Если ничего не случится, я буду здесь, и мы снова сможем соединиться.
— А что я буду все это время делать? Следить за номерами машин? Посоветуй мне что-нибудь получше.
— Если они по-прежнему опекают меня, — а я не знаю, опекают или нет, — то мне обещали, что будет проложен безопасный маршрут для бегства, но уехать мне придется одному. Так что и в этом случае тебе придется отправиться с Сэмом к моей матери. Вся разница в том, что мы не сможем поддерживать контакт. Ты не будешь знать, что со мной, — возможно, довольно долго. Я бы, пожалуй, предпочел, чтобы за мной явилась полиция, — тогда мы, по крайней мере, снова увиделись бы в суде.
— Но ведь у Дэвиса дело до суда не дошло, верно? Нет, если они все еще опекают тебя, — уезжай, Морис. Тогда я хоть буду знать, что ты в безопасности.
— Ты не сказала мне ни слова осуждения, Сара.
— Почему осуждения?
— Ну, ведь я на общепризнанном языке — предатель.
— Какое это имеет значение? — сказала она. Она вложила руку в его ладонь — жестом более интимным, чем поцелуй: целуются ведь и чужие люди. И сказала: — У нас с тобой есть своя страна. Там живем ты, я и Сэм. И эту страну, Морис, ты никогда не предавал.
Он сказал:
— На сегодня хватит волноваться. У нас еще есть время, и надо поспать.
Но, не успев лечь в постель, они предались любви — не раздумывая, не произнося ни слова, как если бы договорились об этом еще час тому назад и лишь отложили из-за разговора. Много месяцев они не сливались так воедино. Теперь, когда Кэсл высказался, открыв свою тайну, любовь как бы высвободилась, и Кэсл, не успев откатиться от Сары, тут же заснул. Его последней мыслью было: «Еще есть время: пройдут дни, быть может, недели, прежде чем об утечке сообщат сюда. Завтра — суббота. Впереди целый уик-энд, так что успеем принять решение».
2
Сэр Джон Харгривз сидел в кабинете своего загородного дома и читал Троллопа. Казалось, все предвещало почти полный покой и мирный уик-энд, безмятежность которого мог нарушить лишь дежурный офицер, если поступит срочная депеша, а срочные депеши были крайней редкостью в секретной службе; супруга же сэра Джона пила в этот час чай, не настаивая на его присутствии, так как знала, что, выпей он днем чаю «Эрл Грей», это испортит ему вкус виски «Катти Сарк», которое он пьет в шесть часов. За время службы в Западной Африке Харгривз оценил романы Троллопа, хотя вообще-то романов не читал. Такие книги, как «Смотритель» и «Барчестерские хроники», действовали на него успокаивающе в минуты раздражения, они укрепляли его долготерпение, что так необходимо в Африке. Мистер Слоуп напоминал ему надоедливого и самодовольного комиссара провинции, а миссис Прауди — супругу губернатора [мистер Слоуп, миссис Прауди — персонажи романа английского писателя Э.Троллопа «Барчестерские башни» (1857)].
Сейчас же его разбередила проза, которая, казалось бы, и в Англии должна была, как в Африке, действовать на него успокаивающе. Роман назывался «Как мы нынче живем» — кто-то (он не мог припомнить, кто именно) сказал ему, что по этому роману был снят очень хороший телесериал. Харгривз не жаловал телевидения, однако был убежден, что экранизация Троллопа полюбилась бы ему.
И вот сегодня он чувствовал приятное удовольствие, какое всегда доставлял ему Троллоп, от погружения в тихий викторианский мир, где добро есть добро, а зло есть зло, и их легко отличить друг от друга. У Харгривза не было детей, которые могли бы преподать ему несколько иной урок, — ни он сам, ни жена не хотели иметь детей, они были едины в своем желании, хотя, возможно, и по разным причинам. Он не желал добавлять к заботам служебным заботы личные (а дети в Африке были бы источником постоянных волнений); жена же его… что ж, с нежностью думал он, — ей хотелось сохранить фигуру и независимость. Обоюдное безразличие к проблеме потомства лишь укрепляло их любовь друг к другу. Пока он читал Троллопа со стаканом виски у локтя, она получала не меньшее удовольствие от чая, который пила в своей комнате. Для обоих это был мирный уик-энд — ни охоты, ни гостей, темный парк за окном: в ноябре ведь рано темнеет, — и Харгривз мог даже представить себя в Африке, вдали от Центра, в одном из загородных домов в буше, после одного из долгих пеших переходов, которые всегда доставляли ему удовольствие. Повар ощипывал бы сейчас за домом курицу, и бродячие собаки сбегались бы туда в ожидании подкорма… Огни, видневшиеся вдали, где проходила автострада, вполне могли быть огнями деревни, где девчонки ищут друг у друга в волосах вшей.
