Сейчас я вам объясню…
Но объяснить не удалось. Вошёл Ларри, на вопросительный взгляд Платона ответил коротко:
— Да. Всё так и есть.
— Кассета?
Ларри нахмурился и искоса посмотрел на гостей.
— Понял, понял. Сейчас у нас сколько? Ага. Давай позвони в аэропорт, пусть вылетают немедленно. И тут же обратно. Договорились? Шамиль! Андрей! Проводите гостей, они устали.
Но обещанный отдых не получился. Через десять минут Дженни и Аббас уже сидели в джипе рядом с охранником Андреем и ещё одним — маленьким, юрким, с колючими серыми глазами.
— Тут такое дело, — сообщил Андрей, почувствовав необходимость хоть каких-то объяснений. — Сюда слишком много народу ходит. Лучше, чтобы вас не видели. Вот вы только пошли спать, а позвонил один человек, сказал, что заедет. Мы сейчас в одно место поедем, там будет удобнее.
В окно машины было видно, как к стоящему поблизости «Мерседесу» подбежал Шамиль и встал у левой задней двери.
— Он тоже с нами поедет? — спросила Дженни, невольно поёжившись. Непонятно почему, но в присутствии толстого повара она испытывала тревогу.
— Обязательно. Вас же кормить нужно.
— А мы чего-то ждём?
— Может быть, ещё Ларри Георгиевич поедет. Он пока не решил.
Через некоторое время к «Мерседесу», грузно ступая, прошагал Ларри в широком белом пальто. Шамиль распахнул дверь машины.
— Ага, — протянул Андрей. — Понятно. Руслан, ну ты, я так думаю, можешь остаться. Чего переться неизвестно куда на ночь глядя.
Глава 20
Квадратики и стрелки
«Где бы ты ни очутился, люди всегда окажутся не глупее тебя».
Дени Дидро
— Что ты об этом думаешь? — спросил Ларри, когда Аббас и Дженни удалились в отведённые им комнаты.
— Не знаю, — признался Платон. — Просто не знаю.
— Провокация?
— Думал уже. Не исключаю.
— Что будем делать?
Платон подвинул к себе лист бумаги, нарисовал рядом два квадрата, на одном написал «Да», на втором «Нет».
— Смотри. Предположим, что провокация. Что это значит? В любую минуту здесь могут появиться местные чекисты. Если они его здесь найдут, нам хана. Укрываем террориста. Между прочим, у нас здесь что-нибудь есть?
— В смысле?
— Бумаги. Деньги.
— Навалом.
— Чего навалом?
— И того, и другого.
— Вот. Помнишь, что на нашей «мерседесовской» станции в прошлом году устроили?
В прошлом году налоговая полиция предприняла очередную отчаянную попытку выяснить, как же всё-таки куются инфокаровские миллионы. Просто так, без подходящего предлога, заявиться с обыском не могли — не та обстановка. Поэтому на станцию заслали какого-то сукина кота, который, находясь якобы в федеральном розыске, решил прикупить себе шестисотый «мерс». Пока сукин кот выбирал машину, влетели в масках, несостоявшегося клиента скрутили и вывезли под шумок всю документацию. Потом с полгода ушло на то, чтобы вернуть документы.
— Возможный вариант? — спросил Платон.
— Возможный. Но я так думаю, не очень вероятный. Для этого можно было бы кого-то местного сюда прислать. Дескать, с деловым проектом. Или насчёт визита в какой-нибудь аул. Они там никак не могут разобраться, за кого голосовать на президентских выборах. Что-нибудь в таком роде. Чтобы наши бумаги посмотреть, не надо человека из Москвы тащить, да ещё с американской журналисткой.
— А если это Восточная Группа? Папа Гриша? Кондрат? Сообразили, что мы их использовали, и теперь мстят?
— Был бы он один, я бы так и решил, что это их штучки. Меня американка смущает.
— Брось! Американка его смущает! Нормально с ней договорились. Ну как? Провокацию не исключаем?
— Не исключаем.
— Что будем делать?
— Вывозить их отсюда срочно. Я даже знаю куда.
— Куда?
— На Белую Речку.
