Оставался только браслет с парой золотых штучек на нем, за который можно было бы кое-что выручить, но «кое-что» меня не устраивало, и поэтому я решил повременить с его продажей.
Выпив стакан-другой вина, я отправился в сторону бухты.
У этого Геннадиу не было собственных яхт. Он выступал в качестве агента различных яхтовладельцев, оформлял фрахтовые документы, обеспечивал продовольствие. Однажды я заработал у него комиссионные, познакомив с ним пару американцев, пожелавших зафрахтовать небольшую яхту, чтобы покататься вокруг островов, так что был с ним немного знаком.
Его контора была расположена на яхтенном причале. На стенах развешаны фотографии яхт, а когда открываешь дверь, звучит корабельный колокол. За конторой находится склад, забитый консервами и спиртным. Небольшой, но доходный бизнес. Другой, может быть, и не подумал бы связываться с паспортами, но такой уж у него алчный характер. Его брат работает в полиции, вот он и запускает свои лапы куда только может. Сам он маленький, желтый, остроглазый, любит щеголять в шелковых рубашках и очень самоуверен.
Конечно, когда он меня увидел, первой его мыслью было, что я явился с деловым предложением. Когда он узнал, что это не так, его манера сразу изменилась. Она еще раз изменилась, когда я сказал о цели своего визита. Он скорчил недовольную гримасу и стал выпаливать вопросы.
– Кто направил вас ко мне?
– Друг. Друг мистера Гомеса.
На самом деле я услышал о паспортном бизнесе Гомеса от одного из «поддельщиков документов». В тот момент у меня было туго с деньгами, а поскольку мне не было никакой пользы от моего старого египетского паспорта, я продал его этому типу, который затем налепит на него пару фальшивых марок и всучит какому-нибудь простодушному матросу. Пока мы торговались о цене, он мне рассказал о Гомесе. Ему хотелось показать, с какой нечестной конкуренцией он имеет дело. После этого я порасспросил нескольких знающих людей, от которых узнал, что обращаться нужно к Геннадиу.
Как бы там ни было, не стоило давать понять Геннадиу, что о его паспортном бизнесе знают многие. Это могло бы вызвать дополнительные трудности. Так что я ничего больше не сказал и постарался напустить на себя вид человека, умеющего держать язык за зубами.
Похоже, это его удовлетворило, и он несколько смягчился. Он проводил меня в одну из складских комнат за офисом и закрыл дверь.
– Этот паспорт для тебя? – Да.
– А в чем дело? Я думал, ты египтянин.
– Я британский подданный, но они придираются из-за каких-то неясностей в армейском свидетельстве моего отца. Это может затянуться на месяцы. Мне нужен паспорт, чтобы переждать.
Он явно не верил ни одному моему слову, однако промолчал. Скорее всего, ему было наплевать.
– Цену знаешь? – Да.
– А условия?
– Тоже.
На всякий случай он повторил цену и условия. Я сказал, что мне все ясно.
– Хорошо. Сейчас заплатишь наличными десять тысяч драхм, остальное по получении. Срок три дня.
– Да это же задаток в четверть всей суммы! Мне сказали, что задаток десять процентов, я так и рассчитывал. А теперь оказывается…
В конце концов мы сторговались на двенадцати с половиной процентах, и я вручил ему пять тысяч драхм. Он тщательно их пересчитал.
– Для паспорта нужны фотография и данные. По паспорту ты должен выглядеть натурализованным гражданином, и данные должны совпадать с тем, что значится в разрешении на проживание, понимаешь?
– Сколько фотографий?
– Хватит одной.
Я захватил с собой несколько фотографий. Он взял у меня одну, а также разрешение и начал переписывать данные.
– Но ведь здесь говорится, что ты египетский гражданин.
– У меня двойное гражданство. Вообще-то я британский подданный.
Он пожал плечами.
– Здесь написано египетский, значит, и в паспорте должно быть указано, что ты бывший египтянин. Такое правило.