Он читал о старике Мелмотте [персонаж романа Э.Троллопа «Как мы нынче живем» (1875)] — проходимце, как называли его коллеги. Мелмотт занял свое обычное место в ресторане палаты общин… «Выгнать его было невозможно — почти столь же невозможно, как и сесть рядом. Даже официанты не хотели его обслуживать, но, проявив терпение и выдержку, он все-таки получил наконец свой ужин».
Харгривз невольно почувствовал симпатию к этому одинокому Мелмотту и с сожалением вспомнил, что сказал доктору Персивалу, когда тот заметил, что ему нравится Дэвис. Харгривз произнес тогда слово «предатель» — так же, как коллеги Мелмотта произносили слово «проходимец». Он продолжал читать: «Те, кто наблюдал за ним, утверждали, что он счастлив в своей наглости; на самом же деле он был в этот момент, по всей вероятности, самым несчастным человеком в Лондоне». Харгривз не был знаком с Дэвисом — он бы не узнал его, встреться они в коридоре конторы. Он подумал: «Возможно, я поторопился, окрестив его так… нелепая реакция… но ведь убрал-то его Персивал… Не следовало мне доверять Персивалу это дело…» И он снова взялся за чтение: «Тем не менее он — при том, что весь свет теперь отвернулся от него, что впереди его ждала лишь величайшая беда, какою может покарать взбунтовавшийся оскорбленный закон, — тем не менее он сумел так провести последние минуты своей свободы, чтобы создать себе репутацию наглеца». «Бедняга, — подумал Харгривз, — ему не откажешь в мужестве. А Дэвис догадался, что доктор Персивал подсыпал ему какое-то снадобье в виски, когда он на минуту вышел из комнаты?»
Тут раздался телефонный звонок. Харгривз слышал, как жена сняла трубку у себя в комнате. Она пыталась оградить покой мужа даже лучше Троллопа, но на том конце провода было что-то срочное, и она вынуждена была переключить телефон. Харгривз нехотя поднял трубку. Незнакомый голос произнес:
— Говорит Мюллер.
А Харгривз был все еще в мире Мелмотта. Он переспросил:
— Мюллер?
— Корнелиус Мюллер. — Последовала неловкая пауза, и голос пояснил: — Из Претории.
На секунду сэру Джону Харгривзу подумалось, что незнакомец звонит из этого далекого города, потом он все вспомнил:
— Да. Да. Конечно. Чем могу быть вам полезен? — И добавил: — Я надеюсь, Кэсл…
— Я как раз и хочу поговорить с вами, сэр Джон, _о Кэсле_.
— Я буду на работе в понедельник. Если вы позвоните моей секретарше… — Он взглянул на часы. — Она сейчас еще на месте.
— А завтра вы там не будете?
— Нет. Этот уик-энд я буду дома.
— А могу я приехать к вам, сэр Джон?
— Это что, — так срочно?
— По-моему, да. У меня есть большие опасения, что я совершил серьезную ошибку. Мне необходимо поговорить с вами, сэр Джон.
«Прощай, Троллоп, — подумал Харгривз, — и прощай, бедняжка Мэри: сколько ни пытаюсь не заниматься делами Фирмы, когда мы здесь, никуда от этого не уйдешь». Ему вспомнился тот вечер, когда была охота и Дэйнтри оказался таким некомпанейским… Он спросил:
— У вас есть машина?
— Да. Конечно.
Он подумал: «Впереди еще суббота — я могу быть свободным, если в разумных пределах окажу гостеприимство сегодня». И он сказал:
— До нас меньше двух часов езды, так что, если не возражаете, приезжайте к ужину.
— Конечно, не возражаю. Это очень любезно с вашей стороны, сэр Джон. Я бы не побеспокоил вас, если бы не считал это важным. Я…
— Возможно, мы не сумеем ничего вам предложить, кроме омлета, Мюллер. Поедим уж что придется, — добавил он.
