Парусное судно причаливало по спокойной волне к одной из пристаней рядом с насосной станцией, его такелаж пел и позвякивал на ходу.
Андрич ждал его. Тем не менее Рикмену пришлось предъявить удостоверение охраннику, дежурившему в фойе. Охрана, похоже, входила в солидную сумму арендной платы. Он поднялся на лифте на верхний этаж и ступил в застеленный ковром коридор. На этом этаже было только две двери, по одной с каждой стороны холла.
Андрич был один. Он любезно поздоровался с Рикменом, но выглядел немного настороженно. Рикмен вспомнил их разговор с Грейс предыдущим вечером. Без сомнения, у Андрича есть основания не доверять полиции.
Они прошли в просторную гостиную, к потолку которой тянулись стройные колонны. Из ряда окон открывался красивый, как на открытке, вид на золотой закат за рекой Мерси. Основательные дубовые полы и дорогие ковры, разбросанные как ненужные воскресные газеты возле диванов, каждый из которых был рассчитан на пятерых сидящих. В огромном камине с дымоходом из нержавеющей стали полыхали дрова.
– Неплохо для съемной квартирки, а? – спросил Андрич.
– Очень уютно.
– Что до меня, то я не люблю запаха горящего дерева. Это напоминает о войне. Мы вырубали на дрова деревья в парках и на улицах. В Сараеве не осталось даже кустика.
– В трудные времена людям надо как-то выживать, – сказал Рикмен.
Он увидел искру изумления в глазах Андрича.
– Странно слышать подобные вещи от полицейского.
Рикмен неловко повел головой:
– Ну, мы тоже люди.
Андрич склонил голову в знак согласия и, несколько заинтригованный, указал Рикмену на один из диванов.
Телефон разок чирикнул, и тут же включился автоответчик. Во время их беседы звонили еще несколько раз – вне сомнения, с радио и телевидения с просьбами об интервью.
– Вы привлекаете внимание средств массовой информации, – заметил Рикмен.
Андрич глянул в сторону телефона:
– Не такое, как вы. – Он невозмутимо сидел напротив, элегантный, одетый во все черное.
– Я так не считаю, – возразил Рикмен. – Вы произвели большое впечатление. – Он опять заметил мимолетное изумление на лице серба.
– Я сказал то, что думал, и вам это не понравилось.
Рикмен пожал плечами:
– Я уважаю вашу точку зрения… Иммигрантам и беженцам трудно разговаривать с нами, я это знаю, и я их понимаю. Но мы стараемся защищать людей в этой стране, и нам приходится прибегать к различным видам сотрудничества.
Андрич внимательно смотрел на него, его глаза были темны и непроницаемы.
«Он мне откажет», – подумал Рикмен.
Андрич подошел к окну и стоял, глядя за реку.
– Я не стану осведомителем.
Но он не все еще сказал – Рикмен был уверен. Он ждал, и после короткой паузы Андрич продолжил:
– Я, возможно, мог бы переговорить с людьми. Разъяснить то, что вы сказали мне. Если они пойдут навстречу, очень хорошо. Если же нет… – Теперь он пожал плечами, и у Рикмена, смотревшего на его спину, сложилось впечатление, что хорошо сшитый пиджак скрывает впечатляющую мускулатуру.
– Звучит разумно. – Он ощущал, что Андрич все еще колебался, и знал, что попытка убеждать его дальше может только подтолкнуть к безоговорочному отказу.
Немного погодя Андрич глубоко вздохнул и спросил:
– Чего вы хотите?
– София Хабиб, девушка, которая была убита. Нам известно, что она не проживала в предписанном ей общежитии. Нам нужно знать почему.
– А вы видели эти общежития? – спросил Андрич.
Рикмен постарался скрыть улыбку:
– Вопреки тому, что показывают по телевизору, инспектор-детектив крайне редко выезжает на бытовые вызовы.
Андрич отвернулся от окна вполоборота, держа руку в кармане брюк, вежливый и безразличный.
