Ясно, ему не очень-то было приятно созерцать свидетельство его собственной продажности. Другие за столом – старший механик – немец, который нас приветствовал от имени экипажа, и молодой помощник, так свободно трепавшийся с нами ранее, – поняли намек и примолкли. Возможно, они тоже получили свою долю.
Если Гутар и терпеть не мог, когда ему указывают, он еще больше не любил, когда его игнорируют. Полуулыбочка на его губах, смахивающая на капкан, становилась все жестче по мере продолжения трапезы. Когда подали кофе, он уже не мог сдержаться. Он поднялся и подошел к капитану.
– Ив Гутар, шкипер, – произнес он. – Рад познакомиться с вами.
Капитан на мгновение как будто потерял дар речи. Потом он довольно вяло пожал протянутую ему руку.
– Ван Буннен, – отозвался он. Гутар показал на меня:
– А это мой друг мсье Симпсон. Капитан и я что-то промямлили друг другу.
– Мы очень надеемся, – твердо продолжал Гутар, – что факт нашего появления на судне несколько необычным путем не будет истолкован превратно. Мы, журналисты, как вы должны понять, иногда раскапываем сведения довольно скандального характера, которые политиканы предпочли бы скрыть. В подобных обстоятельствах нам приходится перемещаться нетрадиционным способом.
– Да, да, конечно, – сказал капитан. Трудно понять, что он подумал об этой галиматье. Но было очевидно, что в тот момент ему было удобнее сделать вид, что он нам поверил. В таком случае мы выглядели для него меньшим упреком. Он представил нам своих офицеров.
Это было в среду. Мы должны были прибыть в Порт-Саид в пятницу вечером. В четверг к вечеру капитан и Гутар сошлись – водой не разольешь. Мне было все равно. Я люблю, когда меня не беспокоят. Я старался убедить себя, что завтрашний день никогда не наступит и что мне не нужно думать о будущем.
Ночь была теплой, и мне не хотелось спать в душной каюте. Я дремал в кресле на палубе, когда ко мне присоединился Гутар. Он подтащил свое кресло к моему.
У него с капитаном было очередное заседание, и от него за километр несло голландским джином. Он был слегка пьян. Говорил он чисто и был настроен более благодушно, чем обычно.
– Ты знаешь, в чем беда нашего шкипера? – начал он.
– Перебор джина?
– Да, но главная беда не в этом. Беда в том, что джин быстро сбивает его с копыт. Пьян в стельку. – Его зубы блеснули в темноте.
– Я бы и сам с удовольствием надрался.
– Там в каюте есть еще бренди. Сходи принеси.
– С удовольствием.
– Не забудь стаканы с умывальника.
Гутар был из тех, кому всегда кто-нибудь должен подавать и прислуживать.
Когда я вернулся, он стоял у перил и смотрел на волны, бегущие от судна.
Он вылил в стаканы содержимое бутылки и швырнул ее за борт.
– Твое здоровье, – сказал он.
– Будь здоров.
Я снова уселся, и мне очень хотелось, чтобы он убрался. Не было желания ни говорить, ни думать, только бы не кончалось бренди. Он снова сел в кресло рядом со мной, растянулся и положил ноги на нижнюю планку палубных перил.
– Ты думаешь остаться в Порт-Саиде? – спросил он.
– Не дольше, чем необходимо.
– А куда потом?
– Возможно, на Кипр.
– Зачем?
– Неплохое место.
– А ты не боишься, что тебя выдадут? Они там с греками как родные.
– Сомневаюсь, что греки захотят с этим возиться. – Тем не менее эта сторона жизни Кипра не приходила мне в голову. Мне еще больше захотелось, чтобы его унесли черти.
– Я бы не рискнул. К тому же, что ты собираешься делать на Кипре?
На такой вопрос у меня не было ответа. Я что-то невнятно пробормотал.
– Ты знаешь это место, Лоренсу-Маркиш, куда идет судно? – спросил он. – Бывал там?
– Нет, не бывал.
– Мне о нем рассказывал шкипер. Это в португальском Мозамбике. Там пока еще страна для белых людей, без глупостей. Они в тех краях знают, как обращаться с макаками.
Макаки – порода обезьян, но для таких, как Гутар, это слово означает «негр», «черномазый». Меня в школе в Англии, бывало, обзывали черномазым, потому что я родился в Египте. Поскольку я вовсе не темнокожий, это меня не очень задевало. Но все же задевало. У Гутара была отвратительная способность напоминать мне о вещах, которые мне хотелось бы забыть. Я не ответил.