Харгривз положил на рычаг трубку — ему вспомнились небылицы, которые, как он знал, рассказывали про него и про каннибалов. Он подошел к окну и посмотрел на улицу. Африка исчезла. Огни были огнями автострады, ведущей в Лондон и на службу. Он чувствовал, что Мелмотт покончит самоубийством — иного выхода нет. Он прошел в гостиную: Мэри наливала себе чай «Эрл Грей» из серебряного чайника, купленного на аукционе у «Кристи».
— Извини, Мэри, — сказал он. — У нас гость к ужину.
— Я этого боялась. Когда он так настаивал, что хочет поговорить с тобой… Кто это?
— Тот человек из Претории, которого прислал БОСС.
— Неужели он не мог подождать до понедельника?
— Он сказал — это очень срочно.
— Терпеть не могу этих субчиков, которые насаждают апартеид. — Общеупотребимый в Англии вульгаризм, произнесенный с американским акцентом, показался странным на слух.
— Я тоже, но мы вынуждены работать с ним. Надеюсь, у нас найдется что поставить на стол.
— Есть холодный ростбиф.
— Это уже лучше, чем омлет, который я ему обещал.
Поскольку о делах говорить было нельзя, ужин прошел натянуто, хотя леди Харгривз всячески старалась с помощью божоле завязать беседу. Она призналась, что совсем ничего не знает об искусстве и литературе африканеров, но, судя по всему, и Мюллер мало что об этом знал. Он сказал, что у них есть поэты и романисты — и даже упомянул о премии Хертцога, но признался, что не читал ни одного из них.
— Неблагонадежные они люди, — сказал он, — в большинстве своем.
— Неблагонадежные?
— Влезают в политику. У нас в тюрьме сидит сейчас один поэт, который помогал террористам.
Харгривз хотел было переменить тему, но в голову в связи с Южной Африкой приходило лишь золото и алмазы, а это в не меньшей мере, чем писатели, связано с политикой. Слово «алмазы» привело на ум Намибию, и Харгривз вспомнил, что миллионер Оппенгеймер поддерживает прогрессивную партию. Африка Харгривза была бедной Африкой буша, политика же, словно глубокая шахта, раскалывала Юг. Он обрадовался, когда они с Мюллером наконец остались одни и сели с бутылкой виски в кресла — оно всегда как-то легче разговаривать о сложных вещах, сидя в кресле: Харгривз находил, что в кресле трудно вспылить.
— Вы должны извинить меня, — сказал Харгривз, — я не был в Лондоне и не мог встретить вас. Надо было слетать в Вашингтон. Очередная служебная командировка — никуда от этого не денешься. Надеюсь, мои люди оказали вам должное внимание.
— Я тоже уезжал, — сказал Мюллер, — в Бонн.
— Но у вас-то, я полагаю, это не была очередная служебная командировка? «Конкорд» так чертовски сблизил Лондон с Вашингтоном — теперь можно чуть ли не слетать всего лишь на обед. Надеюсь, в Бонне все прошло удачно — в пределах разумного, конечно. Но я полагаю, все это вы уже обсудили с нашим другом Кэслом.
— По-моему, он больше ваш друг, чем мой.
— Да, да. Я знаю, у вас с ним была одна небольшая неприятность несколько лет назад. Но это, безусловно, уже дела давно минувших дней.
— А разве существует, сэр, такая вещь, как дела давно минувших дней? Ирландцы так не думают, и то, что вы именуете «Бурской войной», мы по-прежнему считаем нашей войной, только называем ее войной за независимость. Меня беспокоит Кэсл. Потому я и потревожил вас сегодня. Я проявил неосторожность. Я дал ему свои соображения по поводу визита в Бонн. Ничего, конечно, сверхсекретного, и все же для человека, умеющего читать между строк…
— Дорогой мой, Кэслу вы вполне можете доверять. Я бы не попросил его вводить вас в курс дела, если бы он не был нашим лучшим сотрудником…
— Я ужинал у него дома. И к своему удивлению, обнаружил, что он женат на черной женщине, которая была причиной того, что вы назвали «небольшой неприятностью». У него даже и ребенок от нее.