– Буду откровенен. В большинстве случаев дома, отведенные под временное жилье, переполнены. Там сыро, грязно, а для девушки может быть и небезопасно. – В ответ на вопросительный взгляд Рикмена он пояснил: – На каждую одинокую женщину, прибывающую в вашу страну в поисках убежища, приходится двадцать мужчин. Некоторые из этих мужчин… – плохие люди. Другие… – Он вытащил руку из кармана и поднял ее, пытаясь подобрать слово. – Голодные? А она одна-одинешенька. Что она может сделать, чтобы защитить себя?
– Ладно, – сказал Рикмен, чувствуя, что сейчас он хоть чего-то достиг. – Я понимаю, почему она могла не захотеть остаться на месте. Но нам нужно знать, куда она отправилась. Кто ее приютил. Кто отправил ее на панель.
Андрич только молча кивал.
– К тому же ее пособие получали каждую неделю, но не она, насколько мы выяснили.
– А вот это уже опасно, – нахмурился Андрич.
– Вам что-то известно? – спросил Рикмен резче, чем хотел бы.
Андрич улыбнулся:
– Я этого не говорил. Но там, где деньги, там и риск.
– Мне нужно только имя.
Андрич наклонил голову:
– Я попытаюсь, но ничего не обещаю.
Глава 25
Следствие шло своим чередом, но до раскрытия преступления было еще далеко. Еще четыре смерти, враждебность со всех сторон: местной общественности, иммигрантского сообщества и прессы. Рикмен возглавлял расследование особо тяжкого преступления – и никаких успехов. Моральный дух команды упал. Это слышалось в раздраженных диалогах и вялых ответах на телефонные звонки. Это было понятно по задержкам в сдаче рапортов и в появлении на совещаниях мужчин в помятом и растрепанном виде. Женщины скрывали круги под глазами тенями, а бледность румянами. Нельзя только было скрыть тот факт, что задор и энергия начальной стадии расследования иссякли, и людей засосала изнурительная рутина долгого следствия, Ведущего пока в никуда.
Финансовая служба прикрыла начисление сверхурочных. Подразделение уже исчерпало бюджет, и любые работы сверх лимита времени могли теперь выполняться только за оклад.
Кто-то записал региональные новости на Би-би-си и Ай-ти-ви, и, когда люди собрались в отделе на вечернее совещание, все расселись вокруг телевизора с кружками кофе в руках.
Один сюжет был о продаже фейерверков несовершеннолетним. Двенадцатилетний мальчишка в центре города заходил в один магазин за другим, и только в двух ему отказали. Из остальных он выходил с полным пакетом.
Другая студия показала репортаж о нападениях на дома иммигрантов. Со времени, когда было обнаружено тело Софии, произошло уже двадцать инцидентов: разбивали окна камнями, в прорези почтовых ящиков заталкивали отбросы и экскременты, забрасывали в квартиры петарды. Появились и встречные иски от местных жителей к иммигрантской молодежи, терроризировавшей детей на автобусных остановках и в парках.
Было показано интервью с директором начальной Римской католической школы, запретившим празднование Хэллоуина в своей школе: директор объявил праздник пережитком языческих ритуалов и сокрушался о падении нравов и забвении христианских идеалов. На его заявление окружающие ответили ироническими возгласами. Журналист попытался перевести все в шутку, но директор стойко придерживался своих высоких моральных принципов. «У нас христианская школа, – говорил он, – и мы проводим христианский фестиваль на День Всех Святых. Те же, кто восхваляет силы зла, столкнутся со страшными последствиями».
– Вот черт! – удивился Фостер. – Да им не полиция нужна, а Баффи – истребительница кровавых вампиров.
В комнате раздался смех – впервые за долгое время.
Рикмен ощутил подавленность и раздражение команды, когда прибыл на совещание. Группа опроса отработала на участке три часа, с пяти до восьми вечера – лучшее время, чтобы застать людей дома. Их встречали с безразличием, если не с откровенной враждебностью.
– Считай, тебе повезло, если хотя бы один из трех этих педиков уделит тебе время, – ворчал Танстолл.
– Хуже нет, чем работать с этими иммигрантами, – поддержал еще кто-то.
