В казино играть. Благотворительность, то-сё. Вы же теперь на виду — хозяин. Поняли меня? И не вздумайте экономить. В пределах выделенных лимитов, естественно. Ещё Мамед просил передать вам мобильный телефон. Держите. Вам полагается автомобиль. «Мерседес», между прочим, «Бенц». Водитель сейчас подгонит. Поняли меня?
Два дня Аббас приходил в себя и пытался освоиться с чуждой для него ролью магната и олигарха. Начал с того, что прикупил у приятеля из соседнего павильона костюм от Армани, тёмно-синего цвета с благородной полоской, остроносые ботинки на высоких каблуках, потрясающий галстук с мерцающими в темноте фиолетовыми кругами и широкополую твёрдую шляпу. Небрежно бросил на прилавок двести баксов, гордо отмахнулся от сдачи, прошёл к выходу, уронив через плечо: «Пусть ко мне в офис принесут».
Вечером, в новом обличье, на «Мерседесе» поехал в «Националь». Убедившись с удовлетворением, что привлекает уважительное внимание окружающих, сел за столик, потребовал шампанского, коньяк и наилучшую еду.
Так началась новая сказочная жизнь.
Однако роз без шипов не бывает.
Через два дня на Аббаса обрушилась лавина публикаций. Не нашлось ни одной газеты, которая не отметила бы смену хозяина в осиротевшем бизнесе. Аббас читал, и волосы вставали дыбом. Из газет он узнал про торговлю оружием, про возможную причастность к наркобизнесу, про сеть ночных клубов с доступными девицами и скрытыми видеокамерами, про связи со всеми мыслимыми преступными группировками.
Но больше всего его напугало, что покойный отец Мамеда не то по глупости, не то из жадности умудрился каким-то боком ввязаться в затеянный чекистским бонзой Корецким разгром финансовой империи «Инфокара».
Разгром по неизвестным причинам не состоялся, и бедолаге вслед за Корецким пришлось умереть. Возмездие империи оказалось настолько жестоким, а главное — дерзким, что многочисленная семья покойного мгновенно рассредоточилась по странам и континентам, оставив поле битвы за торжествующим победителем.
Это объясняло просьбу Мамеда и последующее изменение социального статуса Аббаса.
Желание немедленно все бросить, обо всём забыть и раствориться где-нибудь в далёком космосе было безжалостно пресечено Рабиновичем.
— Шо вы дёргаетесь? — мягко поинтересовался Рабинович. — Ну шо вы дёргаетесь? Был старый хозяин — нет старого хозяина. Вы у его безутешной семьи купили бизнес. Совершенно, между прочим, чистый бизнес. Как белая лилия. Как платье невесты. Так и скажете.
— Кому?
— Кто спросит — тому и скажете.
Именно эти слова Аббас произнёс, беседуя с появившейся чуть позже съёмочной группой НТВ.
— Был старый хозяин — теперь нет старого хозяина, — проблеял Аббас в камеру. — Я у его безутешной семьи купил бизнес. Чистый, как слеза. Белый, как лилия. Как платье, так сказать, невесты.
Пакостная ухмылка, которой Евгений Киселёв сопроводил вышедший в эфир материал, отнюдь не прибавила Аббасу уверенности в себе.
А неумолимый Рабинович гнал к нему одного интервьюера за другим. И постепенно Аббас освоился. Хотя в глубине души Аббас по-прежнему оставался напуганным беженцем из Нагорного Карабаха, видевшим кровь и слышавшим залпы ракетных установок, в его лице и фигуре обозначилась солидность, тихий голос обрёл внушительность, суждения — весомость, незаметно пришло трудное умение не считать деньги и был разучен набор гладких фраз — про исторические судьбы России, преимущества рыночной экономики и социальную ответственность бизнеса.
