Она еще долго размышляла, пока наконец не утвердилась в мысли, что это должны быть обкомовские работники.
Ирина подошла к кроватке, дети еще не проснулись и даже не подозревали, что их мать отлучалась. Мальчик, словно предчувствуя неладное, вел себя неспокойно во сне. Он высвободил из пеленки ручонку и засунул крохотный пальчик в рот, вместо выпавшей соски. Мать взяла его и перенесла на диван, распеленала и затем туго укутала в чистую, сухую пеленку. Ребенок проснулся и закричал.
– Не плачь, маленький, сейчас мама тебя покормит, – заворковала Ирина.
Малыш успокоился и сосал материнскую грудь сначала с открытыми глазами, потом его веки с коротенькими ресничками подернулись в сладостной истоме и прикрыли любопытные глазки. Засыпая, он выпустил из ротика сосок материнской груди, сладко зевнул и растянул нежные губки в улыбку.
Мать сунула ему соску и долго изучала черты родного личика, малыш не подозревал, что она прощается с ним. Весь остаток дня Ирина не спускала мальчика с рук. А поздним вечером, накормив и уложив девочку, запеленала сына в красивую новую пеленку, надела на шею ребенка самое дорогое, что у нее осталось от матери – серебряную цепочку с подковкой, свое единственное украшение и память и отправилась на последний дачный автобус.
В автобусе по дороге в «Дубовую рощу» ее одолевали противоречивые мысли, она несколько раз порывалась выйти, но что-то ее удерживало.
– Доберусь до места, там видно будет, – решила она окончательно.
Раскидистые дубы своим шелестом напоминали родную яму, но привычный шум листьев на ветру был единственным сходством их района с рощей, в которой наряду с дачами простых тружеников, на отдельном участке, на берегу большого и красивого озера раскинулись дачи обкомовских работников, отгороженные высокой сеткой.
Солнце скрылась за кронами деревьев, а те склонили макушки в сторону заката, как бы провожая его. Как для природы, так и для людей приближались сумерки, вынуждая поторопиться с завершением дневных дел или перенести их на завтра.
Ирина не пошла широкой асфальтированной дорогой, а прошла к дачам областного руководства узкой, лесной тропинкой. Не доходя до заграждения, она притаилась среди деревьев. Дождавшись полной темноты, она перелезла через заграждение и решительно направилась вглубь городка.
Ирина выбрала одну из самых больших дач и принялась за ней наблюдать. Убедившись, что в доме есть люди, она подкралась к освещенному окну и положила под ним ребенка, так, чтобы на него падал свет. Затем, поцеловав последний раз сына, сильно постучала по оконному стеклу. Заметив в комнате метнувшуюся тень, бросилась со всех ног прочь. Теперь она знала твердо – обратной дороги нет.
Расстояние до города Ирина преодолела пешком. На последний маршрутный автобус она, естественно, опоздала, а воспользоваться попуткой не рискнула, опасаясь, что водитель в дальнейшем сможет ее опознать. Она прошла шесть километров по обочине пустынной дороги, прячась в кювете от одиночных машин и мотоциклов. Взошедшая луна освещала дорогу ночной путнице.
Чуть ли не на последнем городском маршрутном автобусе возвратилась она домой. Вся мокрая, с красным личиком от неустанного рева, встретила мать новорожденная дочь.
– Сиротинушка ты моя, – взяли девочку ласковые, материнские руки. – Сейчас мама тебя завернет в сухую пеленку и накормит, – она поцеловала ее в лобик.
Всю ночь Ирина не могла уснуть, ее одолевали мысли о судьбе подкидыша. А утром с дочкой на руках она отправилась в райисполком и зарегистрировала в паспорте новорожденную, предъявив лишь одно свидетельство о рождении, потом она пошла на могилу Казакова Леонида Николаевича, которого вскладчину похоронили соседи.
Ирина Анатольевна склонилась над холмиком, с деревянной табличкой и, смешивая надрывное рыдание со словами горечи, произнесла:
– Прости, муженек, свою непутевую женушку за то, что отдала нашего сына чужим людям на воспитание. Прости своего старшего сына за то, что лишил тебя жизни. Прости за все и не держи зла, – она поправила холмик и, пообещав себе установить памятник при первой возможности, покинула кладбище.