– Возможно, нам это поможет, – сказал Рикмен и передал пленку через комнату в угол, где была установлена аппаратура. Фостер вынул запись региональных новостей и поставил новую кассету.
Запись была сделана в этот же день, чуть раньше. На экране – лазурно-голубое небо над многоквартирным домом, затем переход, и крупным планом – черная от копоти дверь и окно квартиры с балконом, где погибли четверо мужчин. Голос за кадром рассказывает о преступлении, потом объектив камеры опускается вниз, на репортера, стройную темноволосую женщину в красном костюме.
– Рядом со мной, – говорит она, – находится Мирко Андрич, представитель общины беженцев. – Она немного повернулась, и камера отъехала, чтобы включить в кадр высокую элегантную фигуру Андрича. – Мистер Андрич, вы серб из Хорватии, и вам по собственному опыту знакомы подобные случаи, когда застарелая неприязнь между соседями перерастает в акты жестокого насилия.
– Если все время помнить о зле и ненависти, то это пользы не принесет, – начал он. – Мы все схожи…
Она перебила его:
– Вы приехали в Великобританию, пережив личную трагедию, – ваша семья была уничтожена во время войны. Что вы чувствуете сейчас, когда вас и ваших друзей по несчастью называют паразитами, стремящимися поживиться на системе помощи беженцам?
Он взглянул на нее, явно оскорбленный вопросом:
– До сих пор мне такого никто не говорил. – Голос у него был на удивление спокойным.
Женщина не нашла что сказать, а он использовал эту возможность и продолжил:
– Я сам зарабатываю себе на жизнь. Я уже объяснял это. Но я считаю важным сказать людям следующее. Моя семья погибла в Балканской войне. Ваша страна предоставила мне кров и пищу. Дала надежду, которой у меня уже не было. И я всегда буду за это признателен.
Не получив ответа, которого добивалась, репортер задала следующий вопрос:
– Пятеро человек погибли в столкновениях на расовой почве – вас это не тревожит?
– Конечно тревожит. Но я считаю, что еще слишком рано кого-то обвинять, – ответил он. – В Соединенном Королевстве человек считается невиновным, пока не будет доказано обратное, ведь так?
Рикмен улыбнулся про себя. Андрич удачно изобразил простачка, поставив журналистку на место.
Но она еще не сдалась и предприняла последнюю попытку:
– Что вы думаете о действиях полиции в данной ситуации?
Все дружно затаили дыхание возле телевизора, а кто-то даже охнул.
Андрич ответил не сразу. Подумав, он сказал:
– Я считаю, кто бы ни совершил эти преступления, он страшный, безнравственный человек, и полиции приходится нелегко, поскольку убийца хитер и коварен. Но я уверен, что полиция делает все возможное, чтобы найти и задержать его.
– То есть вы верите, что все эти убийства взаимосвязаны, – ухватилась она за высказанное Мирко допущение.
Он пожал плечами:
– Кто знает? Но я совершенно уверен, что невозможно раскрыть преступление, если мы не поможем полиции. Мы все – иммигранты, жители Ливерпуля, работники телевидения и радио, журналисты.
Пошел следующий информационный сюжет, и Фостер нажал «стоп» на пульте.
– Комментарии? – спросил Рикмен.
– Потребуется кое-что большее, чем добрые слова Андрича, чтобы удержать ситуацию под контролем в воскресную ночь, – сказал Фостер.
Воскресенье, на которое попадал Хэллоуин, обещало стать тяжелым. Веселье праздничной «Ночи озорства» давно сменилось разрушительной вакханалией. Правила нормального поведения отметались, и полиция не успевала реагировать на случаи мелкого вандализма и антисоциальное поведение. В 2003 году особо мощные петарды использовались для подрыва автомобилей, телефонных будок и даже полицейских участков. Правда, после нескольких недель, когда город жил как в осаде, жизнь постепенно вернулась в нормальное русло. Но, поскольку расовая напряженность в городе резко возросла, темные личности могли легко использовать эту возможность для организации новых нападений.