Хуже всего выходило про бизнес — ну не понимал Аббас в этом ни бельмеса. А вот про всякую политику получалось просто хорошо, потому что дурацкое дело — нехитрое. Скажешь что-нибудь вроде «судьба России решается на Кавказе» или «многонациональная Россия не может быть тюрьмой народов» — записывают, кивают и относятся с уважением. Хотя норовят и про бизнес спросить, особенно если из «Коммерсанта» или из противного «Московского комсомольца». Тех журналистов, которые про бизнес, Аббас откровенно побаивался, хотя старался виду не подавать.
Однажды подъехала американка — рыжая, худая, длинноногая и очкастая. С блокнотом, диктофоном и визитной карточкой. Какая-то Джейн. Можно просто Дженни.
Аббас сразу понял — эта безобидная, про бизнес спрашивать не будет. И действительно, бизнесом журналистка не интересовалась. Вопросов с подковыркой не задавала. Про благотворительность будто и не слышала. Все только про политику да про международное положение. Тут уж он оттянулся. Она ему вопрос в два слова, а он ей ответ минут на десять. Вроде получилось нормально. Вместо часа отсидела два, вильнула тощей попкой и испарилась. Только облачко духов осталось.
Аббас был очень доволен состоявшейся беседой, поэтому визитную карточку с приписанными от руки телефонами не выкинул — тем более, что журналистка иностранная.
Оставил визитку на видном месте — пусть посетители знают, с кем приходится встречаться.
Глава 3
Первая башня
«Волк волка не губит, змея змею не ест, а человек человека погубит».
«Наставление отца к сыну»
— В Москву собрался? — спросил водитель, скосив глаз на выскользнувший из-под полы обрез.
— В Москву, — кивнул пассажир.
На лице водителя появилась понимающая одобрительная улыбка.
По экрану полетели финальные титры, фильм закончился. До вечерних новостей оставалось несколько забитых рекламой минут.
За проведённые в Москве месяцы у Дженни сложился постоянный распорядок дня. Просыпалась она рано, завтракала, одновременно пролистывая интернетовские ленты новостей. От прочитанного зависели дальнейшие планы, окончательно определявшиеся по результатам телефонных переговоров с офисами бывших и действующих политиков, коллегами, просто осведомлёнными людьми, которых в столице расплодилось видимо-невидимо.
— Алло! — говорила Джейн. — Здравствуйте, господин Карнович. Это Джейн Маккой.
— Real MacCoy? — неизменно шутил политический обозреватель Карнович. — Кто рано встаёт, тому Бог подаёт. Чем могу?
— Вы знакомы с последним заявлением господина Явлинского? Я могу получить ваш комментарий?
— Мы можем вместе выпить кофе, — предлагал Карнович. — Где обычно. Часов в одиннадцать. Устраивает? Как раз к тому времени познакомлюсь с заявлением господина Явлинского. Будет вам комментарий.
Джейн делала пометку в ежедневнике и набирала следующий номер.
Потом летала по Москве, с блокнотом, диктофоном и ноутбуком на подержанной «Хонде», заваленной пустыми бутылками из-под минеральной воды, мятыми газетами, аудиокассетами, косметикой и бумажными салфетками. За день успевала встретиться и поговорить с десятком людей, побывать на одной-двух пресс-конференциях, пообедать наспех и вернуться домой к блоку вечерних новостей. Потом какое-то время уходило на состыковку собранного материала. За этим следовал финальный звонок в проснувшуюся редакцию. И электрические импульсы гнали готовый текст за океан.
Она честно отрабатывала любое видимое изменение в расстановке политических сил, любое сколько-нибудь заметное событие, обкладываясь со всех сторон высказываниями известных и не очень известных людей. Но все чаще чувствовала, что скользит по поверхности, не проникая в суть происходящего.
А картинка рисовалась такая.
