— Про веники расскажите, уважаемый Платон Михайлович. У нас тут богатое лесное хозяйство… Может, и нам повезёт, тоже разбогатеем.
— Про президентские выборы расскажите, — требовал мощный бас, — про Ельцина в девяносто шестом… Я вот тут слышал, что вы сначала Лебедю пообещали, что он станет президентом, а потом его кинули. Потому что он сказал, что разберётся с коррупцией, а вам это совсем невыгодно. А нас вы тоже можете кинуть?
Платон чёркал на клочках бумаги закорючки, чтобы не упустить чего-нибудь важного, дожидался перерыва в потоке вопросов и начинал отвечать. Кое-кто из задающих вопросы уже вплотную приблизился к стене, за которую нельзя было заходить, потому что там все ещё варилось и булькало нечто, известное только пяти-шести посвящённым. Но для себя Платон решил, что будет отвечать с максимально возможной откровенностью.
— Девяносто шестой… Хорошо. Я отвечу. Тогда собрались все представители крупного капитала. Мы очень откровенно говорили. Тогда перед страной — и перед нами — стоял совершенно понятный выбор. Совершенно понятный. Есть две силы — коммунисты и Ельцин. Если побеждают коммунисты, нам и нашим капиталам в России делать нечего. Мы могли бы — каждый из нас — нормально жить и зарабатывать в любой стране. Никто бы не помешал. Но у нас тогда было единое мнение — что и мы и наши деньги должны быть здесь. Поэтому мы тогда выбрали Ельцина. И мы сделали для этого всё возможное. Что касается Лебедя… У него тоже был очевидный выбор. Он мог пойти на выборы вместе с коммунистами. А мог пойти самостоятельно, со своей программой. В этом случае он фактически выступал в связке с Борисом Николаевичем. Ведь очень многие люди проголосовали бы за Зюганова только потому, что не хотели голосовать за Ельцина, а альтернативы не было. Лебедь дал им эту альтернативу. Поэтому я и говорю: его никто не обманывал. У меня был с ним длинный разговор, когда он ещё не принял решения. Я сказал — у вас нет шансов. Но ситуация вот такая. Если вы выдвигаетесь самостоятельно, то вы делаете президентом Ельцина. Если не выдвигаетесь, делаете президентом Зюганова. Вот и решайте. Через час он позвонил и сказал — я выдвигаю свою кандидатуру в президенты. Так. Это я ответил. Вот тут ещё… «Вы сказали, что у вас три жены…» Нет. Я сказал, что был трижды женат и у меня шестеро детей. Сейчас не женат. «Не хотите ли, чтобы вашей четвёртой женой стала красивая молодая черкешенка?» Тут я просто скажу. В любви, как и в политике, есть одно главное правило — никогда не говори «никогда».
— А я тогда ещё спрошу. Может, вам просто хочется за верёвочки из-за кулис дёргать? Ведь Рогов работал у вас в «Инфокаре». В газете… Вот вы нас уговариваете, что он будет хорошим президентом. Мы за него проголосуем, а окажется, что мы не его выбрали, а вас.
— А я никого не уговариваю. Я не знаю, каким он будет президентом, хорошим или плохим. Я его неплохо знаю лично. Вы правильно сказали — он довольно долго работал в моей компании. Потом ушёл, потому что у нас обнаружились серьёзные разногласия. Так вот. У него есть один очень серьёзный недостаток, и вы об этом должны знать. Я убеждён, что он неважный стратег. Но я считаю, что он обучаем. Борис Николаевич, кстати, тоже был плохим стратегом, но, в силу своего характера, необучаемым. И есть одно достоинство, для меня определяющее. Рогов — убеждённый реформатор. Он будет реально продвигать реформы.
Зал зашумел. Откуда-то сзади выкрикнули:
— Если сейчас старику на выбор предложить — кусок хлеба или таблетку, он таблетку выберет. Куда дальше-то продвигать? У тебя, вот тут пишут, миллиардов пять есть, не хочешь людям вернуть?