– Потребуются дополнительные силы для патрулирования в вероятных очагах напряженности, и не на одну ночь…
– Они получат сверхурочные, босс?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Андрич ждал его. Тем не менее Рикмену пришлось предъявить удостоверение охраннику, дежурившему в фойе. Охрана, похоже, входила в солидную сумму арендной платы. Он поднялся на лифте на верхний этаж и ступил в застеленный ковром коридор. На этом этаже было только две двери, по одной с каждой стороны холла.
Андрич был один. Он любезно поздоровался с Рикменом, но выглядел немного настороженно. Рикмен вспомнил их разговор с Грейс предыдущим вечером. Без сомнения, у Андрича есть основания не доверять полиции.
Они прошли в просторную гостиную, к потолку которой тянулись стройные колонны. Из ряда окон открывался красивый, как на открытке, вид на золотой закат за рекой Мерси. Основательные дубовые полы и дорогие ковры, разбросанные как ненужные воскресные газеты возле диванов, каждый из которых был рассчитан на пятерых сидящих. В огромном камине с дымоходом из нержавеющей стали полыхали дрова.
– Неплохо для съемной квартирки, а? – спросил Андрич.
– Очень уютно.
– Что до меня, то я не люблю запаха горящего дерева. Это напоминает о войне. Мы вырубали на дрова деревья в парках и на улицах. В Сараеве не осталось даже кустика.
– В трудные времена людям надо как-то выживать, – сказал Рикмен.
Он увидел искру изумления в глазах Андрича.
– Странно слышать подобные вещи от полицейского.
Рикмен неловко повел головой:
– Ну, мы тоже люди.
Андрич склонил голову в знак согласия и, несколько заинтригованный, указал Рикмену на один из диванов.
Телефон разок чирикнул, и тут же включился автоответчик. Во время их беседы звонили еще несколько раз – вне сомнения, с радио и телевидения с просьбами об интервью.
– Вы привлекаете внимание средств массовой информации, – заметил Рикмен.
Андрич глянул в сторону телефона:
– Не такое, как вы. – Он невозмутимо сидел напротив, элегантный, одетый во все черное.
– Я так не считаю, – возразил Рикмен. – Вы произвели большое впечатление. – Он опять заметил мимолетное изумление на лице серба.
– Я сказал то, что думал, и вам это не понравилось.
Рикмен пожал плечами:
– Я уважаю вашу точку зрения… Иммигрантам и беженцам трудно разговаривать с нами, я это знаю, и я их понимаю. Но мы стараемся защищать людей в этой стране, и нам приходится прибегать к различным видам сотрудничества.
Андрич внимательно смотрел на него, его глаза были темны и непроницаемы.
«Он мне откажет», – подумал Рикмен.
Андрич подошел к окну и стоял, глядя за реку.
– Я не стану осведомителем.
Но он не все еще сказал – Рикмен был уверен. Он ждал, и после короткой паузы Андрич продолжил:
– Я, возможно, мог бы переговорить с людьми. Разъяснить то, что вы сказали мне. Если они пойдут навстречу, очень хорошо. Если же нет… – Теперь он пожал плечами, и у Рикмена, смотревшего на его спину, сложилось впечатление, что хорошо сшитый пиджак скрывает впечатляющую мускулатуру.
– Звучит разумно. – Он ощущал, что Андрич все еще колебался, и знал, что попытка убеждать его дальше может только подтолкнуть к безоговорочному отказу.
Немного погодя Андрич глубоко вздохнул и спросил:
– Чего вы хотите?
– София Хабиб, девушка, которая была убита. Нам известно, что она не проживала в предписанном ей общежитии. Нам нужно знать почему.
– А вы видели эти общежития? – спросил Андрич.
Рикмен постарался скрыть улыбку:
– Вопреки тому, что показывают по телевизору, инспектор-детектив крайне редко выезжает на бытовые вызовы.
Андрич отвернулся от окна вполоборота, держа руку в кармане брюк, вежливый и безразличный.