В ауле на Белой Речке Платон и Ларри были позавчера. Там всё проходило по обычному сценарию, только один из традиционных вопросов — про наличие у Платона израильского гражданства — задали практически последним, и ответ на него ещё не успел стереться из памяти собравшихся, когда Платон вдруг ляпнул:
— Я вижу свой христианский долг в том, чтобы построить в вашем ауле мечеть.
Сидевшие впереди мужчины переглянулись, пряча в усах ухмылки, после чего один из них поднялся и произнёс длинную речь, смысл которой состоял в том, что из этого аула никого и никому ещё не выдавали — ни царю, ни жандармам, ни большевикам, ни чекистам. И если уважаемому Платону Михайловичу нужно надёжное укрытие, то милости просим и добро пожаловать.
— Это вариант. Скажи — серьёзные мужики там, да? Ну что — договорились? Как делаем?
— Сам повезу. Да?
— Ладно. Только погоди. У нас ещё один квадратик остался. На котором — «Нет».
— Знаешь, что я тебе скажу, — медленно произнёс Ларри. — Он когда говорил, я почти всё время только об этом и думал. Корецкий. Значит, Батя. Послушай, а он ведь и вправду мог эти взрывы устроить.
— Зачем?
— А ему так надо.
— Можешь аргументировать?
— А что тут аргументировать? — Ларри раскурил сигару и пустил дым в сторону. — Мы вот тут уже месяц сидим, делаем Эф Эфа президентом, свои бабки платим. Другие тоже в разных местах работают. А Батя вроде как не у дел, и непонятно — оставит его Эф Эф при должности или не оставит. А тут такой вариант получается. Его люди устраивают через этого Аббаса взрывы, Эф Эф вроде как начинает войну в Чечне, собирается террористов ловить, армия при деле, потери нулевые, потому что с замиренной территории никто на тот берег не высовывается. Такая война ему сумасшедший рейтинг сделает. Потом, когда закончится все, можно будет счетик предъявить. Дескать, и мы пахали. Нам надо только понять — будем мы с Батей воевать или нет.
Платон изобразил под квадратиком с надписью «Нет» две стрелочки и внимательно уставился на Ларри.
— Ну?
— Предположим, не будем воевать. Это у тебя какая стрелочка?
— Скажем, левая.
— Я тогда, наверное, с ними не поеду, — отчётливо выговаривая слова, сказал Ларри. — Мне тогда совсем не нужно с ними ехать. Я с ними Шамиля пошлю и ещё Руслана. Немножко проедут и сразу вернутся.
— Понятно, понятно. Не годится.
— Почему?
— Потому что мы не знаем — будем воевать или нет.
— Тогда поеду. Провожу до самого аула.
Платон поставил на левой стрелке жирный крест.
— Хорошо. Спрятали. Дальше что?
— В нужный день вынимаем их из коробочки и предъявляем Эф Эфу. Бате большая гамарджоба.
— А как ты думаешь… Может так быть, что все это с ведома Федора Фёдоровича?
— Думаю, нет. А ты как думаешь?
— А я думаю, что это совершенно неважно. Знаешь, почему?
— Нет.
— Вот почему. Смотри. Борис Годунов. Царевич Димитрий. Известно же все. Мальчишка играл с ножиком, порезался, а у него гемофилия. Истёк кровью. Доказанный факт. Но бесполезно про это говорить: Годунов — убийца. И всё. Или как с Кировым. Застрелили из-за бабы. Но хоть кол на голове тёши — все уверены, что это товарищ Сталин подстроил. Потому что у нас и народ, и власть так устроены, что народ про власть всегда поверит любой гадости, и чем гадость страшнее, тем надёжнее он в неё поверит. Понимаешь меня?
— Хочешь сказать, что нам, в конце концов, не с Батей придётся воевать, а с самим Фёдором Фёдоровичем?
— Точно.
— Тогда ты на левой стрелочке рано крестик поставил. Я не поеду?
Платон закрыл глаза и откинулся на спинку дивана. Лицо его приобрело землистый оттенок.
— Устал? — равнодушно спросил Ларри. — Чувствуешь себя неважно?
— Нет. Я думаю.
— Как себя Эф Эф поведёт?
— Ну да.
— А ты не думай. Или, скорее, так. Ты же им всем рассказываешь, что он тебя при случае вполне может посадить. Вот давай на это и будем закладываться.
— Поезжай… Поезжай… Только знаешь что?
— Что?
— Шамиля оставь с ними. Чтобы постоянно был рядом. Он вооружён?