Эту реплику Платон слышал многократно, всегда старался отвечать — и постоянно неудачно. Передел собственности никогда не бывает справедливым — понятно. Да, у него много денег, очень много. Таковы издержки процесса. С таким же успехом эти деньги могли попасть и к кому-то другому, которому и нужны были всего лишь такая же мёртвая хватка, такая же воля к победе да ещё рыжий усатый грузин с ласковой волчьей улыбкой. Но сейчас перед этими разорёнными, ограбленными и обездоленными людьми стоит именно он, и ему отвечать — не за Гайдара и Ельцина, не за вороватых кремлёвских людей, пилящих бюджет, не за братков на чёрных джипах, а за то, почему и как именно ему перепал такой сладкий кусок бывшего коммунального пирога.
Ответ опять не удался.
Встреча с народом закончилась. Все потянулись к выходу. Мужик в кепке, крутя в пальцах ручку с российским триколором, полученную при входе в зал, сумрачно сказал приятелю.
— Чего-то она у меня не пишет ни хрена. А у тебя?
— У меня нормально. Вроде пишет. Это знаешь что значит?
— Что?
— Это значит, что тебя он уже наебал. А меня ещё нет.
Глава 19
В бегах
«Кот сказал бедной мышке:
«Знаю я понаслышке,
Что у вас очень тонкий, изысканный вкус.
Но живёте вы в норке,
И грызёте вы корки,
Так ведь вкус ваш испортиться может, боюсь».
Льюис Кэррол
Самолёт взлетал из «Внуково». Бронированный «Мерседес» с синими проблесковыми маячками проскочил через металлические ворота и застыл у дверей в бывший депутатский, а ныне просто виповский зал.
Высыпавшая из двух джипов сопровождения охрана взяла Дженни и Аббаса в плотное кольцо и повела внутрь.
— Присядьте вот здесь, — вежливо сказал старший, в чёрной форме с голубым глазком. — Сейчас все оформим.
— Вам паспорт… — Дженни стала копаться в сумочке.
— Те-те-те, — старший остановил её руку и неодобрительно покачал головой. — Ваши паспорта у нас. И ваш, и его. Сидите спокойненько.
Паспорта им отдали в самолёте. Отныне Дженни именовалась Оксаной Резниченко, а Аббас — Арменом Манукяном. Фотографии, как с удивлением обнаружила Дженни, не заметившая, чтобы их фотографировали, были подлинными.
— За армянскую фамилию просим прощения, — сказал старший. — Что было, то и выдали. Меня Андреем зовут. А вон тот — Шамиль.
Маленький толстый человечек в конце салона приподнялся, поклонился в пояс и приблизился, поблёскивая лукавыми чёрными глазками.
— Шамиль. Повар Ларри Георгиевича и Платона Михайловича, — отрекомендовался он. — Ларри Георгиевич в Москву за продуктами прислал, он любит, чтобы всё было, как надо. Хотите покушать? Я сейчас приготовлю.
— У вас йогурт есть? — спросила неожиданно почувствовавшая голод Дженни.
— Йогурт? — брови Шамиля удивлённо поползли вверх. — Зачем йогурт? Мацони есть. Рыба вкусная есть. Баранина есть. Сыр, фрукты. Хорошее грузинское вино, как раз сегодня из Тбилиси привезли. Зелень есть. Все есть.
— Дай зелень! И сыр! — скомандовал явно приободрившийся Аббас. — Вино какое?
Тон гостя не слишком понравился повару.
— Будете довольны, уважаемый господин, — сказал он тем не менее медовым голосом. — Специальное вино, которое пьёт Ларри Георгиевич. Ещё что прикажете? Шашлык хотите — прямо посреди самолёта мангал поставлю. Всё, что хотите. Не стесняйтесь, пожалуйста. Только крикните — Шамиль! Я все подам, все уберу, посуду помою.
— Он мне не нравится, — шепнула Дженни, когда повар отошёл. — Очень сладкий.
Аббас пожал плечами и уставился в иллюминатор. Самолёт уже набрал высоту, и ночную темноту разрывали только мерно мигающие огоньки на крыльях. Лететь оставалось часа полтора.
Аэропорт прибытия продувался ледяным ветром, бросавшим в лицо колючий снег. У трапа гостей ждали две чёрные «Волги» со спецсигналами. Андрей предупредительно распахнул перед Дженни дверь машины.
— Вы поедете со мной, — сообщил он. — А господин Манукян — с Шамилем. Так будет лучше.
Дорога до города заняла чуть больше часа. Дважды проезжали блок-посты с автоматчиками в камуфляже, досматривавшими ожидавшие своей очереди машины. «Волги» проходили кордоны без задержки, по зелёному коридору. Потом замелькали городские кварталы. Дремавший на переднем сиденье Андрей ожил и схватился за рацию.