Кажущаяся централизация власти, последовавшая за наступившими после Ельцина переменами в Кремле, насторожила мир и одновременно привела к серьёзному обострению давно назревавших политических противоречий внутри страны. Россия, постоянно раскачивающаяся между двумя равновесными состояниями — тотальным зажимом и тотальной же анархией, волею Ельцина задержалась где-то посередине и там же оставалась. Плата за остановку была колоссальной, но альтернатива пугала больше.
С уходом Ельцина удерживать перекошенную ситуацию в равновесии стало некому.
Развернувшаяся мобилизация дополнительных властных ресурсов, как и следовало ожидать, привела к войне всех со всеми.
Фактическое превращение представительных органов государственной власти в юридическое подразделение кремлёвской администрации, лихой кавалерийский наскок на средства массовой информации и откровенное манипулирование региональными выборами превратили идущую ещё с ельцинских времён схватку под ковром в открытое противостояние.
Пробудившиеся от спячки силовики и сочувствующие с упорством носорогов подминали под себя один ресурс за другим, идя напролом и не боясь скандалов. Крупный капитал спешно перегруппировывал силы, не желая сдавать позиции и бросая в борьбу за своё кровное миллионы и миллионы долларов. Страдающий от неизлечимой меньеровой болезни человек, случайно залетевший в президентское кресло, время от времени возникал на людях и произносил правильные слова. На встрече с олигархами говорил, что не допустит превращения России в полицейское государство. Общественность одобрительно кивала головами. На совещании с силовиками заявлял о вертикали власти и верховенстве закона. Общественность снова кивала и переглядывалась. За всем этим неизбежно следовала серия наездов на коммерческие структуры, потом возбуждение нескольких уголовных дел, потом их закрытие. И конфликт выходил на новый виток.
До определённого времени главным призом в драке был сам президент, а вернее — возможность выколотить из него какой-нибудь очередной указ. Но со временем перманентно плохое самочувствие привело к обострению инстинкта самосохранения, и президент из схватки вывалился.
Ельцин со своей знаменитой политикой сдержек и противовесов тоже в дворцовых турнирах предпочитал не участвовать, но он более или менее надёжно удерживал беснующихся бульдогов за ошейники, вышвыривая на свалку слишком надоедливых — то Коржакова, то Чубайса.
Преемник же, демонстративно отказавшись от любого вмешательства, запустил механизм естественного отбора, хотя совсем недавний исторический опыт должен был от этого предостеречь. Однако же горбачевский эксперимент с пребыванием над схваткой, приведший к бездарной растрате беспрецедентного по масштабу политического капитала, позорному августовскому фарсу и развалу страны, никого ничему не научил.
Президент начал стремительно утрачивать какое-либо значение, все больше превращаясь в формальный атрибут власти, наподобие пылящейся в Оружейной Палате шапки Мономаха.
Это ещё не беда. Это полбеды. Настоящая беда надвигалась. И перед лицом новой угрозы упорно не желающий пачкаться гарант конституции стал ненужной помехой.
Беда пришла с Востока, с первыми лучами солнца, и олицетворяла её невесть откуда взявшаяся и никак не оформленная Восточная Группа. Вроде, были в группе какие-то губернаторы, а, может, и не были. Может, стоял за ними крупный олигархический капитал, а может, нет. И идеологию никакую обнаружить не получалось. Нельзя же, на самом деле, считать идеологическим проявлением неожиданный выброс статей о массовом открытии за Уралом старообрядческих храмов с двоеперстным крещением и т.п., да вялое обострение старого спора о третьем пути.
Но появился пугающий и понятный лишь посвящённым новый язык, выплёскивающийся на страницы газет и телеэкраны.
— Что вы можете сказать о Восточной Группе, господин губернатор? — допытывался дотошный журналист.
— Да ничего не могу сказать, — отвечал губернатор, хитро поблёскивая глазками. — Придумали неизвестно чего, подбрасываете нам тут… Полностью поддерживаем политику нашего дорогого президента. Россия прирастать будет Сибирью. Это ещё Пётр Первый сказал. И Михаил Ломоносов.
