– Вот в том углу. Майор Блохин пришел, чтобы узнать, кто из грузчиков ночью отсутствовал, смотрит: что это? – Милиционер показал на дальнюю часть котлована, где мелькала шляпа старшего инспектора. Поодаль, с группой гражданских, стоял Холодилин. – Фотоэкспонометр! Лежит себе на ящике с сервантом…
– Любопытно. Ящик этот давно поставили?
– Ночью, завезли с транзитом.
– Кто из грузчиков ставил?
– Орлов!
– О чем люди думают?! – услышал Денисов сзади – заведующая багажным двором кивнула ему как знакомому. – Ведь у Орлова двое детей. Сколько раз говорила, предупреждала: «Ты ведь не холостой парень! Семейный!» После получки, бывало, идешь – они у палатки стоят. «Иди, – говорю, – домой!» – «Я ничего, Татьяна Ивановна, только пивка! Сейчас уходим!» Вот и доигрался.
– Думаете, он?
– Клишко на это не пойдет! Давно работает, пожилой и вообще! А Орлов как с вечера ушел, так утром только появился. Решил остаться отработать, но и сейчас он пьяный. Где вот пропадал? – Она вздохнула.
– Чужие не могли сюда проникнуть? Сколько человек в бригаде? – спросил Денисов.
– Кроме Орлова, шесть. Три женщины, их можно не считать. Остаются Клишко, Орлов и старик Ахмадулин…
– Вы не замечали? – Милиционер поправил висевшую на плече. рацию. – Он ни с какой группой не связан?
– С какой еще группой? – Подавленная новым подозрением, заведующая всколыхнулась. – Ни с кем он не связан! Выпивать выпивает, не скрываю!
Но милиционер ее не слышал: запищала рация, и он, подхватив микрофон, побежал к Холодилину.
– Куда выходит этот угол двора? – спросил Денисов.
– На перрон. – Вопросы, которые ей задавали работники милиции, не были связаны друг с другом, сбивали с толку и заставляли ежесекундно перестраиваться. – Конечно, на перрон.
Подошел Блохин, тронул Денисова за рукав.
– Такие дела получаются, Денис! – Он был доволен.
– Думаешь, грузчик этот, Орлов?..
– Выходит, да. Но придется повозиться. Он и сейчас пьян – нельзя допрашивать. – Блохин достал из кармана полиэтиленовый мешочек, внутри его что-то лежало. – Узнаешь? «Ле галон» – духи. Успел жене подарить…
Денисов увидел поодаль женщину в искусственной дубленке, видимо жену Орлова, она тоскливо смотрела в их сторону.
1 января, 12 часов 15 минут
– Набрала номер, а ячейка не открывается, – сказала женщина, и Денисов весь напрягся, словно почувствовал еле уловимую разницу в поведении этой и других пассажирок, обращавшихся с такими же просьбами. – Кто здесь старший?
Женщина выглядела не старой, на ней был плюшевый жакет, вязаный платок и резиновые сапоги – униформа тульских колхозниц, приезжающих в Москву за покупками.
– Пишите заявление, – подошел Порываев, – давайте паспорт.
– Нет у нас паспорта.
– Приезжайте с паспортом – без документа не имею права.
– Да у меня все вещи переписаны!
– Не могу.
– Давайте проверим, – предложил Денисов.
Порываев пожал плечами.
– Под вашу ответственность.
– Наша сто сороковая. – Женщина пошла впереди.
Денисов остался у входа. Он видел, как из бокового отсека появился Антон Сабодаш и пошел вслед за Порываевым и пассажиркой в плюшевом жакете. Денисов проводил их глазами.
По радио объявили посадку на саратовский и сразу же о прибытии опоздавшего из Липецка.
– «…К услугам пассажиров, – зачитывала дикторша, – имеются комнаты отдыха, парикмахерские, ресторан, автоматические камеры хранения ручной клади…»
Отсутствовали они недолго. Первым появился Сабодаш. Денисов все понял, едва увидел его растерянное лицо.
– Опять? – спросил Денисов, и все у него внутри заныло.
Антон кивнул.
– Вы должны вспомнить, – потерпевших оказалось двое: рядом с женщиной, которую Денисов уже видел, стояла ее младшая сестра, в таком же платке и жакете, – кто мог видеть, как вы клали вещи. – Сабодаш явно подражал Блохину. – Сосредоточьтесь! Сейчас это крайне важно.