— Седьмой, — сказал он, — седьмой на связи. Готовность — пять минут. Повторяю — пять минут. Как меня поняли? Приём.
Рация согласно хрюкнула в ответ.
Точно через пять минут в свете фар возник высоченный дощатый забор с предупредительно открытыми воротами. К двухэтажному особняку вела широкая бетонная дорога, вдоль которой возвышались голубые кремлёвские ели.
— Ларри Георгиевич, — пояснил Андрей, обернувшись. — Ему не понравилось, что участок голый, в смысле — без растительности. Послал самолёт, привезли двадцать ёлок. Потом лично сажал. Теперь живём, как в лесу. Ну, все… Прибыли. Вам сюда, в охотничий домик.
Небольшая пристройка пахла свежеструганным деревом. В камине ярко пылали поленья, на мраморной столешнице горели свечи, пол и стены закрывали шкуры — волчьи и медвежьи. Из большого кожаного кресла рядом со стеклянным журнальным столиком поднялся Платон.
— Нормально долетели? — поинтересовался он. — Есть вы не хотите, это я уже знаю. А вот от чая с мёдом, скорее всего, не откажетесь. У нас классный мёд, Шамиль откуда-то добывает. Все в дом, все в дом… Прямо как пчёлка. Такой полосатый мух. Да, Ларри?
Ларри материализовался из тёмного угла неслышно ступая, развернул стул, сел верхом, положив подбородок на ладони, и уставился на Аббаса немигающими жёлтыми глазами.
— Я слышал, что у вас есть бумага, — сказал он с сильным грузинским акцентом. — Дайте сюда. Я её сначала посмотрю, а потом мы начнём разговаривать. Шамиль, ты пойди пока, присмотри за спальнями для гостей. Та, которая наверху, её проветрить нужно, очень жарко натоплено.
Ларри взял протянутый Аббасом листок, нацепил на нос очки в позолоченной оправе и стал читать. Платон стоял у него за спиной и тоже вглядывался в текст. Потом протянул руку и указал Ларри на какую-то строчку в середине.
— Да, — сказал Ларри, — конечно. И ещё вот это, видишь? Ну, хорошо… Интересный документ. Очень. Теперь рассказывайте.
Аббас сбивчиво изложил события — от ночного разговора с Мамедом до звонка в милицию из телефона-автомата.
— По какому номеру звонили? — неожиданно спросил Платон. — По ноль два?
Получив утвердительный ответ, переглянулся с Ларри. Тот кивнул и нажал толстым веснушчатым пальцем на кнопку механического звонка.
— Андрей, — поманил он возникшего на пороге охранника. — Подойди сюда. Возьми вот этот телефон и соедини меня. Быстренько.
Андрей взял со стола мобильный телефон, вышел за порог, через минуту всунулся обратно. Ларри встал и неторопливо удалился вслед за ним.
«Он похож на большого кота, — подумала Дженни. — На большого, толстого и пушистого кота. Второй тоже похож на кота. Мартовского, чёрного и тощего».
В полном соответствии с этой характеристикой, Платон раздевал Дженни взглядом. Аббаса он игнорировал.
— Был такой персонаж во всемирной истории, — неожиданно сказал он. — Девушка Жанна из французской деревушки Домреми. Сожгли на костре. Я не сторонник подобных излишеств, но в данном случае считаю, что наказание она заслужила, хотя и не такое суровое. Ну не должна женщина носить мужское платье. Большего преступления перед природой не могу себе представить. Вовсе не потому, что, скажем, джинсы что-то такое скрывают, что может быть интересно мужчине. Как раз наоборот. Джинсы тем и плохи, на мой взгляд, что не скрывают ничего. Это сильно обедняет жизнь, лишает её иллюзий. А отношения между мужчиной и женщиной — самая великая иллюзия всех времён и народов. Согласны со мной?
— Нет, — решительно сказала Дженни, краснея от рентгеновского взгляда олигарха. — Отношения между мужчиной и женщиной — не иллюзия. Это очень реально. Джинсы просто удобны для поездок и ни с какими отношениями не связаны.
Платон вздохнул.
— Есть распространённое заблуждение. Будто бы мужчины — грубые материалисты, а женщины — возвышенные романтические существа. Так вот. Это справедливо с точностью до наоборот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73