— У него нож.
— А может, им не надо вдвоём ехать?
— В смысле?
— Ну американка там зачем? На фига она там нужна? Давай здесь оставим.
— Так… Понравилась?
— Ничего. Хорошая…
— Послушай. Я тебя сейчас задушу.
Интерлюдия
Он тучен и задыхается
У Яго были причины не любить Отелло. Серьёзные причины. Однако же он не воспользовался вполне доступной для него возможностью подойти к своему патрону ночью и сзади и шарахнуть по голове тупым предметом. Он избрал нелёгкую дорогу изысканной итальянской интриги, показав себя истинным мастером.
Подобные люди не делают глупых ошибок, самая непоправимая из которых состоит в том, чтобы обнаружить своё присутствие в игре. Они остаются далеко за пределами наблюдаемой картинки, любуясь морским пейзажем или охотясь на бабочек. А в центре событий — марионетки, направляемые невидимыми нитями, борются, страдают, проливают слезы и кровь, крушат все вокруг в бессильной ярости и гибнут под аплодисменты толпы.
Яго никак не повинен в том, что его казнили. Его вообще убили не Кассио с Лодовико. Его прикончил Шекспир, заставив сбросить маску.
Правда, подобный жестокий произвол гениальный драматург допускал не всегда. Как минимум, ещё водной трагедии равновеликий Яго персонаж не только остался жив, но и сохранил незапятнанную репутацию. И среди выживших действующих лиц, и для многомиллионной зрительско-читательской аудитории.
Это ему в лицо сказано:
«…ты человек,
который и в страданиях не страждет,
и с равной благодарностью приемлет
гнев и дары судьбы; благословен,
чьи кровь и разум так отрадно слиты,
что он не дудка в пальцах у Фортуны,
на нём играющей…»
Любому приятно услышать в свой адрес подобные слова, произнесённые со всей искренностью, да ещё и персоной королевской крови.
Нам, живущим много веков спустя, полезно вспомнить в связи с этим бессмертные строки Редьярда Киплинга:
«И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь твёрд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна…»
И так далее.
Похоже, правда? Этими словами Киплинг описывал свой идеал — бесстрашного и несгибаемого строителя империи. И практически в тех же выражениях принц Гамлет обращается к Горацио, нищему студенту из Виттенберга.
С чего бы это? Ни в каких событиях Горацио не участвует, всего лишь присутствует, никаких бесед не ведёт, за исключением трёх эпизодов, о которых ниже, а обычно мирно стоит у края сцены, в чёрном плаще и чёрном же берете. Так и ждёшь, что эта траурная фигура откроет рот и доложит:
— Кушать подано.
Заметим, что в подавляющем числе случаев Горацио практически это самое и произносит. Вот его основные реплики:
— Какую, мой принц?
— Точно такой, мой принц.
— Совершенно так же, мой принц.
— Вот именно, мой принц.
— Как не помнить, принц?
— Возможно ль, принц?
— Да, мой добрый принц.
Если кто думает, что я передёргиваю, советую свериться с текстом. Там ещё много чего в этом же роде.
Таким образом, мы имеем дело с весьма любопытной личностью: некто из академической среды, принятый при королевских дворах, с задатками незаурядного политического деятеля, никак, впрочем, не проявляемыми, намеренно скрывающийся в тени занавеса и выходящий на свет в исключительно редких случаях, руководствуясь неясной пока логикой.
Попытаемся восстановить логику.
Неожиданное появление Горацио в Дании для принца Гамлета было совершенным сюрпризом. «Почему же вы не в Виттенберге?» — дважды спрашивает Гамлет. Горацио сперва пытается отмолчаться, потом с явной неохотой говорит: «По склонности к безделью, добрый принц». Окончательный вариант ответа: «Я плыл на похороны короля» Гамлет не в состоянии воспринять всерьёз: «Прошу тебя без шуток, друг-студент».
Зачем приехал в Эльсинор виттенбергский студент Горацио?
Горацио оказался в Эльсиноре в исключительно подходящее время — призрак прошёл по стене замка уже дважды. Горацио опознает в привидении покойного короля Гамлета-старшего, на следующий же день ведёт стражников к принцу. И чрезвычайно умело дирижирует рассказом, используя прочих очевидцев, когда повествование приобретает совсем уж фантастический характер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Но объяснить не удалось. Вошёл Ларри, на вопросительный взгляд Платона ответил коротко:
— Да. Всё так и есть.