– Мамочки, да что же это приключилось! – У старшей были сухие глаза плакальщицы и тонкий голос – Антона она не слышала. – Ведь на свадьбу сироте-то насобирали-и-и…
Невеста теребила платок, видимо, с детских лет привыкнув во всем полагаться на сестру.
– Прошу вас, – вмешался Денисов, – что находилось в чемодане?
Из-под черного плюшевого жакета появилась на свет перегнутая ученическая, в линейку, тетрадь с записями:
«…Фата – 11 руб.
Туфли белые – 31 руб.
Гипюр – 5 метров.
Два зол. кольца…»
– …Платье белое из салона новобрачных. В первый день брали. Пододеяльники, полотенца, подзоры… У нас уж так заведено, чтобы все невестино! Подарок жениху, подарок родителям…
– Может, вы в другую ячейку положили?
– Вчера открывали – все на месте лежало… И сегодня с утра проверяли!
– Сегодня? В какое время?
– В пол-одиннадцатого!
– Какой вы шифр набирали? – спросил Антон.
– Один-девять-пять. И четыре.
– Снаружи он не оставался?
– Я его снаружи весь перешорудила . Снаружи у меня стояло ноль девять восемьдесят семь. Это я точно помню… Дальше-то теперь что делать?
В голосе старшей сестры послышалось отчаяние. Невеста сказала:
– Не судьба. Не пойду замуж.
– Осмотрите соседние ячейки! – Что-то запершило у Денисова в горле. Не ожидая, пока Порываев начнет ключом открывать камеры, Денисов пошел вдоль отсека.
У выхода его догнал Антон.
– Старшая запомнила человека, который стоял у соседней ячейки. Он один мог подсмотреть шифр. Вот приметы. Память у нее отличная. Заметил? Больше никого не было – только этот человек и работники автокамеры…
– Поставь в известность начальника розыска и дежурного…
«…Блуждающий форвард из меня аховый!»
Он вышел на перрон.
Впереди виднелся огромный, опутанный рельсами, акварельно-синий парк прибытия. Краски на станции никогда не повторялись. Денисов видел ее графитно-серой, туманной и прозрачно-сиреневой. Сегодня она казалась синей над полосами отполированных рельсов. Завтра могла легко стать аспидно-черной.
«Значит, сегодня это сделано путем подсмотра, – без особой, впрочем, уверенности уточнил Денисов. Это была уже третья версия преступления. – Как будто выслеживаем невидимку. Ни одного свидетеля, который хоть что-нибудь видел!»
На междупутье несколько уборщиков в оранжевого цвета робах жгли мусор. Сухой белый дым стоял, как воткнутая в снег палка.
Станция не пустовала ни минуты. Под Дубниковский мост медленно втягивалась очередная электричка. Стекла ее задней, нерабочей, кабины мерцали, как странный неживой глаз огромного пресмыкающегося.
На другой платформе Денисов снова увидел обеих потерпевших. Они шли в отдел милиции в сопровождении младшего инспектора розыска. Из-за потока пассажиров Денисов не заметил, несут ли они чемодан, но был уверен – вещи найдутся в другой ячейке. Не будет только денег, подарков и обручальных колец.
1 января, 12 часов 30 минут
В камере горел свет. Блестели окрашенные охрой половицы. Сосед по камере прохаживался вдоль нар, накинув на плечи пальто. Орлову показалось, что все время, пока он находился здесь, тот не переставая ходил по камере.
– У вас закурить найдется? – Орлов сел, поджал ноги.
– Проснулись? – Сокамерник тонкими пальцами вынул из кармана сигарету, положил на нары. – Спички есть?
– Есть. Ну и ситуация…
– Создается впечатление, что вы попали в беду, и в большую. В первый раз?
– В первый.
– Понятно. Моя фамилия Савватьев. Еще вопрос: вы москвич?
– Москвич.
– Будем надеяться, что жена и родственники не оставят нас без внимания. Все-таки Новый год! Только бы не догадались сырокопченую колбасу купить! – Савватьев сделал еще несколько шагов.
– Нельзя?
– Не положено: быстропортящаяся! Будем надеяться, что в КПЗ объяснят. В стеклянной посуде тоже воспрещено.
Практицизм Савватьева немного успокоил Орлова.
– А вы что натворили?