– Ладно. – Я знал, что могут возникнуть неприятности, если мне придется когда-либо воспользоваться этим паспортом в Египте, но делать было нечего. Во всяком случае, передо мной стояли более важные проблемы, а именно: как раздобыть тридцать пять тысяч драхм.
Он закончил переписывать мои данные, но не вернул разрешение. Видимо, он колебался.
– Ты собираешься за кордон?
– Нет, я просто хочу продлить мое разрешение на пребывание здесь. Для этого нужен паспорт.
Я думал, что как греческий гражданин он не знаком с правилами работы бюро по иностранцам, но ошибся.
– Тогда тебе придется поставить греческую визу в новом паспорте.
– Я знаю. – Я протянул руку за разрешением, но он продолжал вертеть его в руках. Видно, он все еще приглядывался ко мне, изучая меня из-под очков очень хитрыми глазками.
– Дела у тебя, видно, идут неплохо.
– Да, сезон был довольно приличный.
– Это твой собственный автомобиль?
Возможно, он заранее знал ответ на этот вопрос, поэтому я не стал врать.
– Нет, он принадлежит миссис Карадонтис.
– Она, должно быть, чертовски щедра.
– Щедра? – Я рассмеялся.
– Если ты смог накопить так много денег.
Было ясно, какую он забрасывает удочку. Ему хотелось знать, не опасно ли иметь со мной дело, не украл ли я деньги. Он не мог себе позволить осложнения. Я тоже.
– Ну, я скопил далеко не все. Мне придется еще одолжить половину у мадам Карадонтис. – Я ухмыльнулся. – Вот почему я засмеялся, когда зашел разговор о ее щедрости. Я плачу ей восемь процентов с оборота в месяц.
Здесь я дал маху, но в тот момент ни я, ни он этого не поняли. Он мне поверил. На какую-то долю секунды даже улыбнулся. Затем вернулись к делу. Он протянул, кивнув, мое разрешение на пребывание.
– Через три дня, – сказал он. – Короче, в пятницу в это же время. И всю остальную сумму наличными, – добавил он твердо. – Ровно тридцать пять тысяч драхм.
Как будто я этого и без него не знал.
Глава III
Мадам Карадонтис жила в большой квартире недалеко от Афинской высшей технической школы.
Обычно я появлялся там дважды в неделю, чтобы отчитаться и сдать деньги за автомобиль. Я ненавидел эти визиты, даже если не было споров по поводу счетов. Дурные запахи обычно не очень меня беспокоят – запах есть запах, – но ее квартира просто воняла. Чем точно, я так и не знаю: иногда мне думалось, что ее покойным мужем. Такой запах бывает от воды с цветами, когда ее долго не меняли, только во много раз хуже.
От самой мадам К. пахло плохими духами, и оба запаха в комбинации превращались в настоящий кошмар. Ей было за шестьдесят. На верхней губе у нее росли усы, а голос походил на визг напильника. Она здорово выпивала. Я старался попадать к ней по возможности не очень поздно, чтобы она смогла просмотреть счета до того, как наберется. Иначе процедура занимала в два-три раза больше времени. Она была ярой монархисткой и после нескольких рюмок имела привычку читать вслух газетные статьи и поносить правительство. Потом начинала рассказывать, каким чудесным человеком был ее покойный муж, и, всплакнув, вновь принималась за правительство. Так могло продолжаться часами. Правда, под этот аккомпанемент удавалось задарма пропустить пару-другую рюмашек, но их никогда не хватало, чтобы перестать чуять запах.
На сей раз, однако, я подождал до половины десятого. Мне не нужно было отчитываться до следующего четверга, и я хотел, чтобы она была достаточно тепленькой, когда я начну ее обхаживать на предмет займа.
Она и точно была тепленькой. Поначалу я даже подумал, что чересчур и что теперь мне не удастся найти паузу в ее словоизлияниях, чтобы изложить свою просьбу. Лишь только я открыл дверь, она начала размахивать вечерней газетой и визжать, что опубликованная там речь Маркенизиса – сплошное предательство. Она даже не спросила, зачем я пришел. Для нее любая аудитория была лучше, чем никакой. Так что она была рада моему визиту. Она дважды прочитала речь вслух. Я потягивал бренди и поддакивал.