— Кассета?
Ларри нахмурился и искоса посмотрел на гостей.
— Понял, понял. Сейчас у нас сколько? Ага. Давай позвони в аэропорт, пусть вылетают немедленно. И тут же обратно. Договорились? Шамиль! Андрей! Проводите гостей, они устали.
Но обещанный отдых не получился. Через десять минут Дженни и Аббас уже сидели в джипе рядом с охранником Андреем и ещё одним — маленьким, юрким, с колючими серыми глазами.
— Тут такое дело, — сообщил Андрей, почувствовав необходимость хоть каких-то объяснений. — Сюда слишком много народу ходит. Лучше, чтобы вас не видели. Вот вы только пошли спать, а позвонил один человек, сказал, что заедет. Мы сейчас в одно место поедем, там будет удобнее.
В окно машины было видно, как к стоящему поблизости «Мерседесу» подбежал Шамиль и встал у левой задней двери.
— Он тоже с нами поедет? — спросила Дженни, невольно поёжившись. Непонятно почему, но в присутствии толстого повара она испытывала тревогу.
— Обязательно. Вас же кормить нужно.
— А мы чего-то ждём?
— Может быть, ещё Ларри Георгиевич поедет. Он пока не решил.
Через некоторое время к «Мерседесу», грузно ступая, прошагал Ларри в широком белом пальто. Шамиль распахнул дверь машины.
— Ага, — протянул Андрей. — Понятно. Руслан, ну ты, я так думаю, можешь остаться. Чего переться неизвестно куда на ночь глядя.
Глава 20
Квадратики и стрелки
«Где бы ты ни очутился, люди всегда окажутся не глупее тебя».
Дени Дидро
— Что ты об этом думаешь? — спросил Ларри, когда Аббас и Дженни удалились в отведённые им комнаты.
— Не знаю, — признался Платон. — Просто не знаю.
— Провокация?
— Думал уже. Не исключаю.
— Что будем делать?
Платон подвинул к себе лист бумаги, нарисовал рядом два квадрата, на одном написал «Да», на втором «Нет».
— Смотри. Предположим, что провокация. Что это значит? В любую минуту здесь могут появиться местные чекисты. Если они его здесь найдут, нам хана. Укрываем террориста. Между прочим, у нас здесь что-нибудь есть?
— В смысле?
— Бумаги. Деньги.
— Навалом.
— Чего навалом?
— И того, и другого.
— Вот. Помнишь, что на нашей «мерседесовской» станции в прошлом году устроили?
В прошлом году налоговая полиция предприняла очередную отчаянную попытку выяснить, как же всё-таки куются инфокаровские миллионы. Просто так, без подходящего предлога, заявиться с обыском не могли — не та обстановка. Поэтому на станцию заслали какого-то сукина кота, который, находясь якобы в федеральном розыске, решил прикупить себе шестисотый «мерс». Пока сукин кот выбирал машину, влетели в масках, несостоявшегося клиента скрутили и вывезли под шумок всю документацию. Потом с полгода ушло на то, чтобы вернуть документы.
— Возможный вариант? — спросил Платон.
— Возможный. Но я так думаю, не очень вероятный. Для этого можно было бы кого-то местного сюда прислать. Дескать, с деловым проектом. Или насчёт визита в какой-нибудь аул. Они там никак не могут разобраться, за кого голосовать на президентских выборах. Что-нибудь в таком роде. Чтобы наши бумаги посмотреть, не надо человека из Москвы тащить, да ещё с американской журналисткой.
— А если это Восточная Группа? Папа Гриша? Кондрат? Сообразили, что мы их использовали, и теперь мстят?
— Был бы он один, я бы так и решил, что это их штучки. Меня американка смущает.
— Брось! Американка его смущает! Нормально с ней договорились. Ну как? Провокацию не исключаем?
— Не исключаем.
— Что будем делать?
— Вывозить их отсюда срочно. Я даже знаю куда.
— Куда?
— На Белую Речку.
В ауле на Белой Речке Платон и Ларри были позавчера. Там всё проходило по обычному сценарию, только один из традиционных вопросов — про наличие у Платона израильского гражданства — задали практически последним, и ответ на него ещё не успел стереться из памяти собравшихся, когда Платон вдруг ляпнул:
— Я вижу свой христианский долг в том, чтобы построить в вашем ауле мечеть.