— У нас нет цветного барьера, Мюллер, и могу вас заверить, эта женщина тщательно проверена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— А что я буду все это время делать? Следить за номерами машин? Посоветуй мне что-нибудь получше.
— Если они по-прежнему опекают меня, — а я не знаю, опекают или нет, — то мне обещали, что будет проложен безопасный маршрут для бегства, но уехать мне придется одному. Так что и в этом случае тебе придется отправиться с Сэмом к моей матери. Вся разница в том, что мы не сможем поддерживать контакт. Ты не будешь знать, что со мной, — возможно, довольно долго. Я бы, пожалуй, предпочел, чтобы за мной явилась полиция, — тогда мы, по крайней мере, снова увиделись бы в суде.
— Но ведь у Дэвиса дело до суда не дошло, верно? Нет, если они все еще опекают тебя, — уезжай, Морис. Тогда я хоть буду знать, что ты в безопасности.
— Ты не сказала мне ни слова осуждения, Сара.
— Почему осуждения?
— Ну, ведь я на общепризнанном языке — предатель.
— Какое это имеет значение? — сказала она. Она вложила руку в его ладонь — жестом более интимным, чем поцелуй: целуются ведь и чужие люди. И сказала: — У нас с тобой есть своя страна. Там живем ты, я и Сэм. И эту страну, Морис, ты никогда не предавал.
Он сказал:
— На сегодня хватит волноваться. У нас еще есть время, и надо поспать.
Но, не успев лечь в постель, они предались любви — не раздумывая, не произнося ни слова, как если бы договорились об этом еще час тому назад и лишь отложили из-за разговора. Много месяцев они не сливались так воедино. Теперь, когда Кэсл высказался, открыв свою тайну, любовь как бы высвободилась, и Кэсл, не успев откатиться от Сары, тут же заснул. Его последней мыслью было: «Еще есть время: пройдут дни, быть может, недели, прежде чем об утечке сообщат сюда. Завтра — суббота. Впереди целый уик-энд, так что успеем принять решение».
2
Сэр Джон Харгривз сидел в кабинете своего загородного дома и читал Троллопа. Казалось, все предвещало почти полный покой и мирный уик-энд, безмятежность которого мог нарушить лишь дежурный офицер, если поступит срочная депеша, а срочные депеши были крайней редкостью в секретной службе; супруга же сэра Джона пила в этот час чай, не настаивая на его присутствии, так как знала, что, выпей он днем чаю «Эрл Грей», это испортит ему вкус виски «Катти Сарк», которое он пьет в шесть часов. За время службы в Западной Африке Харгривз оценил романы Троллопа, хотя вообще-то романов не читал. Такие книги, как «Смотритель» и «Барчестерские хроники», действовали на него успокаивающе в минуты раздражения, они укрепляли его долготерпение, что так необходимо в Африке. Мистер Слоуп напоминал ему надоедливого и самодовольного комиссара провинции, а миссис Прауди — супругу губернатора [мистер Слоуп, миссис Прауди — персонажи романа английского писателя Э.Троллопа «Барчестерские башни» (1857)].
Сейчас же его разбередила проза, которая, казалось бы, и в Англии должна была, как в Африке, действовать на него успокаивающе. Роман назывался «Как мы нынче живем» — кто-то (он не мог припомнить, кто именно) сказал ему, что по этому роману был снят очень хороший телесериал. Харгривз не жаловал телевидения, однако был убежден, что экранизация Троллопа полюбилась бы ему.
И вот сегодня он чувствовал приятное удовольствие, какое всегда доставлял ему Троллоп, от погружения в тихий викторианский мир, где добро есть добро, а зло есть зло, и их легко отличить друг от друга. У Харгривза не было детей, которые могли бы преподать ему несколько иной урок, — ни он сам, ни жена не хотели иметь детей, они были едины в своем желании, хотя, возможно, и по разным причинам. Он не желал добавлять к заботам служебным заботы личные (а дети в Африке были бы источником постоянных волнений); жена же его… что ж, с нежностью думал он, — ей хотелось сохранить фигуру и независимость. Обоюдное безразличие к проблеме потомства лишь укрепляло их любовь друг к другу. Пока он читал Троллопа со стаканом виски у локтя, она получала не меньшее удовольствие от чая, который пила в своей комнате. Для обоих это был мирный уик-энд — ни охоты, ни гостей, темный парк за окном: в ноябре ведь рано темнеет, — и Харгривз мог даже представить себя в Африке, вдали от Центра, в одном из загородных домов в буше, после одного из долгих пеших переходов, которые всегда доставляли ему удовольствие. Повар ощипывал бы сейчас за домом курицу, и бродячие собаки сбегались бы туда в ожидании подкорма… Огни, видневшиеся вдали, где проходила автострада, вполне могли быть огнями деревни, где девчонки ищут друг у друга в волосах вшей.