Я заранее тщательно обдумал все, что собирался ей сказать. Во многих отношениях она была просто старой дурой, но только не в том, что касалось денег. Здесь ей палец в рот не клади. То же самое можно сказать об ее отношении к законности и порядку. Сама она, конечно, не стеснялась мошенничать при уплате налогов, но ведь это же были ее деньги. А если речь шла о ком-нибудь другом, кто мошенничал при уплате налогов или как-то иначе, она приходила в ужасное негодование. И если бы я ей сказал, что мне нужны деньги для приобретения фальшивого паспорта, поднялся бы невероятный крик. Возможно, она обратилась бы в полицию. Нужно было придумать другую причину.
Хотя мне исполнилось всего семь лет, когда погиб мой отец, я его очень хорошо помню, так же как и некоторые его афоризмы. Он был офицером и джентльменом, это так, но в то же время и бывалым солдатом, немало повидавшим на своем веку. Он принадлежал к старой гвардии и умел, как говорится, делать так, чтобы бутерброд падал маслом вверх. Одной из первых истин, которые он мне втолковал, было: «Никогда не ври, если можно взять свое и так». Он, естественно, шутил – у него было очень развито чувство юмора, – но во всех его речениях была солидная доля здравого смысла. Когда я попадаю в очередную неурядицу, я стараюсь припомнить подходящую к случаю поговорку отца, и в девяти случаях из десяти она помогает мне выкарабкаться.
В данном случае мне пришло на ум такое высказывание: «Зачем отбивать кулаки о челюсть противника, когда проще дать ему коленом между ног».
На первый взгляд – поговорка, отражающая суть простой военной тактики – атаковать там, где можно нанести неприятелю максимальные потери с минимальными затратами. Но если вдуматься, в ней заложен гораздо более глубокий смысл. Задано наиболее уязвимое место для нанесения удара, но вместе с тем подразумевается наличие достоверных разведывательных данных. Речь идет о нападении именно на мужчину. Если твои разведчики докладывают, что придется иметь дело с женщиной, переодетой мужчиной, нужно выбирать другое уязвимое место. С другой стороны, тут определено и оружие, и границы его применения. Ведь не станете вы пытаться в обычных условиях ударить человека коленом по челюсти. Благодаря моему отцу во мне заложено немало качеств бывалого солдата вместе с инстинктивным пониманием тактики. Беда в том, что тактика не всегда срабатывает.
Прежде всего нужно было решить, есть ли у мадам Карадонтис уязвимое место и как к нему подобраться. Ее действительно уязвимым местом был, конечно, покойный супруг, но я никак не мог придумать, за что можно здесь зацепиться, чтобы она одолжила мне денег. Другим уязвимым ее местом было, как я полагал, то, что ей всегда требовался слушатель. Именно это и навело меня на одну мысль.
Сама по себе она была недурна, даже, я бы сказал, довольно-таки остроумна. Мне нужно было всего-навсего выдумать родственницу где-нибудь в Австралии или Южной Америке, чей муж умер, и попросить денег, чтобы оплатить ее проезд до Афин.
Родственница должна быть точной копией мадам Карадонтис, только без денег. Я не поскупился на усилия, чтобы хорошенько отработать свой план. Я назвал ее тетей Эрриной и написал себе от ее имени длинное умоляющее письмо. Я придумал ей адрес в Австралии. Австралию я выбрал потому, что билет на самолет оттуда наверняка стоит не меньше тридцати пяти тысяч драхм. Миссис Карадонтис знала, что моя мать была египтянкой, но не знала подробностей. Так что я превратил мамашу в египтянку греческого происхождения и придумал ей младшую сестру, тетю Эррину, которая вышла замуж за австралийского бизнесмена как раз перед второй мировой войной. Как и у мадам Карадонтис, у тети Эррины не было детей, я оставался ее единственным из живущих родственников. Ее письмо ко мне я сделал действительно трогательным. Я хотел, чтобы мадам Карадонтис почувствовала, что тетя Эррина будет до самой смерти благодарна ей за деньги, одолженные на проезд до Афин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Выпив стакан-другой вина, я отправился в сторону бухты.
