Поблизости от территории Ривер-Парка он нашел две проезжие дороги. Часовня была отмечена на карте к северу от озера, всего в нескольких ярдах от одной из них, небольшой проселочной дороги. Инстинкт и опыт подсказали Бушу, что все произошло именно здесь. Его Высокопреосвященство, Его милость лорд архиепископ, один из двух примасов англиканской церкви, человек, следующий в табели о рангах непосредственно за членами королевской семьи, наравне с лордом-канцлером — и вот этого человека заматывают в какие-нибудь тряпки и, точно мешок картошки, волокут и швыряют в машину или фургон. Выкуп — полмиллиона фунтов. Церковные власти, особенно члены Церковной Комиссии, будут в восторге. По крайней мере часть этой суммы церкви придется покрыть за счет собственных средств. Он снял с полки справочник — уточнить кое-какие цифры. Так. Годовой доход церкви составляет свыше двадцати четырех миллионов фунтов, включая биржевые инвестиции; доходы от церковных земель и прочей собственности; деньги, вырученные по закладным и займам, а также поступления из приходов. Из них свыше двадцати миллионов уходят на жалованье и пенсии священникам и на содержание принадлежащих церкви зданий и другой недвижимости. Остается не так уж много. Но если нескольким богатым старухам намекнуть под большим секретом, что дражайшему архиепископу угрожает смертельная опасность, то искомые полмиллиона будут собраны через час. Да, Коммерсант сделал правильный выбор. Огласка исключена. Господи, даже представить страшно, какой вой подняли бы газетчики! Сколько бы голов полетело!… Разве можно с этим сравнить какое-нибудь похищение посла? Детские игрушки… И в такой ситуации чем занимается он сам? Сидит сложа руки… Поневоле начнешь думать, что Грандисон прав: остается только молиться.
***
Часы пробили семь. Бланш сидела на стуле с высокой спинкой возле стола, спиной к камину. Стол и стулья были старомодные, красного дерева. За стеклами буфета, отражая свет настенных бра с красными абажурами, поблескивала стеклянная и серебряная посуда. На противоположной дальней стене висели одна-две картины, плохо различимые в полумраке. В окна яростно барабанил дождь, ветер не утихал. Миссис Шубридж сидела у двери — рослая, темноволосая, с бледной кожей, с длинным, сосредоточенным, неподвижным лицом. Она ничем не выдавала своих чувств. Шубридж расположился за столом напротив Бланш. Не снимая перчаток, он исследовал содержимое ее сумочки.
Перед ней поставили рюмку хереса, но перчатки снимать не разрешили. Все, что было у нее в сумочке, теперь лежало на столе. Шубридж тщательнейшим образом изучал се блокнот для записей, перелистывая страницу за страницей. Бланш было страшно, но панике она пока не поддавалась. Влипла она прилично, это ясно…, можно сказать, по уши. Она была достаточно сообразительна и успела сама найти ответ на многочисленные вопросы. Человек, которого она видела — архиепископ. Ошибиться она не могла. Ошибка была только в том, что она брякнула вслух. Впрочем, нет, они бы все равно ее не отпустили. Она слышала нашумевшие истории о похищениях и о выкупах, которые требовал какой-то Коммерсант… Как знать, может, он и есть Эдвард Шубридж?
Почти час Бланш провела в столовой под охраной миссис Шубридж, которая сидела молча, с пистолетом в руке, и не спускала с нее глаз; попытку Бланш завязать с ней разговор она пресекла выразительным жестом. Когда вновь появился Шубридж, Бланш всем своим видом выражала возмущение и негодование, надеясь, что ей удастся на этом сыграть. Но ничего не вышло. В растерянности, не зная, как ей из всего этого выпутаться, она изложила Шубриджу заготовленную версию — про автостоянку для туристов. Он выслушал, не перебивая, затем занялся сумочкой, а жене велел налить ей хересу.