— А как вы относитесь к разногласиям в московской политической элите?
— Так нету никаких разногласий… Какие могут быть разногласия, если в стране есть крепкая власть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Два дня Аббас приходил в себя и пытался освоиться с чуждой для него ролью магната и олигарха. Начал с того, что прикупил у приятеля из соседнего павильона костюм от Армани, тёмно-синего цвета с благородной полоской, остроносые ботинки на высоких каблуках, потрясающий галстук с мерцающими в темноте фиолетовыми кругами и широкополую твёрдую шляпу. Небрежно бросил на прилавок двести баксов, гордо отмахнулся от сдачи, прошёл к выходу, уронив через плечо: «Пусть ко мне в офис принесут».
Вечером, в новом обличье, на «Мерседесе» поехал в «Националь». Убедившись с удовлетворением, что привлекает уважительное внимание окружающих, сел за столик, потребовал шампанского, коньяк и наилучшую еду.
Так началась новая сказочная жизнь.
Однако роз без шипов не бывает.
Через два дня на Аббаса обрушилась лавина публикаций. Не нашлось ни одной газеты, которая не отметила бы смену хозяина в осиротевшем бизнесе. Аббас читал, и волосы вставали дыбом. Из газет он узнал про торговлю оружием, про возможную причастность к наркобизнесу, про сеть ночных клубов с доступными девицами и скрытыми видеокамерами, про связи со всеми мыслимыми преступными группировками.
Но больше всего его напугало, что покойный отец Мамеда не то по глупости, не то из жадности умудрился каким-то боком ввязаться в затеянный чекистским бонзой Корецким разгром финансовой империи «Инфокара».
Разгром по неизвестным причинам не состоялся, и бедолаге вслед за Корецким пришлось умереть. Возмездие империи оказалось настолько жестоким, а главное — дерзким, что многочисленная семья покойного мгновенно рассредоточилась по странам и континентам, оставив поле битвы за торжествующим победителем.
Это объясняло просьбу Мамеда и последующее изменение социального статуса Аббаса.
Желание немедленно все бросить, обо всём забыть и раствориться где-нибудь в далёком космосе было безжалостно пресечено Рабиновичем.
— Шо вы дёргаетесь? — мягко поинтересовался Рабинович. — Ну шо вы дёргаетесь? Был старый хозяин — нет старого хозяина. Вы у его безутешной семьи купили бизнес. Совершенно, между прочим, чистый бизнес. Как белая лилия. Как платье невесты. Так и скажете.
— Кому?
— Кто спросит — тому и скажете.
Именно эти слова Аббас произнёс, беседуя с появившейся чуть позже съёмочной группой НТВ.
— Был старый хозяин — теперь нет старого хозяина, — проблеял Аббас в камеру. — Я у его безутешной семьи купил бизнес. Чистый, как слеза. Белый, как лилия. Как платье, так сказать, невесты.
Пакостная ухмылка, которой Евгений Киселёв сопроводил вышедший в эфир материал, отнюдь не прибавила Аббасу уверенности в себе.
А неумолимый Рабинович гнал к нему одного интервьюера за другим. И постепенно Аббас освоился. Хотя в глубине души Аббас по-прежнему оставался напуганным беженцем из Нагорного Карабаха, видевшим кровь и слышавшим залпы ракетных установок, в его лице и фигуре обозначилась солидность, тихий голос обрёл внушительность, суждения — весомость, незаметно пришло трудное умение не считать деньги и был разучен набор гладких фраз — про исторические судьбы России, преимущества рыночной экономики и социальную ответственность бизнеса.
Хуже всего выходило про бизнес — ну не понимал Аббас в этом ни бельмеса. А вот про всякую политику получалось просто хорошо, потому что дурацкое дело — нехитрое. Скажешь что-нибудь вроде «судьба России решается на Кавказе» или «многонациональная Россия не может быть тюрьмой народов» — записывают, кивают и относятся с уважением. Хотя норовят и про бизнес спросить, особенно если из «Коммерсанта» или из противного «Московского комсомольца». Тех журналистов, которые про бизнес, Аббас откровенно побаивался, хотя старался виду не подавать.