У этого Геннадиу не было собственных яхт. Он выступал в качестве агента различных яхтовладельцев, оформлял фрахтовые документы, обеспечивал продовольствие. Однажды я заработал у него комиссионные, познакомив с ним пару американцев, пожелавших зафрахтовать небольшую яхту, чтобы покататься вокруг островов, так что был с ним немного знаком.
Его контора была расположена на яхтенном причале. На стенах развешаны фотографии яхт, а когда открываешь дверь, звучит корабельный колокол. За конторой находится склад, забитый консервами и спиртным. Небольшой, но доходный бизнес. Другой, может быть, и не подумал бы связываться с паспортами, но такой уж у него алчный характер. Его брат работает в полиции, вот он и запускает свои лапы куда только может. Сам он маленький, желтый, остроглазый, любит щеголять в шелковых рубашках и очень самоуверен.
Конечно, когда он меня увидел, первой его мыслью было, что я явился с деловым предложением. Когда он узнал, что это не так, его манера сразу изменилась. Она еще раз изменилась, когда я сказал о цели своего визита. Он скорчил недовольную гримасу и стал выпаливать вопросы.
– Кто направил вас ко мне?
– Друг. Друг мистера Гомеса.
На самом деле я услышал о паспортном бизнесе Гомеса от одного из «поддельщиков документов». В тот момент у меня было туго с деньгами, а поскольку мне не было никакой пользы от моего старого египетского паспорта, я продал его этому типу, который затем налепит на него пару фальшивых марок и всучит какому-нибудь простодушному матросу. Пока мы торговались о цене, он мне рассказал о Гомесе. Ему хотелось показать, с какой нечестной конкуренцией он имеет дело. После этого я порасспросил нескольких знающих людей, от которых узнал, что обращаться нужно к Геннадиу.
Как бы там ни было, не стоило давать понять Геннадиу, что о его паспортном бизнесе знают многие. Это могло бы вызвать дополнительные трудности. Так что я ничего больше не сказал и постарался напустить на себя вид человека, умеющего держать язык за зубами.
Похоже, это его удовлетворило, и он несколько смягчился. Он проводил меня в одну из складских комнат за офисом и закрыл дверь.
– Этот паспорт для тебя? – Да.
– А в чем дело? Я думал, ты египтянин.
– Я британский подданный, но они придираются из-за каких-то неясностей в армейском свидетельстве моего отца. Это может затянуться на месяцы. Мне нужен паспорт, чтобы переждать.
Он явно не верил ни одному моему слову, однако промолчал. Скорее всего, ему было наплевать.
– Цену знаешь? – Да.
– А условия?
– Тоже.
На всякий случай он повторил цену и условия. Я сказал, что мне все ясно.
– Хорошо. Сейчас заплатишь наличными десять тысяч драхм, остальное по получении. Срок три дня.
– Да это же задаток в четверть всей суммы! Мне сказали, что задаток десять процентов, я так и рассчитывал. А теперь оказывается…
В конце концов мы сторговались на двенадцати с половиной процентах, и я вручил ему пять тысяч драхм. Он тщательно их пересчитал.
– Для паспорта нужны фотография и данные. По паспорту ты должен выглядеть натурализованным гражданином, и данные должны совпадать с тем, что значится в разрешении на проживание, понимаешь?
– Сколько фотографий?
– Хватит одной.
Я захватил с собой несколько фотографий. Он взял у меня одну, а также разрешение и начал переписывать данные.
– Но ведь здесь говорится, что ты египетский гражданин.
– У меня двойное гражданство. Вообще-то я британский подданный.
Он пожал плечами.
– Здесь написано египетский, значит, и в паспорте должно быть указано, что ты бывший египтянин. Такое правило.
– Ладно. – Я знал, что могут возникнуть неприятности, если мне придется когда-либо воспользоваться этим паспортом в Египте, но делать было нечего. Во всяком случае, передо мной стояли более важные проблемы, а именно: как раздобыть тридцать пять тысяч драхм.