– Буду откровенен. В большинстве случаев дома, отведенные под временное жилье, переполнены. Там сыро, грязно, а для девушки может быть и небезопасно. – В ответ на вопросительный взгляд Рикмена он пояснил: – На каждую одинокую женщину, прибывающую в вашу страну в поисках убежища, приходится двадцать мужчин. Некоторые из этих мужчин… – плохие люди. Другие… – Он вытащил руку из кармана и поднял ее, пытаясь подобрать слово. – Голодные? А она одна-одинешенька. Что она может сделать, чтобы защитить себя?
– Ладно, – сказал Рикмен, чувствуя, что сейчас он хоть чего-то достиг. – Я понимаю, почему она могла не захотеть остаться на месте. Но нам нужно знать, куда она отправилась. Кто ее приютил. Кто отправил ее на панель.
Андрич только молча кивал.
– К тому же ее пособие получали каждую неделю, но не она, насколько мы выяснили.
– А вот это уже опасно, – нахмурился Андрич.
– Вам что-то известно? – спросил Рикмен резче, чем хотел бы.
Андрич улыбнулся:
– Я этого не говорил. Но там, где деньги, там и риск.
– Мне нужно только имя.
Андрич наклонил голову:
– Я попытаюсь, но ничего не обещаю.
Глава 25
Следствие шло своим чередом, но до раскрытия преступления было еще далеко. Еще четыре смерти, враждебность со всех сторон: местной общественности, иммигрантского сообщества и прессы. Рикмен возглавлял расследование особо тяжкого преступления – и никаких успехов. Моральный дух команды упал. Это слышалось в раздраженных диалогах и вялых ответах на телефонные звонки. Это было понятно по задержкам в сдаче рапортов и в появлении на совещаниях мужчин в помятом и растрепанном виде. Женщины скрывали круги под глазами тенями, а бледность румянами. Нельзя только было скрыть тот факт, что задор и энергия начальной стадии расследования иссякли, и людей засосала изнурительная рутина долгого следствия, Ведущего пока в никуда.
Финансовая служба прикрыла начисление сверхурочных. Подразделение уже исчерпало бюджет, и любые работы сверх лимита времени могли теперь выполняться только за оклад.
Кто-то записал региональные новости на Би-би-си и Ай-ти-ви, и, когда люди собрались в отделе на вечернее совещание, все расселись вокруг телевизора с кружками кофе в руках.
Один сюжет был о продаже фейерверков несовершеннолетним. Двенадцатилетний мальчишка в центре города заходил в один магазин за другим, и только в двух ему отказали. Из остальных он выходил с полным пакетом.
Другая студия показала репортаж о нападениях на дома иммигрантов. Со времени, когда было обнаружено тело Софии, произошло уже двадцать инцидентов: разбивали окна камнями, в прорези почтовых ящиков заталкивали отбросы и экскременты, забрасывали в квартиры петарды. Появились и встречные иски от местных жителей к иммигрантской молодежи, терроризировавшей детей на автобусных остановках и в парках.
Было показано интервью с директором начальной Римской католической школы, запретившим празднование Хэллоуина в своей школе: директор объявил праздник пережитком языческих ритуалов и сокрушался о падении нравов и забвении христианских идеалов. На его заявление окружающие ответили ироническими возгласами. Журналист попытался перевести все в шутку, но директор стойко придерживался своих высоких моральных принципов. «У нас христианская школа, – говорил он, – и мы проводим христианский фестиваль на День Всех Святых. Те же, кто восхваляет силы зла, столкнутся со страшными последствиями».
– Вот черт! – удивился Фостер. – Да им не полиция нужна, а Баффи – истребительница кровавых вампиров.
В комнате раздался смех – впервые за долгое время.
Рикмен ощутил подавленность и раздражение команды, когда прибыл на совещание. Группа опроса отработала на участке три часа, с пяти до восьми вечера – лучшее время, чтобы застать людей дома. Их встречали с безразличием, если не с откровенной враждебностью.
– Считай, тебе повезло, если хотя бы один из трех этих педиков уделит тебе время, – ворчал Танстолл.
– Хуже нет, чем работать с этими иммигрантами, – поддержал еще кто-то.