Сидевшие впереди мужчины переглянулись, пряча в усах ухмылки, после чего один из них поднялся и произнёс длинную речь, смысл которой состоял в том, что из этого аула никого и никому ещё не выдавали — ни царю, ни жандармам, ни большевикам, ни чекистам. И если уважаемому Платону Михайловичу нужно надёжное укрытие, то милости просим и добро пожаловать.
— Это вариант. Скажи — серьёзные мужики там, да? Ну что — договорились? Как делаем?
— Сам повезу. Да?
— Ладно. Только погоди. У нас ещё один квадратик остался. На котором — «Нет».
— Знаешь, что я тебе скажу, — медленно произнёс Ларри. — Он когда говорил, я почти всё время только об этом и думал. Корецкий. Значит, Батя. Послушай, а он ведь и вправду мог эти взрывы устроить.
— Зачем?
— А ему так надо.
— Можешь аргументировать?
— А что тут аргументировать? — Ларри раскурил сигару и пустил дым в сторону. — Мы вот тут уже месяц сидим, делаем Эф Эфа президентом, свои бабки платим. Другие тоже в разных местах работают. А Батя вроде как не у дел, и непонятно — оставит его Эф Эф при должности или не оставит. А тут такой вариант получается. Его люди устраивают через этого Аббаса взрывы, Эф Эф вроде как начинает войну в Чечне, собирается террористов ловить, армия при деле, потери нулевые, потому что с замиренной территории никто на тот берег не высовывается. Такая война ему сумасшедший рейтинг сделает. Потом, когда закончится все, можно будет счетик предъявить. Дескать, и мы пахали. Нам надо только понять — будем мы с Батей воевать или нет.
Платон изобразил под квадратиком с надписью «Нет» две стрелочки и внимательно уставился на Ларри.
— Ну?
— Предположим, не будем воевать. Это у тебя какая стрелочка?
— Скажем, левая.
— Я тогда, наверное, с ними не поеду, — отчётливо выговаривая слова, сказал Ларри. — Мне тогда совсем не нужно с ними ехать. Я с ними Шамиля пошлю и ещё Руслана. Немножко проедут и сразу вернутся.
— Понятно, понятно. Не годится.
— Почему?
— Потому что мы не знаем — будем воевать или нет.
— Тогда поеду. Провожу до самого аула.
Платон поставил на левой стрелке жирный крест.
— Хорошо. Спрятали. Дальше что?
— В нужный день вынимаем их из коробочки и предъявляем Эф Эфу. Бате большая гамарджоба.
— А как ты думаешь… Может так быть, что все это с ведома Федора Фёдоровича?
— Думаю, нет. А ты как думаешь?
— А я думаю, что это совершенно неважно. Знаешь, почему?
— Нет.
— Вот почему. Смотри. Борис Годунов. Царевич Димитрий. Известно же все. Мальчишка играл с ножиком, порезался, а у него гемофилия. Истёк кровью. Доказанный факт. Но бесполезно про это говорить: Годунов — убийца. И всё. Или как с Кировым. Застрелили из-за бабы. Но хоть кол на голове тёши — все уверены, что это товарищ Сталин подстроил. Потому что у нас и народ, и власть так устроены, что народ про власть всегда поверит любой гадости, и чем гадость страшнее, тем надёжнее он в неё поверит. Понимаешь меня?
— Хочешь сказать, что нам, в конце концов, не с Батей придётся воевать, а с самим Фёдором Фёдоровичем?
— Точно.
— Тогда ты на левой стрелочке рано крестик поставил. Я не поеду?
Платон закрыл глаза и откинулся на спинку дивана. Лицо его приобрело землистый оттенок.
— Устал? — равнодушно спросил Ларри. — Чувствуешь себя неважно?
— Нет. Я думаю.
— Как себя Эф Эф поведёт?
— Ну да.
— А ты не думай. Или, скорее, так. Ты же им всем рассказываешь, что он тебя при случае вполне может посадить. Вот давай на это и будем закладываться.
— Поезжай… Поезжай… Только знаешь что?
— Что?
— Шамиля оставь с ними. Чтобы постоянно был рядом. Он вооружён?