Он закончил переписывать мои данные, но не вернул разрешение. Видимо, он колебался.
– Ты собираешься за кордон?
– Нет, я просто хочу продлить мое разрешение на пребывание здесь. Для этого нужен паспорт.
Я думал, что как греческий гражданин он не знаком с правилами работы бюро по иностранцам, но ошибся.
– Тогда тебе придется поставить греческую визу в новом паспорте.
– Я знаю. – Я протянул руку за разрешением, но он продолжал вертеть его в руках. Видно, он все еще приглядывался ко мне, изучая меня из-под очков очень хитрыми глазками.
– Дела у тебя, видно, идут неплохо.
– Да, сезон был довольно приличный.
– Это твой собственный автомобиль?
Возможно, он заранее знал ответ на этот вопрос, поэтому я не стал врать.
– Нет, он принадлежит миссис Карадонтис.
– Она, должно быть, чертовски щедра.
– Щедра? – Я рассмеялся.
– Если ты смог накопить так много денег.
Было ясно, какую он забрасывает удочку. Ему хотелось знать, не опасно ли иметь со мной дело, не украл ли я деньги. Он не мог себе позволить осложнения. Я тоже.
– Ну, я скопил далеко не все. Мне придется еще одолжить половину у мадам Карадонтис. – Я ухмыльнулся. – Вот почему я засмеялся, когда зашел разговор о ее щедрости. Я плачу ей восемь процентов с оборота в месяц.
Здесь я дал маху, но в тот момент ни я, ни он этого не поняли. Он мне поверил. На какую-то долю секунды даже улыбнулся. Затем вернулись к делу. Он протянул, кивнув, мое разрешение на пребывание.
– Через три дня, – сказал он. – Короче, в пятницу в это же время. И всю остальную сумму наличными, – добавил он твердо. – Ровно тридцать пять тысяч драхм.
Как будто я этого и без него не знал.
Глава III
Мадам Карадонтис жила в большой квартире недалеко от Афинской высшей технической школы.
Обычно я появлялся там дважды в неделю, чтобы отчитаться и сдать деньги за автомобиль. Я ненавидел эти визиты, даже если не было споров по поводу счетов. Дурные запахи обычно не очень меня беспокоят – запах есть запах, – но ее квартира просто воняла. Чем точно, я так и не знаю: иногда мне думалось, что ее покойным мужем. Такой запах бывает от воды с цветами, когда ее долго не меняли, только во много раз хуже.
От самой мадам К. пахло плохими духами, и оба запаха в комбинации превращались в настоящий кошмар. Ей было за шестьдесят. На верхней губе у нее росли усы, а голос походил на визг напильника. Она здорово выпивала. Я старался попадать к ней по возможности не очень поздно, чтобы она смогла просмотреть счета до того, как наберется. Иначе процедура занимала в два-три раза больше времени. Она была ярой монархисткой и после нескольких рюмок имела привычку читать вслух газетные статьи и поносить правительство. Потом начинала рассказывать, каким чудесным человеком был ее покойный муж, и, всплакнув, вновь принималась за правительство. Так могло продолжаться часами. Правда, под этот аккомпанемент удавалось задарма пропустить пару-другую рюмашек, но их никогда не хватало, чтобы перестать чуять запах.
На сей раз, однако, я подождал до половины десятого. Мне не нужно было отчитываться до следующего четверга, и я хотел, чтобы она была достаточно тепленькой, когда я начну ее обхаживать на предмет займа.
Она и точно была тепленькой. Поначалу я даже подумал, что чересчур и что теперь мне не удастся найти паузу в ее словоизлияниях, чтобы изложить свою просьбу. Лишь только я открыл дверь, она начала размахивать вечерней газетой и визжать, что опубликованная там речь Маркенизиса – сплошное предательство. Она даже не спросила, зачем я пришел. Для нее любая аудитория была лучше, чем никакой. Так что она была рада моему визиту. Она дважды прочитала речь вслух. Я потягивал бренди и поддакивал.