Он читал о старике Мелмотте [персонаж романа Э.Троллопа «Как мы нынче живем» (1875)] — проходимце, как называли его коллеги. Мелмотт занял свое обычное место в ресторане палаты общин… «Выгнать его было невозможно — почти столь же невозможно, как и сесть рядом. Даже официанты не хотели его обслуживать, но, проявив терпение и выдержку, он все-таки получил наконец свой ужин».
Харгривз невольно почувствовал симпатию к этому одинокому Мелмотту и с сожалением вспомнил, что сказал доктору Персивалу, когда тот заметил, что ему нравится Дэвис. Харгривз произнес тогда слово «предатель» — так же, как коллеги Мелмотта произносили слово «проходимец». Он продолжал читать: «Те, кто наблюдал за ним, утверждали, что он счастлив в своей наглости; на самом же деле он был в этот момент, по всей вероятности, самым несчастным человеком в Лондоне». Харгривз не был знаком с Дэвисом — он бы не узнал его, встреться они в коридоре конторы. Он подумал: «Возможно, я поторопился, окрестив его так… нелепая реакция… но ведь убрал-то его Персивал… Не следовало мне доверять Персивалу это дело…» И он снова взялся за чтение: «Тем не менее он — при том, что весь свет теперь отвернулся от него, что впереди его ждала лишь величайшая беда, какою может покарать взбунтовавшийся оскорбленный закон, — тем не менее он сумел так провести последние минуты своей свободы, чтобы создать себе репутацию наглеца». «Бедняга, — подумал Харгривз, — ему не откажешь в мужестве. А Дэвис догадался, что доктор Персивал подсыпал ему какое-то снадобье в виски, когда он на минуту вышел из комнаты?»
Тут раздался телефонный звонок. Харгривз слышал, как жена сняла трубку у себя в комнате. Она пыталась оградить покой мужа даже лучше Троллопа, но на том конце провода было что-то срочное, и она вынуждена была переключить телефон. Харгривз нехотя поднял трубку. Незнакомый голос произнес:
— Говорит Мюллер.
А Харгривз был все еще в мире Мелмотта. Он переспросил:
— Мюллер?
— Корнелиус Мюллер. — Последовала неловкая пауза, и голос пояснил: — Из Претории.
На секунду сэру Джону Харгривзу подумалось, что незнакомец звонит из этого далекого города, потом он все вспомнил:
— Да. Да. Конечно. Чем могу быть вам полезен? — И добавил: — Я надеюсь, Кэсл…
— Я как раз и хочу поговорить с вами, сэр Джон, _о Кэсле_.
— Я буду на работе в понедельник. Если вы позвоните моей секретарше… — Он взглянул на часы. — Она сейчас еще на месте.
— А завтра вы там не будете?
— Нет. Этот уик-энд я буду дома.
— А могу я приехать к вам, сэр Джон?
— Это что, — так срочно?
— По-моему, да. У меня есть большие опасения, что я совершил серьезную ошибку. Мне необходимо поговорить с вами, сэр Джон.
«Прощай, Троллоп, — подумал Харгривз, — и прощай, бедняжка Мэри: сколько ни пытаюсь не заниматься делами Фирмы, когда мы здесь, никуда от этого не уйдешь». Ему вспомнился тот вечер, когда была охота и Дэйнтри оказался таким некомпанейским… Он спросил:
— У вас есть машина?
— Да. Конечно.
Он подумал: «Впереди еще суббота — я могу быть свободным, если в разумных пределах окажу гостеприимство сегодня». И он сказал:
— До нас меньше двух часов езды, так что, если не возражаете, приезжайте к ужину.
— Конечно, не возражаю. Это очень любезно с вашей стороны, сэр Джон. Я бы не побеспокоил вас, если бы не считал это важным. Я…
— Возможно, мы не сумеем ничего вам предложить, кроме омлета, Мюллер. Поедим уж что придется, — добавил он.
