– В данный момент я непосредственно возглавляю это дело. – Поднялся беспокойный ропот, и он добавил: – Но позвольте мне сразу же рассеять слухи: инспектор Рикмен не отстранен. Он находится в отпуске по семейным обстоятельствам.
Несколько офицеров переглянулись. Кто-то пробормотал:
– Что, опять?
– Первая реакция сегодняшней прессы критическая, – продолжил Хинчклиф. – Один комментатор квалифицировал расследование как «хаос». Ну что ж, я допускаю, что замена руководителя следствия в середине дела не внушает доверия. Я переговорил с редакторами местных газет, радио и телевидения, разъяснил ситуацию, и они изменили свое мнение.
Региональный отдел новостей Би-би-си покажет короткометражный фильм о деятельности доктора Чэндлер. Местное радио даст репортаж о ее убийстве и об их отношениях с инспектором Рикменом. Мы уже получаем телеграммы соболезнования, посмотрим, сможем ли мы обратить сочувствие в предложение помощи.
Раздались возгласы протеста – некоторые офицеры считали, что такая позиция отдает цинизмом.
– Я знаю, – согласился он. – Мне нравится это не больше, чем вам, но наш долг перед доктором Чэндлер – и перед инспектором Рикменом – найти ее убийц. Считаю излишним повторять вам, что первые двадцать четыре часа являются решающими.
Скупое одобрение этих вынужденных мер теми же самыми людьми, которые только что порицали его, убедило Хинчклифа в том, что он справился с этой непростой задачей.
– Доктора Чэндлер уважали и любили среди беженцев, – продолжал он. – Мне говорили, что они обращались к ней по имени – «доктор Грейс». Используйте это, сыграйте на их чувствах признательности, привязанности, вины, наконец. Делайте все, черт возьми, что поможет нам отыскать ее убийцу!
– А эта женщина, Сремач? – спросила детектив Харт. – Она под подозрением?
– Все возможно. Она исчезла, а это может означать, что она совершила нападение на доктора Чэндлер, а затем сбежала или что она сама в опасности. Примите во внимание тот факт, что Наталья Сремач довольно хрупкая женщина, а для того, чтобы сломать шею, нужно обладать недюжинной силой.
– То есть мы рассматриваем ее как потенциальную жертву? – уточнил кто-то.
– Пока не будет доказательств ее вины – да.
– Людей может не хватить, босс. – Все повернулись к сержанту-детективу Фостеру. Он выглядел потрепанным и подавленным. Таким его еще никто не видел. Голос был хриплый: на шее наливались синяки, оставленные руками Рикмена. – Если хотите, чтобы мы в первую очередь сосредоточились на этом убийстве, нам придется снимать офицеров с других направлений расследования.
Хинчклиф посмотрел поверх его головы в конец комнаты:
– Гэри…
Встал светлокожий азиат, диспетчер группы «Холмс».
– Мы решили, – начал он, – что две важнейшие задачи в настоящее время – это установить местонахождение Натальи Сремач и найти убийцу доктора Чэндлер. В связи с этим будет перестроена работа группы опроса. Мы отзываем часть личного состава и перекидываем на расследование сегодняшнего убийства. Те из вас, кто уже отрабатывает версии по беженцам и благотворительным организациям, останутся на этой работе, но все важнейшие задания сейчас будут сосредоточены на поисках Натальи и убийцы доктора Чэндлер.
– Почему расформировывают именно нашу группу? – немного обиженно задал вопрос сержант-детектив, ответственный за проведение опросов.
– Ваша группа блестяще выполнила работу в чрезвычайно трудных условиях, – сказал Хинчклиф. – Эта реорганизация – лишь необходимая мера до момента выделения нам дополнительных сил. Завтра утром мы ожидаем в помощь еще около пятнадцати офицеров.
Новость была встречена сдержанно, даже с долей иронии.
– Босс? – Все снова обратили внимание на сержанта Фостера. Синяки на его шее из синевато-багровых на глазах превращались в лилово-черные. Он с некоторым трудом сглотнул, затем сказал: – Инспектор Рикмен, как мне кажется, считал Лекса Джордана первым подозреваемым.