Ольга Никитична Мухина наотрез отказалась брать деньги за временное содержание Сережи. Мать Светланы, добрая и порядочная женщина, отнеслась к Ирине Анатольевне с сочувствием. Сама выросшая в послевоенной нищете, она сказала соседке, чтоб та обращалась и впредь, если понадобится помощь. Выразила соболезнование в связи со смертью мужа и арестом старшего сына, поздравила с рождением дочери.
Растроганная участием Ольги Никитичны, Ирина Анатольевна, от души поблагодарила ее за Сережу и забрала сына, который, увидев мать, находился на седьмом небе от счастья.
В жизни Ирины началась черная полоса и главное – было выжить.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Федор Степанович Вершков прожил трудную, но интересную жизнь, детдомовское прошлое; военное училище связи; война, дороги которой он прошел от командира взвода до начальника связи дивизии: от лейтенанта до подполковника. В самом конце войны тяжело раненый в ногу, он был комиссован, демобилизовался и вернулся в родной колхоз. Там двадцатисемилетнего бывшего подполковника избрали председателем. Как ни были тяжелы годы восстановления, смог Федор Степанович, за пять лет вывести колхоз в миллионеры. С этого начался рост его карьеры: второй секретарь райкома партии, первый секретарь, заместитель начальника областного отдела сельского хозяйства, начальник отдела, второй, а затем и первый секретарь обкома партии.
Последнюю должность Вершков занимал более шести лет. И теперь сорокапятилетний мужчина полный физических сил, полноправный хозяин области отдыхал на даче вместе со своей женой Ингой Сидоровной.
Раздался неожиданный стук в окно. Он, опираясь на трость, подошел и распахнул ставни.
– Кто здесь? – спросил Федор Степанович. Ему никто не ответил и он, пожав плечами, уже собирался прикрыть окно, но внимание привлек сверток. Облокотившись грудью о подоконник, он тростью пошевелил непонятный предмет. Раздался детский крик.
– Кто пришел? – долетел до него откуда-то из глубины дома голос Инги Сидоровны.
– Не понимаю, каким образом он сюда попал? – ответил муж вопросом на вопрос.
– Кто он? – жена выглянула на улицу, через плечо мужа и онемела.
Испуганные и удивленные, оба уставились на живой сверток.
– Никак подкидыш? – пришел в себя первым Федор Степанович. – Нужно кого-нибудь позвать.
– Не нужно никого звать, – очнулась Инга Сидоровна. – Это судьба.
Сорокадвухлетняя бездетная женщина, в расцвете сил, переживала из-за того, что у них нет детей и всю жизнь мечтала кого-нибудь усыновить или удочерить, но как-то не доходили руки, все откладывала на потом. Она вышла замуж за молодого председателя сразу, как тот вернулся с фронта. Вначале – голод и разруха, потом – карьера мужа, не до детей. А когда, в конце концов, надумали – оказалось поздно. Увидев подкидыша, она посчитала, что это перст судьбы.
– С ума сошла? – отозвался Вершков.
– Мы возьмем ребенка себе, – заявила жена тоном, не терпящим возражений.
– И как ты себе представляешь это практически?
– неуверенно возразил муж.
– Подожди, – женщина выпрыгнула в окно, чем в немалой степени удивила Федора Степановича, подняла ребенка и передала его мужу.
Вершков, пока дожидался возвращения жены, развернул младенца.
– Мальчик, – раздался нежный голос жены за спиной. – Мы усыновим его.
– Это сложно, мы обязаны заявить, что его подкинули нам, – уже не возражал, а больше констатировал факты первый секретарь обкома партии.
– Мы никому не сознаемся, что его подкинули, ты оформишь документы, что я сама родила мальчика, – Инга Сидоровна вела себя агрессивно и на компромисс идти не собиралась.