Покончив с блокнотом и отодвинув его в сторону, Шубридж принялся за записную книжку. Он вытащил оттуда и положил на стол листок, на котором она записала его имя и адрес, когда разговаривала с Энгерсом. Бланш не сводила с него глаз, стараясь мобилизовать все свои умственные способности и наблюдательность, к которым теперь примешивался страх. В движениях он был предельно экономен и четок; все его действия и даже его внешность оставляли впечатление неторопливой уверенности. Среднего роста, сухощавый…, за такой внешностью часто скрывается недюжинная сила. Лицо загорелое обветренное. Неподвижное, непроницаемое лицо. Один раз, когда она попробовала что-то сказать — возразить, возмутиться, просто, чтобы услышать свой голос, — он вскинул на нее глаза и молча не меняя выражения лица, покачал головой. Она осеклась на полуслове, будто со всего разбега наткнулась на невидимую ледяную стенку. И тут в ней впервые шевельнулся ужас. Она поняла, что этот человек, если понадобится, без колебаний ее убьет. Она попыталась отогнать страх, отказываясь верить в неотвратимость беды. Ради Бога, Бланш, повторяла она про себя, только не раскисай, не теряй голову.
Шубридж откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел на нее. И вдруг улыбнулся, совершенно неожиданно — улыбнулся не ей, не Бланш, а себе самому. Что-то произошло. Что-то внутри у него изменилось. И это непостижимым образом ей передалось, точно так же как иногда передавались ей чужие мысли. В нем созрело какое-то решение. И он не просто его принял, а принял с огромным облегчением, и с этой минуты ее присутствие перестало его беспокоить. С ней все ясно, думать больше не о чем.
Он сказал:
— Значит, вы приехали поговорить насчет стоянки для туристов? И не застав нас дома, поехали в Чеддар, выпили там чаю, а потом вернулись и ждали здесь?
— Да. Но я хочу объяснить…
Он снова прервал ее характерным движением головы, которое действовало как удар.
— Нечего тут объяснять. Бросьте ваши сказки про туристов. Вы это выдумали, чтобы увидеть меня, проникнуть к нам в дом. Вы хотели собрать о нас сведения, чтобы после провернуть какие-то свои делишки.
Он говорил спокойно, буднично — без раздражения, без гнева, — и Бланш неожиданно успокоилась. И что это, в самом деле, она так перетрусила? Может, все не так уж и плохо? Может, все плохо только в ее воображении? Воображение может и подвести.
Она улыбнулась и, непроизвольно дотронувшись до своего жемчуга рукой в перчатке, сказала:
— Ну, верно, я это придумала. Но иногда лучше заранее все выяснить, особенно если…, если разговор предстоит строго конфиденциальный.
Шубридж коротко улыбнулся ей в ответ.
— Ваши записи очень лаконичны, мисс Тайлер, но мне не трудно читать между строк. Вы живете в Солсбери?
— Да, и я…
— Отвечайте только на мои вопросы. Ваши эмоция меня не интересуют. Тем более, что все они написаны у вас на лице. Вы профессиональный медиум?
— Да.
— Но при случае не брезгуете и вполне земными средствами?
— Истины есть и в здешнем мире, равно как и мире ином. Мое призвание отчасти в том, чтобы открыть их людям.
— Обычный профессиональный жаргон. — Он протянул руку, взял со стола записную книжку и, не заглядывая в нее, спросил:
— Ваш визит связан с мисс Рейнберд, Рид-Корт, Чилболтон?
— Да. — Она бы дорого дала, чтоб ей позволили говорить не только «да» и «нет». Ведь должен же быть где-то ключ к спасению — где-то там, в нагромождении слов. Но она знала: говорить он не даст.
— Жаль, что мой телефон не значится в справочниках. Вы просто позвонили бы мне, и через пять минут вопрос был бы исчерпан. И мы оба спокойно жили бы дальше. Как вы узнали мой адрес? — Он взял со стола листок.