«Может, он и удручен, но уж точно не в обиде на друга», – отметил про себя Хинчклиф.
– Как вы знаете, Джордан под наблюдением, – сказал он вслух. – И он подал заявление на инспектора Рикмена. – Он переждал реплики, полные досады и раздражения, и продолжал, повысив голос: – Естественно, я сделаю все, что смогу, для защиты инспектора Рикмена. Но Джордан пользуется своим законным правом, и мы должны серьезно отнестись к его заявлению…
– Что? – Харт вскочила на ноги, но Фостер усадил ее на место.
– … поскольку он проявляет озабоченность и настойчивость, – закончил Хинчклиф. – Хочется верить, что в данной ситуации Джордан может ослабить бдительность и тогда чем-то выдаст себя. А группа наблюдения примет соответствующие меры.
Харт расслабилась и поглядывала на начальника с виноватым видом. Хинчклиф задрал брови – все знали, что за этим последует шутка, – и сказал:
– Сейчас мистер Джордан должен чувствовать себя как никогда уверенно под присмотром полиции – ведь мы его должны охранять от нападения.
Мирко Андрича не пришлось долго убеждать стать посредником для полиции. Правда, сначала он смутился, приводил доводы, что был едва знаком с Грейс, что кто-нибудь другой смог бы более убедительно обратиться к беженцам от ее имени.
– Вы же знаете, какое место она занимала в сердцах беженцев, – возражал Хинчклиф. – Если о смерти доктора Чэндлер скажу я или кто-либо из ее коллег, это прозвучит как заявление властей иностранного – даже враждебного – государства, читающих им нотацию. Но если выступите вы, то вас будут слушать, мистер Андрич.
Их встреча проходила в конференц-зале Главного полицейского управления в центре города. Хинчклиф готовился к пресс-конференции, которая совпадала по времени с вечерним выпуском новостей.
Андрич сомневался:
– Я постараюсь, старший инспектор. Но они уже не слушают – так боятся. Погибло семь человек, и это вам отнюдь не в помощь.
– Что вы можете сказать о Наталье? – задал вопрос Хинчклиф.
Серб молча смотрел на Хинчклифа.
– Мы обнаружили вашу визитную карточку в ее сумочке, – пояснил Хинчклиф. – И фотографию, где вы вдвоем, на ее книжной полке. Я предполагаю, она была сделана несколько лет назад. Вы были с ней знакомы?
Тень боли пробежала по лицу Андрича.
– Почему вы говорите так, будто она уже мертва?
– Извините. Мы надеемся, она жива. Чем скорее мы ее найдем, тем больше ее шансы дожить до старости.
Андрич, скрестив руки, поднял голову и досмотрел в потолок. Выдохнул, и, когда снова посмотрел на Хинчклифа, было похоже, что он уступил.
– Я сделаю что смогу.
Через час он выступал перед телекамерами. Статный, с темными глазами, сверкающими в свете юпитеров, он говорил без бумажки, прямо в камеру, как профессионал:
– Я встречался с доктором Грейс всего дважды. – Его голос смягчился. – Первые слова, которые она произнесла: «Чем я могу вам помочь?» Я считаю, что особенной чертой доктора Грейс, ее божьим даром было стремление помогать людям. Для нее не имели значение ни нация, ни религия. Она помогала людям, потому что они нуждались в ее помощи, а она могла ее оказать.
– Что вы могли бы сказать тем, кто считает, что иммигранты должны вооружаться? – раздался голос из зала.
Пресс-конференция проходила в одном из лекционных залов Главного управления, и все двести мест были заняты.
– Пролилась кровь, – сказал Андрич. – И некоторые говорят «кровь за кровь», но доктору Грейс это бы не понравилось. Кровные узы не имели для нее значения, – исключая, может, тот случай, когда кровь сдается для переливания. – Он скромно улыбнулся, и собравшиеся журналисты тепло отреагировали на его последние слова. – Поэтому я говорю всем: не имеет значения, курд ты или иракец. Я сам серб, но вы бы не отличили меня от хорвата. – Он пожал плечами. – Я хочу сказать, что различия часто просто незаметны. Да они и не имеют значения. А значение имеет то, что мы должны помогать друг другу в сложной ситуации. – Он замолчал, занятый собственными мыслями, которые, казалось, уже не в силах был высказать.