Однажды подъехала американка — рыжая, худая, длинноногая и очкастая. С блокнотом, диктофоном и визитной карточкой. Какая-то Джейн. Можно просто Дженни.
Аббас сразу понял — эта безобидная, про бизнес спрашивать не будет. И действительно, бизнесом журналистка не интересовалась. Вопросов с подковыркой не задавала. Про благотворительность будто и не слышала. Все только про политику да про международное положение. Тут уж он оттянулся. Она ему вопрос в два слова, а он ей ответ минут на десять. Вроде получилось нормально. Вместо часа отсидела два, вильнула тощей попкой и испарилась. Только облачко духов осталось.
Аббас был очень доволен состоявшейся беседой, поэтому визитную карточку с приписанными от руки телефонами не выкинул — тем более, что журналистка иностранная.
Оставил визитку на видном месте — пусть посетители знают, с кем приходится встречаться.
Глава 3
Первая башня
«Волк волка не губит, змея змею не ест, а человек человека погубит».
«Наставление отца к сыну»
— В Москву собрался? — спросил водитель, скосив глаз на выскользнувший из-под полы обрез.
— В Москву, — кивнул пассажир.
На лице водителя появилась понимающая одобрительная улыбка.
По экрану полетели финальные титры, фильм закончился. До вечерних новостей оставалось несколько забитых рекламой минут.
За проведённые в Москве месяцы у Дженни сложился постоянный распорядок дня. Просыпалась она рано, завтракала, одновременно пролистывая интернетовские ленты новостей. От прочитанного зависели дальнейшие планы, окончательно определявшиеся по результатам телефонных переговоров с офисами бывших и действующих политиков, коллегами, просто осведомлёнными людьми, которых в столице расплодилось видимо-невидимо.
— Алло! — говорила Джейн. — Здравствуйте, господин Карнович. Это Джейн Маккой.
— Real MacCoy? — неизменно шутил политический обозреватель Карнович. — Кто рано встаёт, тому Бог подаёт. Чем могу?
— Вы знакомы с последним заявлением господина Явлинского? Я могу получить ваш комментарий?
— Мы можем вместе выпить кофе, — предлагал Карнович. — Где обычно. Часов в одиннадцать. Устраивает? Как раз к тому времени познакомлюсь с заявлением господина Явлинского. Будет вам комментарий.
Джейн делала пометку в ежедневнике и набирала следующий номер.
Потом летала по Москве, с блокнотом, диктофоном и ноутбуком на подержанной «Хонде», заваленной пустыми бутылками из-под минеральной воды, мятыми газетами, аудиокассетами, косметикой и бумажными салфетками. За день успевала встретиться и поговорить с десятком людей, побывать на одной-двух пресс-конференциях, пообедать наспех и вернуться домой к блоку вечерних новостей. Потом какое-то время уходило на состыковку собранного материала. За этим следовал финальный звонок в проснувшуюся редакцию. И электрические импульсы гнали готовый текст за океан.
Она честно отрабатывала любое видимое изменение в расстановке политических сил, любое сколько-нибудь заметное событие, обкладываясь со всех сторон высказываниями известных и не очень известных людей. Но все чаще чувствовала, что скользит по поверхности, не проникая в суть происходящего.
А картинка рисовалась такая.
Кажущаяся централизация власти, последовавшая за наступившими после Ельцина переменами в Кремле, насторожила мир и одновременно привела к серьёзному обострению давно назревавших политических противоречий внутри страны. Россия, постоянно раскачивающаяся между двумя равновесными состояниями — тотальным зажимом и тотальной же анархией, волею Ельцина задержалась где-то посередине и там же оставалась. Плата за остановку была колоссальной, но альтернатива пугала больше.