– Кто вам на это ответит? – Савватьев присел на край нар. – За такой вопрос раньше подсвечниками били. «В чем вас обвиняют?» Разницу улавливаете? Отвечаю: мое дело простое. Не стоит выеденного яйца. Теперь спрашиваю я: в чем вас обвиняют?
– В краже вещей из автоматической камеры хранения. – Орлов в последний раз затянулся, поискал, куда бросить окурок, но не нашел, поплевав, сунул в карман.
– Вещи краденые нашли?
– Экспонометр и флакон духов. Духи жене подарил.
– По первой части пойдешь. – Савватьев уверенно перешел на «ты». – Что показываешь следователю? Заметь, молодой человек: я не спрашиваю, как было дело. Как показываешь?
Орлов вздохнул, но как-то неискренне. Он, правда, не знал пока, откуда придет помощь, но знал, что она придет, поскольку так бывало всегда. Настоящие беды обычно проносились над ним. Выручали родители, жена, заведующая багажным двором, сердобольные пенсионерки из дома, в котором он вырос. В последний момент удавалось кого-то неожиданно уговорить, разжалобить, умаслить. Ходатаи заверяли, унижались, клялись, что он переживает, раскаивается, давали слово, что ничто не повторится. Самому Орлову почти не приходилось говорить, он появлялся на сцене в последнюю минуту, когда все было уже решено, и ему приходилось только постоять несколько минут потупившись. Его прощали за молодость, за беспечность, за разлет густых бровей. Ради жены, которая вся извелась, живя с ним. Ради детей. Но проходило совсем немного времени, и все начиналось сначала.
– Загулял: с последней электричкой уехал на Москву-Третью. Там вагоны разгружают с вином… Утром с первой электричкой вернулся – почтово-багажный принимать. Только сервант перенесли, смотрю – сверху, на ящике, экспонометр. Духи на снегу валяются.
– Примитивно, – Савватьев поморщился, – в духе дворовой шпаны. Как упрутся на своем… Дети есть?
– Двое.
– Родители, иждивенцы?
– Мать – инвалид труда, двадцать пять лет на «Рот-Фронте»…
– Тогда лучше на чистосердечное. Мать, дети, все такое. Я смотрю, жена не спешит с передачей? Хорошо с ней жили?
– Всяко бывало. Позвольте еще сигарету?
– Магазин закрыт… – Савватьев встал, еще немного походил по камере. В руках он держал спичечный коробок, который быстро переворачивал наподобие колоды с картами. Все время, пока они с Орловым разговаривали, пальцы Савватьева постоянно находились в движении. Наконец Савватьев принял решение: – Кури. Потом сочтемся. Передачку мне сделаете или перевод. Проси у дежурного лист бумаги и карандаш. Скажи, явку с повинной хочешь оформить. Слыхал о повинной?
Немолодой, плотно сбитый сержант передал в камеру два листа бумаги и карандаш.
– Нашли себе работу, Савватьев? Эх, елки пушистые…
– Раз просит человек. – Савватьев развел руками.
Окошко захлопнулось.
– На имя прокурора будем писать? – спросил грузчик.
– В два адреса, в чем и хитрость. – Савватьев подмигнул. – Прессу подключим. – Он назвал фамилию известного публициста, автора судебных очерков. – Слыхал?
Потом Орлов получил обещанную сигарету и не шевелясь, тихо, чтобы не тревожить наторевшую в ходатайствах мысль сокамерника, курил в углу, а Савватьев, раздевшись до кальсон и аккуратно сложив костюм, сидел на нарах.
Писал:
«Уважаемый Николай Иванович!
Поверьте, ни при каких других обстоятельствах я не осмелился бы потревожить Вас, обратившись с просьбой. Более того, я весьма реально представляю затруднительное положение человека, вынужденного отказывать в чьей-нибудь просьбе, – человека честного и принципиального, разумеется, каким считаю Вас благодаря информации источника, – тут Савватьев на секунду задумался, но сразу же отыскал нужный ход, – который пока давайте оставим без внимания, отнюдь не потому, что он недостоин оного…»
1 января, 5 часов 15 минут
Илья вернулся домой под утро. Квартира оказалась пустой – хозяйка встречала Новый год в гостях у сына. На столе Илья обнаружил ее поздравительное послание, кусок торта «Прага», испеченного лично хозяйкой, и программу телепередач на праздники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26