— Мне дал его ваш приятель, некий мистер Энгерс.
— Бывший приятель. А он откуда его взял? И как вы вышли на Энгерса?
— Он вспомнил, что вы увлекались соколиной охотой, и узнал адрес через Британский клуб любителей… Погодите, послушайте… — Она попыталась с разбега ускользнуть из-под его контроля. — Почему не перейти прямо к делу? Как к вам попал архи…
— Мы именно переходим к делу. — Он слегка повысил голос. — И достаточно прямо, как мне кажется. — И он улыбнулся.
Бланш встала. Те двое не шелохнулись. С преувеличенным возмущением — ей казалось, что гнев поможет подавить страх, — она заявила:
— Хватит! С меня довольно. Я требую, чтобы вы сию же минуту выпустили меня отсюда!
— Сядьте, — приказал Шубридж.
Бланш продолжала смотреть на него в упор. Он наклонил голову набок и взглянул на нее снизу вверх. И тут из дальнего конца комнаты послышался негромкий голос миссис Шубридж:
— Вы же не идиотка, мисс Тайлер. Архиепископа мы похитили. А вы его видели. Неужели вы не понимаете, что вам отсюда выходить нельзя — пока.
Это произнесенное после некоторой заминки «пока» не слишком обнадежило Бланш. Она медленно опустилась на стул. Спокойно, Бланш, спокойно, твердила она себе. Главное — не терять головы. Да, дело дрянь, но ведь должен быть какой-то выход. Можно договориться, пойти на компромисс. О, Господи, ну что-то должно же быть!
— Так как вы вышли на Энгерса?
— Мне помог один друг. Я ему доверяю такие дела. Шубридж одним пальцем полистал блокнот.
— Джордж Ламли? Вот почему вы записываете, сколько он получил и сколько истратил.
— Да. Но послушайте, вы же не все понимаете…
— Я все понимаю, мисс Тайлер.
— Нет, не все! Дайте мне наконец сказать! И хватит меня запугивать! Неужели так трудно выслушать? Вот вы похитили архиепископа — значит, вам нужны деньги? Разумеется! Ну, так можете его отпустить на все четыре стороны. Он вам ни к чему. У вас и без него будет куча денег. Только вы сами об этом ничего еще не знаете. Я берусь вам помочь и забыть все, что тут видела. Если у вас есть хоть капля разума, сделайте, как я говорю.
Шубридж улыбнулся.
— Вы это серьезно? Вот так возьмете и уйдете и все забудете?
— Ну, конечно. А вы получите свои деньги — целое состояние. И ни к чему вам эта…, эта история с архиепископом. Прошу вас, поймите же наконец!
Шубридж смерил ее долгим, изучающим взглядом и медленно покачал головой.
— Увы, мисс Тайлер, ничего не выйдет. Видите ли, про мисс Рейнберд я давно знаю. С шестнадцати лет. И я прекрасно знаю, кто были мои настоящие родители, но представьте, мне это безразлично. Они от меня отказались, и я вполне благополучно жил с теми, кто их заменил. Про мисс Грейс Рейнберд я все знаю. У нее есть деньги, но меня это не касается. Я не испытываю ни малейшего желания заявлять о своих правах, тем более дожидаться, когда она сама захочет восстановить справедливость и успокоить собственную совесть. Справедливость торжествует с тех пор, как Рональд Шубридж и его жена стали мне отцом и матерью. Состояние мисс Рейнберд, по моим подсчетам, примерно двести тысяч. Она вполне может прожить еще лет десять. Слишком долго ждать, да и денег маловато, мисс Тайлер. Так что вернемся лучше к нашей главной проблеме. Джордж Ламли знает, что вы поехали ко мне?
Бланш поспешила ответить:
— Конечно знает.
— Уверен, что вы лжете. Впрочем, это ничего не меняет. Допустим, вы приехали, поговорили со мной насчет стоянок — и с тем отбыли в неизвестном направлении. Так и скажем, если кто-нибудь спросит.