С уходом Ельцина удерживать перекошенную ситуацию в равновесии стало некому.
Развернувшаяся мобилизация дополнительных властных ресурсов, как и следовало ожидать, привела к войне всех со всеми.
Фактическое превращение представительных органов государственной власти в юридическое подразделение кремлёвской администрации, лихой кавалерийский наскок на средства массовой информации и откровенное манипулирование региональными выборами превратили идущую ещё с ельцинских времён схватку под ковром в открытое противостояние.
Пробудившиеся от спячки силовики и сочувствующие с упорством носорогов подминали под себя один ресурс за другим, идя напролом и не боясь скандалов. Крупный капитал спешно перегруппировывал силы, не желая сдавать позиции и бросая в борьбу за своё кровное миллионы и миллионы долларов. Страдающий от неизлечимой меньеровой болезни человек, случайно залетевший в президентское кресло, время от времени возникал на людях и произносил правильные слова. На встрече с олигархами говорил, что не допустит превращения России в полицейское государство. Общественность одобрительно кивала головами. На совещании с силовиками заявлял о вертикали власти и верховенстве закона. Общественность снова кивала и переглядывалась. За всем этим неизбежно следовала серия наездов на коммерческие структуры, потом возбуждение нескольких уголовных дел, потом их закрытие. И конфликт выходил на новый виток.
До определённого времени главным призом в драке был сам президент, а вернее — возможность выколотить из него какой-нибудь очередной указ. Но со временем перманентно плохое самочувствие привело к обострению инстинкта самосохранения, и президент из схватки вывалился.
Ельцин со своей знаменитой политикой сдержек и противовесов тоже в дворцовых турнирах предпочитал не участвовать, но он более или менее надёжно удерживал беснующихся бульдогов за ошейники, вышвыривая на свалку слишком надоедливых — то Коржакова, то Чубайса.
Преемник же, демонстративно отказавшись от любого вмешательства, запустил механизм естественного отбора, хотя совсем недавний исторический опыт должен был от этого предостеречь. Однако же горбачевский эксперимент с пребыванием над схваткой, приведший к бездарной растрате беспрецедентного по масштабу политического капитала, позорному августовскому фарсу и развалу страны, никого ничему не научил.
Президент начал стремительно утрачивать какое-либо значение, все больше превращаясь в формальный атрибут власти, наподобие пылящейся в Оружейной Палате шапки Мономаха.
Это ещё не беда. Это полбеды. Настоящая беда надвигалась. И перед лицом новой угрозы упорно не желающий пачкаться гарант конституции стал ненужной помехой.
Беда пришла с Востока, с первыми лучами солнца, и олицетворяла её невесть откуда взявшаяся и никак не оформленная Восточная Группа. Вроде, были в группе какие-то губернаторы, а, может, и не были. Может, стоял за ними крупный олигархический капитал, а может, нет. И идеологию никакую обнаружить не получалось. Нельзя же, на самом деле, считать идеологическим проявлением неожиданный выброс статей о массовом открытии за Уралом старообрядческих храмов с двоеперстным крещением и т.п., да вялое обострение старого спора о третьем пути.
Но появился пугающий и понятный лишь посвящённым новый язык, выплёскивающийся на страницы газет и телеэкраны.
— Что вы можете сказать о Восточной Группе, господин губернатор? — допытывался дотошный журналист.
— Да ничего не могу сказать, — отвечал губернатор, хитро поблёскивая глазками. — Придумали неизвестно чего, подбрасываете нам тут… Полностью поддерживаем политику нашего дорогого президента. Россия прирастать будет Сибирью. Это ещё Пётр Первый сказал. И Михаил Ломоносов.
— А как вы относитесь к разногласиям в московской политической элите?
— Так нету никаких разногласий… Какие могут быть разногласия, если в стране есть крепкая власть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73