой телефон, по-моему, подключен.
— Я вам не поверил. Но с того вечера… В четверг я ходил с Синтией к «Скотту». Когда мы спускались в лифте, с нами ехал мужчина. А потом он тоже сидел у «Скотта» и пил черное бархатное. И потом сегодня, когда я ехал в Беркхэмстед… я заметил позади себя, у Мраморной арки, машину… совершенно случайно, потому что мне вдруг показалось, что я узнал водителя… Я ошибся, но потом я снова увидел его позади себя в Боксмуре. Он ехал на черном «мерседесе».
— Тот же человек, что у «Скотта»?
— Конечно, нет. Не такие же они идиоты. Я разогнал «ягуар», а на дороге в воскресенье ведь много машин. Так что оторвался от него еще до Беркхэмстеда.
— Не доверяют нам, Дэвис, никому не доверяют, но не все ли равно, если никакой вины за нами нет.
— О да, все это мне известно. Как поется в старой песенке, верно? «Не все ли равно? За мной нет вины. Так не все ли равно? А если вдруг схватят меня, я скажу — ходил купить яблок и груш…» Я все-таки еще могу стать «самым главным».
— Ты действительно оторвался от него, не доезжая Беркхэмстеда?
— Да. Насколько я могу судить. Но в чем все-таки дело, Кэсл? Это что, обычная проверка, вроде той, что устроил Дэйнтри? Вы участвуете в этом чертовом спектакле дольше нас всех. Так что вы должны бы знать.
— Я ведь сказал тебе в тот вечер, после ужина с Персивалом. По-моему, произошла утечка информации, и они подозревают, что где-то сидит двойной агент. Вот они и проводят проверку, и им безразлично, заметишь ты это или нет. Они считают, что если ты виноват, то начнешь нервничать.
— Это я-то двойной агент? Вы же не верите этому, Кэсл!
— Нет, конечно, нет. Тебе нечего волноваться. Прояви терпение. Пусть закончат свою проверку, и тогда они тоже этому не поверят. Я думаю, они и меня проверяют… и Уотсона.
Издали раздался голос Сары:
— Мы сдаемся. Сдаемся.
А откуда-то еще дальше донесся тоненький голосок:
— Нет, не сдаемся. Сидите там, мистер Дэвис. Пожалуйста, мистер Дэвис…
Буллер залаял, и Дэвис чихнул.
— Дети безжалостны, — сказал он.
Возле них зашуршал папоротник и появился Сэм.
— Поймал! — сказал он и тут увидел Кэсла. — Ох, ты же сплутовал.
— Нет, — сказал Кэсл, — я не мог крикнуть. Он наставил на меня пистолет.
— А где пистолет?
— Загляни в его нагрудный карман.
— Там только авторучка, — сказал Сэм.
— Это газовый пистолет, — сказал Дэвис, — он сделан в виде авторучки. Видишь эту кнопочку? Нажмешь на нее, и брызнут вроде бы чернила… Только на самом деле это вовсе не чернила, а нервный газ. У Джеймса Бонда никогда такой не было — это слишком секретное оружие. А ну, поднимай руки. Сэм поднял руки.
— Ты вправду шпион? — спросил он.
— Я — двойной агент, работающий на Россию, — сказал Дэвис, — и если тебе дорога жизнь, дай мне отбежать на пятьдесят ярдов, а потом преследуй.
И он помчался, рассекая папоротник, нелепо подпрыгивая в своем толстом пальто среди буков. Сэм мчался за ним вверх по склону, затем вниз — по другому. Дэвис добежал до спуска к Эшриджскому шоссе, где он оставил свой алый «ягуар». Нацелив авторучку на Сэма, он выкрикнул бессмыслицу, вроде той, в какую Синтия превращала их телеграммы:
— Пикник… целую… Сару. — И исчез с громким выхлопом из автомобильной трубы.
— Попроси его снова приехать, — сказал Сэм, — пожалуйста, попроси его снова приехать.
— Конечно. Почему же не попросить? Весной.
— Весной — это не скоро, — сказал Сэм. — Я тогда уже буду в школе.
— Но уик-энды-то у тебя всегда ведь будут, — возразил Кэсл не слишком убежденно. Он еще хорошо помнил, как медленно течет время в детстве. Мимо проехала машина в сторону Лондона, черная машина — возможно, «мерседес», но Кэсл крайне плохо разбирался в марках.
— Мне нравится мистер Дэвис, — сказал Сэм.
— Мне тоже.
— Никто так хорошо не играет в прятки, как он. Даже ты.
— Что-то я не очень продвигаюсь с «Войной и миром», мистер Холлидей.
— Ах ты господи, ах ты господи! Это великая книга — нужно только иметь терпение. Вы уже прочитали про отступление из-под Москвы?
— Нет.
— Страшное дело.
— Сейчас это кажется нам куда менее страшным, верно? В конце-то концов, это ведь были французские солдаты… а снег не так страшен, как напалм. Говорят, заснешь — и все… а не сгоришь живьем.
— Да, как подумаю об этих несчастных детях во Вьетнаме… Я хотел участвовать в маршах, которые у нас тут были, но сын не позволил. Он боится полиции из-за этой своей лавчонки, хотя какой может быть вред от одной-двух паршивых книжонок, — просто не понимаю. Я всегда говорю: люди, которые их покупают… в общем, едва ли их можно так уж развратить, верно?
— Да, это не чистенькие молодые американцы, которые на бомбардировщиках, начиненных напалмом, выполняли свой долг, — заметил Кэсл. Иной раз он не мог удержаться, чтобы не показать кусочек того скрытого под водою айсберга, какой представляла собой его жизнь.
— И однако же, никто из нас ничегошеньки не мог поделать, — сказал Холлидей. — Правительство болтает о демократии, но разве оно обратило хоть малейшее внимание на все наши плакаты и лозунги? Это происходит только во время выборов. Но и тогда — только чтобы понять, какие обещания можно нарушить. А мы на другой день после марша протеста прочитали в газетах, что по ошибке смели с лица земли еще одну ни в чем не повинную деревню. О, скоро они станут проделывать такое и в Южной Африке. Сначала их жертвами были маленькие желтокожие — не более желтокожие, чем мы с вами, — а теперь будут маленькие чернокожие…
— Поговорим о чем-нибудь другом, — сказал Кэсл. — Порекомендуйте мне что-нибудь почитать, но не про войну.
— В таком случае всегда можно обратиться к Троллопу [Троллоп Энтони (1815-1882) — английский писатель, автор романов, посвященных нравам провинциального духовенства, парламентской жизни], — сказал мистер Холлидей. — Мой сын обожает Троллопа. Хотя это не очень-то сочетается с тем, чем он торгует, верно?
— Я никогда не читал Троллопа. Не слишком это религиозная литература? А в общем, попросите вашего сына выбрать какой-нибудь роман и послать мне домой.
— Вашему другу тоже не понравилась «Война и мир»?
— Да. Собственно, ему надоело ее читать раньше, чем мне. Для него, наверное, там тоже слишком много войны.
— Я могу хоть сейчас перейти через дорогу и спросить у сына. Я знаю, он предпочитает политические романы — или, как он их называет, социологические.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45