Он быстро взял со стола записную книжку и листок бумаги, на котором было записано его имя и адрес. Блокнот и книжку он положил обратно в сумочку, потом взглянул на листок, снова на Бланш и сказал:
— Возможно, у Джорджа Ламли и вправду есть мой адрес, и он знает о вашей сегодняшней поездке. Но возможно и другое — он ничего не знает. В записную книжку вы меня не вписали; разговор с Энгерсом тоже не отражен. Вряд ли Джордж Ламли в курсе дела. Но, как я уже сказал, по существу это ничего не меняет.
Он смял листок в руке и сунул его в карман, и это вызвало у Бланш прилив ужаса.
Шубридж поднялся и начал укладывать все мелочи обратно в сумочку. Бланш, у которой сердце застучало в груди, как бешеное, осипшим голосом спросила:
— Что вы хотите со мной сделать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
***
Часы пробили семь. Бланш сидела на стуле с высокой спинкой возле стола, спиной к камину. Стол и стулья были старомодные, красного дерева. За стеклами буфета, отражая свет настенных бра с красными абажурами, поблескивала стеклянная и серебряная посуда. На противоположной дальней стене висели одна-две картины, плохо различимые в полумраке. В окна яростно барабанил дождь, ветер не утихал. Миссис Шубридж сидела у двери — рослая, темноволосая, с бледной кожей, с длинным, сосредоточенным, неподвижным лицом. Она ничем не выдавала своих чувств. Шубридж расположился за столом напротив Бланш. Не снимая перчаток, он исследовал содержимое ее сумочки.
Перед ней поставили рюмку хереса, но перчатки снимать не разрешили. Все, что было у нее в сумочке, теперь лежало на столе. Шубридж тщательнейшим образом изучал се блокнот для записей, перелистывая страницу за страницей. Бланш было страшно, но панике она пока не поддавалась. Влипла она прилично, это ясно…, можно сказать, по уши. Она была достаточно сообразительна и успела сама найти ответ на многочисленные вопросы. Человек, которого она видела — архиепископ. Ошибиться она не могла. Ошибка была только в том, что она брякнула вслух. Впрочем, нет, они бы все равно ее не отпустили. Она слышала нашумевшие истории о похищениях и о выкупах, которые требовал какой-то Коммерсант… Как знать, может, он и есть Эдвард Шубридж?
Почти час Бланш провела в столовой под охраной миссис Шубридж, которая сидела молча, с пистолетом в руке, и не спускала с нее глаз; попытку Бланш завязать с ней разговор она пресекла выразительным жестом. Когда вновь появился Шубридж, Бланш всем своим видом выражала возмущение и негодование, надеясь, что ей удастся на этом сыграть. Но ничего не вышло. В растерянности, не зная, как ей из всего этого выпутаться, она изложила Шубриджу заготовленную версию — про автостоянку для туристов. Он выслушал, не перебивая, затем занялся сумочкой, а жене велел налить ей хересу.
Покончив с блокнотом и отодвинув его в сторону, Шубридж принялся за записную книжку. Он вытащил оттуда и положил на стол листок, на котором она записала его имя и адрес, когда разговаривала с Энгерсом. Бланш не сводила с него глаз, стараясь мобилизовать все свои умственные способности и наблюдательность, к которым теперь примешивался страх. В движениях он был предельно экономен и четок; все его действия и даже его внешность оставляли впечатление неторопливой уверенности. Среднего роста, сухощавый…, за такой внешностью часто скрывается недюжинная сила. Лицо загорелое обветренное. Неподвижное, непроницаемое лицо. Один раз, когда она попробовала что-то сказать — возразить, возмутиться, просто, чтобы услышать свой голос, — он вскинул на нее глаза и молча не меняя выражения лица, покачал головой. Она осеклась на полуслове, будто со всего разбега наткнулась на невидимую ледяную стенку. И тут в ней впервые шевельнулся ужас. Она поняла, что этот человек, если понадобится, без колебаний ее убьет. Она попыталась отогнать страх, отказываясь верить в неотвратимость беды. Ради Бога, Бланш, повторяла она про себя, только не раскисай, не теряй голову.