– Но вдруг…
– Никакого вдруг. Если ты имеешь в виду его настоящих родителей, то они сами добровольно избавились от малыша. А что касается документов – хозяин ты здесь или не хозяин, – она взяла голенького ребеночка на руки, прижала к себе и он успокоился. – Сыночек мой, – женщина расцеловала мальчика в щечки, непередаваемый молочный запах новорожденного и доверчивые ручонки, потянувшиеся к лицу Инги Сидоровны, привели ее в неописуемый восторг.
– Ты сделаешь это, – произнесла она решительно.
– Но что подумают окружающие? – хотя сам Федор Степанович давно согласился с женой, в нем еще говорила осторожность.
– Тебе предлагали должность в министерстве сельского хозяйства страны и ты отказался. Звони в Москву и немедленно соглашайся, а мы пока поживем на даче, – предложила супруга.
– Пусть будет по-твоему, – сдался муж…
Через две недели чета Вершковых отбыла в Москву. На руках Инги Сидоровны был грудной ребенок – Вершков Александр Федорович.
В столице Федор Степанович получил должность советника министра сельского хозяйства, четырехкомнатную квартиру на улице Горького и государственную дачу. Начало жизненного пути у Вершкова-Казакова складывалось удачно.
Ирина, нагрев воду, выкупала детей и уложила их в спальне. Сама принялась за шитье ночных сорочек на швейной машинке, которую временно ей одолжила Ольга Никитична. Ирина с шестнадцати лет работала на швейной фабрике «Красный октябрь». Привычное дело спорилось. Монотонный стук машинки да детское сопение в соседней комнате действовали успокаивающе. Громкий стук в окно прервал ее занятие. Ирина вышла на веранду. Она приоткрыла дверь и увидела брата Михаила.
– Утром приходи, – сказала она брату, который с трудом удерживал свое тело в вертикальном положении, дыша перегаром. – Нечего на ночь глядя шляться.
Ирина собиралась прикрыть дверь, но Михаил подставил ногу.
– У тебя есть похмелиться? – еле-еле выговорил он.
– Куда тебе похмеляться, когда без этого ноги не держат, – попыталась урезонить его сестра, выталкивая ногу.
Но Михаил подставил плечо, толкнул дверь и протиснулся на веранду.
– Я спрашиваю, выпить есть? – требовал брат.
– Откуда? У нас никто не пьет, – сестра не знала, как избавиться от назойливого братца.
– Тогда дай денег на бутылку, меня Костик ждет, у него жена с детьми уехала к теще в деревню.
– Еще один братец, дал Господь родственников, – возмутилась сестра.
– Так ты дашь денег? – больше требовал, чем спрашивал Михаил.
– Нет у меня лишних денег: Сереже нужно зимнюю обувь справить, сама голая хожу, Алеше посылку собрать, да и детей чем-то кормить надо, – перечисляла Ирина. – Я по ночам шью не для того, чтобы ублажать братьев-пьяниц.
– Ирка, не вынуждай, – пригрозил брат. – Я у тебя не на ящик прошу, а всего на одну бутылку.
Ирина понимала, что от брата просто так не избавиться, детей разбудит, а своего добьется и, решив не доводить дело до крайностей, сходила за кошельком.
– Подавись, – бросила она ему помятую трешку.
– Только больше не приходи, – поставила женщина условие.
Тот подхватил деньги на лету и раскланялся с заискивающей улыбкой.
– Благодарю, сестренка, выручила. С получки верну, – серьезно заверил он.
– Ладно, – отмахнулась Ирина. – Ты бы хоть один раз до дома зарплату донес, – она и не надеялась на возврат денег, – Иди уж.
Довольный "брат не заставил себя долго уговаривать и исчез, а сестра вернулась в дом и продолжила прерванную работу. Она трудилась, не позволяя себе даже короткого отдыха, потому что надеяться могла только на собственные силы. Она строчила и строчила, время от времени, протирая рукавом халата увлажненные глаза. Освещения единственной лампочки, одиноко висевшей на деревянном, крашеном потолке, не хватало, и зрение портилось. Но Ирина Анатольевна не обращала внимания на неудобства, а лишь следила за тем, чтоб шов получался ровным, напрягая уставшие, воспаленные глаза. Она сложила очередную, готовую сорочку и посмотрела на часы, стрелки которых показывали третий час ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47