Я заранее тщательно обдумал все, что собирался ей сказать. Во многих отношениях она была просто старой дурой, но только не в том, что касалось денег. Здесь ей палец в рот не клади. То же самое можно сказать об ее отношении к законности и порядку. Сама она, конечно, не стеснялась мошенничать при уплате налогов, но ведь это же были ее деньги. А если речь шла о ком-нибудь другом, кто мошенничал при уплате налогов или как-то иначе, она приходила в ужасное негодование. И если бы я ей сказал, что мне нужны деньги для приобретения фальшивого паспорта, поднялся бы невероятный крик. Возможно, она обратилась бы в полицию. Нужно было придумать другую причину.
Хотя мне исполнилось всего семь лет, когда погиб мой отец, я его очень хорошо помню, так же как и некоторые его афоризмы. Он был офицером и джентльменом, это так, но в то же время и бывалым солдатом, немало повидавшим на своем веку. Он принадлежал к старой гвардии и умел, как говорится, делать так, чтобы бутерброд падал маслом вверх. Одной из первых истин, которые он мне втолковал, было: «Никогда не ври, если можно взять свое и так». Он, естественно, шутил – у него было очень развито чувство юмора, – но во всех его речениях была солидная доля здравого смысла. Когда я попадаю в очередную неурядицу, я стараюсь припомнить подходящую к случаю поговорку отца, и в девяти случаях из десяти она помогает мне выкарабкаться.
В данном случае мне пришло на ум такое высказывание: «Зачем отбивать кулаки о челюсть противника, когда проще дать ему коленом между ног».
На первый взгляд – поговорка, отражающая суть простой военной тактики – атаковать там, где можно нанести неприятелю максимальные потери с минимальными затратами. Но если вдуматься, в ней заложен гораздо более глубокий смысл. Задано наиболее уязвимое место для нанесения удара, но вместе с тем подразумевается наличие достоверных разведывательных данных. Речь идет о нападении именно на мужчину. Если твои разведчики докладывают, что придется иметь дело с женщиной, переодетой мужчиной, нужно выбирать другое уязвимое место. С другой стороны, тут определено и оружие, и границы его применения. Ведь не станете вы пытаться в обычных условиях ударить человека коленом по челюсти. Благодаря моему отцу во мне заложено немало качеств бывалого солдата вместе с инстинктивным пониманием тактики. Беда в том, что тактика не всегда срабатывает.
Прежде всего нужно было решить, есть ли у мадам Карадонтис уязвимое место и как к нему подобраться. Ее действительно уязвимым местом был, конечно, покойный супруг, но я никак не мог придумать, за что можно здесь зацепиться, чтобы она одолжила мне денег. Другим уязвимым ее местом было, как я полагал, то, что ей всегда требовался слушатель. Именно это и навело меня на одну мысль.
Сама по себе она была недурна, даже, я бы сказал, довольно-таки остроумна. Мне нужно было всего-навсего выдумать родственницу где-нибудь в Австралии или Южной Америке, чей муж умер, и попросить денег, чтобы оплатить ее проезд до Афин.
Родственница должна быть точной копией мадам Карадонтис, только без денег. Я не поскупился на усилия, чтобы хорошенько отработать свой план. Я назвал ее тетей Эрриной и написал себе от ее имени длинное умоляющее письмо. Я придумал ей адрес в Австралии. Австралию я выбрал потому, что билет на самолет оттуда наверняка стоит не меньше тридцати пяти тысяч драхм. Миссис Карадонтис знала, что моя мать была египтянкой, но не знала подробностей. Так что я превратил мамашу в египтянку греческого происхождения и придумал ей младшую сестру, тетю Эррину, которая вышла замуж за австралийского бизнесмена как раз перед второй мировой войной. Как и у мадам Карадонтис, у тети Эррины не было детей, я оставался ее единственным из живущих родственников. Ее письмо ко мне я сделал действительно трогательным. Я хотел, чтобы мадам Карадонтис почувствовала, что тетя Эррина будет до самой смерти благодарна ей за деньги, одолженные на проезд до Афин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30