– Мистер Андрич, не хотите ли вы что-нибудь добавить о мисс Сремач? Быть может, обратитесь непосредственно к ней?
Андрич ответил не сразу. Морщины озабоченности избороздили его лоб, и он рассеянно смотрел в сторону задавшего вопрос.
– Сэр, вы верите, что она еще жива? – настаивал репортер.
– Я должен в это верить, – отозвался он достаточно резко.
– Мисс Сремач – друг мистера Андрича, – помогая, вставил Хинчклиф.
– Я знаком с Натальей еще по Хорватии. Я познакомился с ней, когда… – Андрич прервался, оглядывая лица собравшихся. В лекционном зале они выглядели как зрители, смотрящие драму на сцене. – Ее семья была убита, и она, пятнадцатилетняя, осталась совсем одна во время войны.
Хинчклиф про себя одобрил его. Андрич описывал подлинную историю реального человека, много страдавшего и заслужившего нормальную жизнь, после того как видел столько смертей и ужасов.
Андрич смотрел прямо в камеру.
– Наталья говорит на четырех или даже на пяти языках. Я уверен, вполне возможно отыскать слова, чтобы… – он запнулся, – … чтобы найти с ней общий язык.
Глава 37
Джефф Рикмен который час бродил как слепой, преследуемый образом Грейс, завернутой в удушающий пластик. Если бы в то утро он сказал ей что-то, прежде чем уйти, возможно, она не пошла бы на встречу с Натальей. Может, в их ночном разговоре был какой-то ключ к разгадке ее убийства? Он снова и снова прокручивал его в голове. Но они говорили больше о нем, его проблемах, его вине, его необходимости сознаться. Если бы он не был так озабочен необходимостью доложить Хинчклифу о своей ссоре с Джорданом! Сейчас его муки казались такими незначительными, такими надуманными!
Господи! Зачем он выбрал эту – последнюю! – ночь, чтобы облегчить душу? И другая, ужасавшая его мысль преследовала и грызла Джеффа: было ли в его словах что-то, что подтолкнуло Грейс пойти к подруге?
– С тобой все в порядке, милый?
Он услышал голос женщины, но не сообразил, что она говорит с ним.
– Могу ли я тебе помочь? – настойчиво продолжала она.
Он оглянулся – маленькая женщина лет шестидесяти. Закутанная в шаль, в шубе, она напомнила ему русскую матрешку.
– Все нормально, – ответил он.
От нее было не так-то просто отделаться.
– Ты ведь не думаешь нырнуть туда, правда?
Он уставился на нее, озадаченный, затем с удивлением понял, что забрел вниз, к самой оконечности мола. Он с трудом заставил себя улыбнуться, надеясь, что так будет убедительней:
– Просто решил подышать свежим воздухом.
Она посмотрела с сомнением:
– Ну пока, раз все в порядке.
– Я скоро пойду домой. Не надо за меня переживать. – Он почувствовал расслабляющий прилив душевного волнения.
Она еще потопталась в нерешительности, но Рикмен вцепился в поручни ограждения и вскоре услышал ее шаркающие шаги, отступающие в темноту.
Дул несильный ветер. Белые бетонные фасады зданий, расположенных к северу, были подсвечены зеленоватым светом. Он шел, оставляя реку слева от себя, мимо перестроенных под жилье складов. Мрачные некогда пакгаузы превратились в ярко освещенные роскошные апартаменты для состоятельных бизнесменов, футболистов и звезд «мыльных опер». Дальше за ними находилось устье реки, где сварливые воды Мерси встречались с мятежным Ирландским морем. И темнота.
Рикмен шел к машине против ветра, охлаждавшего его лоб и утишавшего боль, которую он ощущал физически. Но страшные мысли продолжали терзать его, нечувствительные ни к холоду, ни к усталости. Идиот, направился прямиком к Джордану домой! Группе наблюдения наверняка поручили присматривать за ним, ограждая от возможной беды.
Он не мог вспомнить, как вернулся домой; понял лишь вдруг, что остановился и держит в руке ключи. Он закрыл машину и, шаркая, потащился к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55