– Возможно, нам это поможет, – сказал Рикмен и передал пленку через комнату в угол, где была установлена аппаратура. Фостер вынул запись региональных новостей и поставил новую кассету.
Запись была сделана в этот же день, чуть раньше. На экране – лазурно-голубое небо над многоквартирным домом, затем переход, и крупным планом – черная от копоти дверь и окно квартиры с балконом, где погибли четверо мужчин. Голос за кадром рассказывает о преступлении, потом объектив камеры опускается вниз, на репортера, стройную темноволосую женщину в красном костюме.
– Рядом со мной, – говорит она, – находится Мирко Андрич, представитель общины беженцев. – Она немного повернулась, и камера отъехала, чтобы включить в кадр высокую элегантную фигуру Андрича. – Мистер Андрич, вы серб из Хорватии, и вам по собственному опыту знакомы подобные случаи, когда застарелая неприязнь между соседями перерастает в акты жестокого насилия.
– Если все время помнить о зле и ненависти, то это пользы не принесет, – начал он. – Мы все схожи…
Она перебила его:
– Вы приехали в Великобританию, пережив личную трагедию, – ваша семья была уничтожена во время войны. Что вы чувствуете сейчас, когда вас и ваших друзей по несчастью называют паразитами, стремящимися поживиться на системе помощи беженцам?
Он взглянул на нее, явно оскорбленный вопросом:
– До сих пор мне такого никто не говорил. – Голос у него был на удивление спокойным.
Женщина не нашла что сказать, а он использовал эту возможность и продолжил:
– Я сам зарабатываю себе на жизнь. Я уже объяснял это. Но я считаю важным сказать людям следующее. Моя семья погибла в Балканской войне. Ваша страна предоставила мне кров и пищу. Дала надежду, которой у меня уже не было. И я всегда буду за это признателен.
Не получив ответа, которого добивалась, репортер задала следующий вопрос:
– Пятеро человек погибли в столкновениях на расовой почве – вас это не тревожит?
– Конечно тревожит. Но я считаю, что еще слишком рано кого-то обвинять, – ответил он. – В Соединенном Королевстве человек считается невиновным, пока не будет доказано обратное, ведь так?
Рикмен улыбнулся про себя. Андрич удачно изобразил простачка, поставив журналистку на место.
Но она еще не сдалась и предприняла последнюю попытку:
– Что вы думаете о действиях полиции в данной ситуации?
Все дружно затаили дыхание возле телевизора, а кто-то даже охнул.
Андрич ответил не сразу. Подумав, он сказал:
– Я считаю, кто бы ни совершил эти преступления, он страшный, безнравственный человек, и полиции приходится нелегко, поскольку убийца хитер и коварен. Но я уверен, что полиция делает все возможное, чтобы найти и задержать его.
– То есть вы верите, что все эти убийства взаимосвязаны, – ухватилась она за высказанное Мирко допущение.
Он пожал плечами:
– Кто знает? Но я совершенно уверен, что невозможно раскрыть преступление, если мы не поможем полиции. Мы все – иммигранты, жители Ливерпуля, работники телевидения и радио, журналисты.
Пошел следующий информационный сюжет, и Фостер нажал «стоп» на пульте.
– Комментарии? – спросил Рикмен.
– Потребуется кое-что большее, чем добрые слова Андрича, чтобы удержать ситуацию под контролем в воскресную ночь, – сказал Фостер.
Воскресенье, на которое попадал Хэллоуин, обещало стать тяжелым. Веселье праздничной «Ночи озорства» давно сменилось разрушительной вакханалией. Правила нормального поведения отметались, и полиция не успевала реагировать на случаи мелкого вандализма и антисоциальное поведение. В 2003 году особо мощные петарды использовались для подрыва автомобилей, телефонных будок и даже полицейских участков. Правда, после нескольких недель, когда город жил как в осаде, жизнь постепенно вернулась в нормальное русло. Но, поскольку расовая напряженность в городе резко возросла, темные личности могли легко использовать эту возможность для организации новых нападений.
– Потребуются дополнительные силы для патрулирования в вероятных очагах напряженности, и не на одну ночь…
– Они получат сверхурочные, босс?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55