Шубридж откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел на нее. И вдруг улыбнулся, совершенно неожиданно — улыбнулся не ей, не Бланш, а себе самому. Что-то произошло. Что-то внутри у него изменилось. И это непостижимым образом ей передалось, точно так же как иногда передавались ей чужие мысли. В нем созрело какое-то решение. И он не просто его принял, а принял с огромным облегчением, и с этой минуты ее присутствие перестало его беспокоить. С ней все ясно, думать больше не о чем.
Он сказал:
— Значит, вы приехали поговорить насчет стоянки для туристов? И не застав нас дома, поехали в Чеддар, выпили там чаю, а потом вернулись и ждали здесь?
— Да. Но я хочу объяснить…
Он снова прервал ее характерным движением головы, которое действовало как удар.
— Нечего тут объяснять. Бросьте ваши сказки про туристов. Вы это выдумали, чтобы увидеть меня, проникнуть к нам в дом. Вы хотели собрать о нас сведения, чтобы после провернуть какие-то свои делишки.
Он говорил спокойно, буднично — без раздражения, без гнева, — и Бланш неожиданно успокоилась. И что это, в самом деле, она так перетрусила? Может, все не так уж и плохо? Может, все плохо только в ее воображении? Воображение может и подвести.
Она улыбнулась и, непроизвольно дотронувшись до своего жемчуга рукой в перчатке, сказала:
— Ну, верно, я это придумала. Но иногда лучше заранее все выяснить, особенно если…, если разговор предстоит строго конфиденциальный.
Шубридж коротко улыбнулся ей в ответ.
— Ваши записи очень лаконичны, мисс Тайлер, но мне не трудно читать между строк. Вы живете в Солсбери?
— Да, и я…
— Отвечайте только на мои вопросы. Ваши эмоция меня не интересуют. Тем более, что все они написаны у вас на лице. Вы профессиональный медиум?
— Да.
— Но при случае не брезгуете и вполне земными средствами?
— Истины есть и в здешнем мире, равно как и мире ином. Мое призвание отчасти в том, чтобы открыть их людям.
— Обычный профессиональный жаргон. — Он протянул руку, взял со стола записную книжку и, не заглядывая в нее, спросил:
— Ваш визит связан с мисс Рейнберд, Рид-Корт, Чилболтон?
— Да. — Она бы дорого дала, чтоб ей позволили говорить не только «да» и «нет». Ведь должен же быть где-то ключ к спасению — где-то там, в нагромождении слов. Но она знала: говорить он не даст.
— Жаль, что мой телефон не значится в справочниках. Вы просто позвонили бы мне, и через пять минут вопрос был бы исчерпан. И мы оба спокойно жили бы дальше. Как вы узнали мой адрес? — Он взял со стола листок.
— Мне дал его ваш приятель, некий мистер Энгерс.
— Бывший приятель. А он откуда его взял? И как вы вышли на Энгерса?
— Он вспомнил, что вы увлекались соколиной охотой, и узнал адрес через Британский клуб любителей… Погодите, послушайте… — Она попыталась с разбега ускользнуть из-под его контроля. — Почему не перейти прямо к делу? Как к вам попал архи…
— Мы именно переходим к делу. — Он слегка повысил голос. — И достаточно прямо, как мне кажется. — И он улыбнулся.
Бланш встала. Те двое не шелохнулись. С преувеличенным возмущением — ей казалось, что гнев поможет подавить страх, — она заявила:
— Хватит! С меня довольно. Я требую, чтобы вы сию же минуту выпустили меня отсюда!
— Сядьте, — приказал Шубридж.