Харгривз положил на рычаг трубку — ему вспомнились небылицы, которые, как он знал, рассказывали про него и про каннибалов. Он подошел к окну и посмотрел на улицу. Африка исчезла. Огни были огнями автострады, ведущей в Лондон и на службу. Он чувствовал, что Мелмотт покончит самоубийством — иного выхода нет. Он прошел в гостиную: Мэри наливала себе чай «Эрл Грей» из серебряного чайника, купленного на аукционе у «Кристи».
— Извини, Мэри, — сказал он. — У нас гость к ужину.
— Я этого боялась. Когда он так настаивал, что хочет поговорить с тобой… Кто это?
— Тот человек из Претории, которого прислал БОСС.
— Неужели он не мог подождать до понедельника?
— Он сказал — это очень срочно.
— Терпеть не могу этих субчиков, которые насаждают апартеид. — Общеупотребимый в Англии вульгаризм, произнесенный с американским акцентом, показался странным на слух.
— Я тоже, но мы вынуждены работать с ним. Надеюсь, у нас найдется что поставить на стол.
— Есть холодный ростбиф.
— Это уже лучше, чем омлет, который я ему обещал.
Поскольку о делах говорить было нельзя, ужин прошел натянуто, хотя леди Харгривз всячески старалась с помощью божоле завязать беседу. Она призналась, что совсем ничего не знает об искусстве и литературе африканеров, но, судя по всему, и Мюллер мало что об этом знал. Он сказал, что у них есть поэты и романисты — и даже упомянул о премии Хертцога, но признался, что не читал ни одного из них.
— Неблагонадежные они люди, — сказал он, — в большинстве своем.
— Неблагонадежные?
— Влезают в политику. У нас в тюрьме сидит сейчас один поэт, который помогал террористам.
Харгривз хотел было переменить тему, но в голову в связи с Южной Африкой приходило лишь золото и алмазы, а это в не меньшей мере, чем писатели, связано с политикой. Слово «алмазы» привело на ум Намибию, и Харгривз вспомнил, что миллионер Оппенгеймер поддерживает прогрессивную партию. Африка Харгривза была бедной Африкой буша, политика же, словно глубокая шахта, раскалывала Юг. Он обрадовался, когда они с Мюллером наконец остались одни и сели с бутылкой виски в кресла — оно всегда как-то легче разговаривать о сложных вещах, сидя в кресле: Харгривз находил, что в кресле трудно вспылить.
— Вы должны извинить меня, — сказал Харгривз, — я не был в Лондоне и не мог встретить вас. Надо было слетать в Вашингтон. Очередная служебная командировка — никуда от этого не денешься. Надеюсь, мои люди оказали вам должное внимание.
— Я тоже уезжал, — сказал Мюллер, — в Бонн.
— Но у вас-то, я полагаю, это не была очередная служебная командировка? «Конкорд» так чертовски сблизил Лондон с Вашингтоном — теперь можно чуть ли не слетать всего лишь на обед. Надеюсь, в Бонне все прошло удачно — в пределах разумного, конечно. Но я полагаю, все это вы уже обсудили с нашим другом Кэслом.
— По-моему, он больше ваш друг, чем мой.
— Да, да. Я знаю, у вас с ним была одна небольшая неприятность несколько лет назад. Но это, безусловно, уже дела давно минувших дней.
— А разве существует, сэр, такая вещь, как дела давно минувших дней? Ирландцы так не думают, и то, что вы именуете «Бурской войной», мы по-прежнему считаем нашей войной, только называем ее войной за независимость. Меня беспокоит Кэсл. Потому я и потревожил вас сегодня. Я проявил неосторожность. Я дал ему свои соображения по поводу визита в Бонн. Ничего, конечно, сверхсекретного, и все же для человека, умеющего читать между строк…
— Дорогой мой, Кэслу вы вполне можете доверять. Я бы не попросил его вводить вас в курс дела, если бы он не был нашим лучшим сотрудником…
— Я ужинал у него дома. И к своему удивлению, обнаружил, что он женат на черной женщине, которая была причиной того, что вы назвали «небольшой неприятностью». У него даже и ребенок от нее.
— У нас нет цветного барьера, Мюллер, и могу вас заверить, эта женщина тщательно проверена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45