— У него нож.
— А может, им не надо вдвоём ехать?
— В смысле?
— Ну американка там зачем? На фига она там нужна? Давай здесь оставим.
— Так… Понравилась?
— Ничего. Хорошая…
— Послушай. Я тебя сейчас задушу.
Интерлюдия
Он тучен и задыхается
У Яго были причины не любить Отелло. Серьёзные причины. Однако же он не воспользовался вполне доступной для него возможностью подойти к своему патрону ночью и сзади и шарахнуть по голове тупым предметом. Он избрал нелёгкую дорогу изысканной итальянской интриги, показав себя истинным мастером.
Подобные люди не делают глупых ошибок, самая непоправимая из которых состоит в том, чтобы обнаружить своё присутствие в игре. Они остаются далеко за пределами наблюдаемой картинки, любуясь морским пейзажем или охотясь на бабочек. А в центре событий — марионетки, направляемые невидимыми нитями, борются, страдают, проливают слезы и кровь, крушат все вокруг в бессильной ярости и гибнут под аплодисменты толпы.
Яго никак не повинен в том, что его казнили. Его вообще убили не Кассио с Лодовико. Его прикончил Шекспир, заставив сбросить маску.
Правда, подобный жестокий произвол гениальный драматург допускал не всегда. Как минимум, ещё водной трагедии равновеликий Яго персонаж не только остался жив, но и сохранил незапятнанную репутацию. И среди выживших действующих лиц, и для многомиллионной зрительско-читательской аудитории.
Это ему в лицо сказано:
«…ты человек,
который и в страданиях не страждет,
и с равной благодарностью приемлет
гнев и дары судьбы; благословен,
чьи кровь и разум так отрадно слиты,
что он не дудка в пальцах у Фортуны,
на нём играющей…»
Любому приятно услышать в свой адрес подобные слова, произнесённые со всей искренностью, да ещё и персоной королевской крови.
Нам, живущим много веков спустя, полезно вспомнить в связи с этим бессмертные строки Редьярда Киплинга:
«И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь твёрд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна…»
И так далее.
Похоже, правда? Этими словами Киплинг описывал свой идеал — бесстрашного и несгибаемого строителя империи. И практически в тех же выражениях принц Гамлет обращается к Горацио, нищему студенту из Виттенберга.
С чего бы это? Ни в каких событиях Горацио не участвует, всего лишь присутствует, никаких бесед не ведёт, за исключением трёх эпизодов, о которых ниже, а обычно мирно стоит у края сцены, в чёрном плаще и чёрном же берете. Так и ждёшь, что эта траурная фигура откроет рот и доложит:
— Кушать подано.
Заметим, что в подавляющем числе случаев Горацио практически это самое и произносит. Вот его основные реплики:
— Какую, мой принц?
— Точно такой, мой принц.
— Совершенно так же, мой принц.
— Вот именно, мой принц.
— Как не помнить, принц?
— Возможно ль, принц?
— Да, мой добрый принц.
Если кто думает, что я передёргиваю, советую свериться с текстом. Там ещё много чего в этом же роде.
Таким образом, мы имеем дело с весьма любопытной личностью: некто из академической среды, принятый при королевских дворах, с задатками незаурядного политического деятеля, никак, впрочем, не проявляемыми, намеренно скрывающийся в тени занавеса и выходящий на свет в исключительно редких случаях, руководствуясь неясной пока логикой.
Попытаемся восстановить логику.
Неожиданное появление Горацио в Дании для принца Гамлета было совершенным сюрпризом. «Почему же вы не в Виттенберге?» — дважды спрашивает Гамлет. Горацио сперва пытается отмолчаться, потом с явной неохотой говорит: «По склонности к безделью, добрый принц». Окончательный вариант ответа: «Я плыл на похороны короля» Гамлет не в состоянии воспринять всерьёз: «Прошу тебя без шуток, друг-студент».
Зачем приехал в Эльсинор виттенбергский студент Горацио?
Горацио оказался в Эльсиноре в исключительно подходящее время — призрак прошёл по стене замка уже дважды. Горацио опознает в привидении покойного короля Гамлета-старшего, на следующий же день ведёт стражников к принцу. И чрезвычайно умело дирижирует рассказом, используя прочих очевидцев, когда повествование приобретает совсем уж фантастический характер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73