Бланш продолжала смотреть на него в упор. Он наклонил голову набок и взглянул на нее снизу вверх. И тут из дальнего конца комнаты послышался негромкий голос миссис Шубридж:
— Вы же не идиотка, мисс Тайлер. Архиепископа мы похитили. А вы его видели. Неужели вы не понимаете, что вам отсюда выходить нельзя — пока.
Это произнесенное после некоторой заминки «пока» не слишком обнадежило Бланш. Она медленно опустилась на стул. Спокойно, Бланш, спокойно, твердила она себе. Главное — не терять головы. Да, дело дрянь, но ведь должен быть какой-то выход. Можно договориться, пойти на компромисс. О, Господи, ну что-то должно же быть!
— Так как вы вышли на Энгерса?
— Мне помог один друг. Я ему доверяю такие дела. Шубридж одним пальцем полистал блокнот.
— Джордж Ламли? Вот почему вы записываете, сколько он получил и сколько истратил.
— Да. Но послушайте, вы же не все понимаете…
— Я все понимаю, мисс Тайлер.
— Нет, не все! Дайте мне наконец сказать! И хватит меня запугивать! Неужели так трудно выслушать? Вот вы похитили архиепископа — значит, вам нужны деньги? Разумеется! Ну, так можете его отпустить на все четыре стороны. Он вам ни к чему. У вас и без него будет куча денег. Только вы сами об этом ничего еще не знаете. Я берусь вам помочь и забыть все, что тут видела. Если у вас есть хоть капля разума, сделайте, как я говорю.
Шубридж улыбнулся.
— Вы это серьезно? Вот так возьмете и уйдете и все забудете?
— Ну, конечно. А вы получите свои деньги — целое состояние. И ни к чему вам эта…, эта история с архиепископом. Прошу вас, поймите же наконец!
Шубридж смерил ее долгим, изучающим взглядом и медленно покачал головой.
— Увы, мисс Тайлер, ничего не выйдет. Видите ли, про мисс Рейнберд я давно знаю. С шестнадцати лет. И я прекрасно знаю, кто были мои настоящие родители, но представьте, мне это безразлично. Они от меня отказались, и я вполне благополучно жил с теми, кто их заменил. Про мисс Грейс Рейнберд я все знаю. У нее есть деньги, но меня это не касается. Я не испытываю ни малейшего желания заявлять о своих правах, тем более дожидаться, когда она сама захочет восстановить справедливость и успокоить собственную совесть. Справедливость торжествует с тех пор, как Рональд Шубридж и его жена стали мне отцом и матерью. Состояние мисс Рейнберд, по моим подсчетам, примерно двести тысяч. Она вполне может прожить еще лет десять. Слишком долго ждать, да и денег маловато, мисс Тайлер. Так что вернемся лучше к нашей главной проблеме. Джордж Ламли знает, что вы поехали ко мне?
Бланш поспешила ответить:
— Конечно знает.
— Уверен, что вы лжете. Впрочем, это ничего не меняет. Допустим, вы приехали, поговорили со мной насчет стоянок — и с тем отбыли в неизвестном направлении. Так и скажем, если кто-нибудь спросит.
Он быстро взял со стола записную книжку и листок бумаги, на котором было записано его имя и адрес. Блокнот и книжку он положил обратно в сумочку, потом взглянул на листок, снова на Бланш и сказал:
— Возможно, у Джорджа Ламли и вправду есть мой адрес, и он знает о вашей сегодняшней поездке. Но возможно и другое — он ничего не знает. В записную книжку вы меня не вписали; разговор с Энгерсом тоже не отражен. Вряд ли Джордж Ламли в курсе дела. Но, как я уже сказал, по существу это ничего не меняет.
Он смял листок в руке и сунул его в карман, и это вызвало у Бланш прилив ужаса.
Шубридж поднялся и начал укладывать все мелочи обратно в сумочку. Бланш, у которой сердце застучало в груди, как бешеное, осипшим голосом спросила:
— Что вы хотите со мной сделать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39