– Девяносто девять процентов макак, – продолжал он, – один процент белых. Но зато этот один процент кое-чего стоит. Шкипер думает, что я смог бы получить визу у португальского консула в Порт-Саиде.
Это меня ошарашило.
– Ты собираешься туда податься?
– Я об этом думаю.
– Но туда ведь сколько добираться!
– Всего семнадцать суток или около того. Шкипер говорит, что, если я подпишу контракт с ним в качестве помощника эконома, он доставит меня туда за сто двадцать пять долларов.
– Но что ты там будешь делать?
– Что-нибудь подыщу. Я знаю, как обращаться с макаками. Мне дело найдется.
– А как же язык? Ты знаешь португальский?
– Немножко знаю испанский. Мне недолго выучить. Кроме того, он говорит, там разговаривают на всех понемножку. У них есть еще один большой город, Бейра. Порт, обслуживающий Родезию. Держу пари, там многие говорят по-английски. Ты там будешь на месте.
– Я?
– А чего тебе терять?
Я попытался представить себе, что могу потерять, кроме жизни и свободы.
– У меня жена, – сказал я наконец. Он ухмыльнулся еще шире.
– Я видел ее фото. Очень ничего. Ты рассчитывал, она приедет к тебе на Кипр?
Я ни на что не рассчитывал. По правде, я не очень-то думал о Ники. Во всяком случае, у меня не было никаких иллюзий на ее счет. Когда она вернется и не найдет меня, то не станет долго горевать. Кто-нибудь займет мое место.
– Почему он хочет, чтобы ты записался помощником эконома? – спросил я.
– Чтобы не платить пассажирскую пошлину за прохождение по каналу. Может, он и тебя запишет помощником эконома. Хочешь, я спрошу? Я ему понравился.
– И когда ты должен решать?
– Завтра, до прихода в порт. Но я уже почти что решил. Хватит с меня хейеков. Чужой хлеб горек. Мне нужно что-то свое. Может, это будет в Мозамбике, может, нет. Но под лежачий камень вода не течет.
Он рыгнул и заглотал остатки бренди. Теперь он был гораздо пьяней. Бренди после джина начинало забирать. Он швырнул стакан мне на колени и поднялся. Качнувшись пару раз, он сделал усилие, выпрямился и пошел вниз.
На следующее утро я записался вторым помощником эконома и отдал капитану Ван Буннену сто двадцать пять из моих двухсот долларов.
Расставаться с деньгами было чертовски обидно, но, похоже, другого выхода не оставалось. Мне казалось, что я покупаю несколько дней, в течение которых смогу не думать.
Глава II
В Порт-Саиде я провел на берегу меньше трех часов – ровно столько, сколько потребовалось, чтобы получить визу в португальском консульстве и купить самое необходимое. Когда мы вышли из консульства, Гутар куда-то исчез, наверное, в поисках борделя, а я вернулся на судно. Мне не хотелось лишний раз искушать судьбу. Вступив на борт корабля, я вздохнул с облегчением.
На следующий день рано утром «Волвертем» присоединился к каравану судов, направлявшемуся на юг по Суэцкому каналу. Остановка в Суэце была короткой, и я не сходил на берег. Вскоре мы опять были в пути, взяв курс через Суэцкий залив к Красному морю.
«Анальное отверстие мира» – так, бывало, называл мой отец Красное море. Он проходил по нему на военном транспорте летом, и двое солдат, служивших в Индии и привычных к жаре и влажности, скончались от теплового удара. Он рассказывал мне, что людям престарелым и страдающим сердечными болезнями опасно проплывать летом по Красному морю, даже на больших комфортабельных лайнерах. Теперь-то, конечно, на таких лайнерах работает кондиционер.
«Волвертем», однако, не был лайнером, и на нем не было кондиционеров, к тому же у него была неисправна вентиляция.
Слава богу, был конец сентября, а не июль или август, но все равно это был сущий ад. Дул удушающий ветер, солнце налило нещадно, металлическая арматура на палубе так накалилась, что к ней нельзя было прикоснуться. На третий день после Суэца температура воды, как нам сказали, была двадцать восемь градусов по Цельсию. Ночью было не лучше, чем днем. Находиться в каюте было невозможно. Мы спали на палубе. Даже бывалый Гутар признал, что ничего хуже он не встречал, даже в Северной Африке.
И тогда опять начал барахлить конденсатор.
Я ничего не понимаю в судовых машинах. Гутар говорил, что неполадки связаны с утечкой морской воды из конденсатора и ее попаданием в пресную воду бойлеров. Если такую утечку не удается остановить, судно может прийти в полную негодность.
Неисправный конденсатор на «Волвертеме» только что чинили в Пирее. Теперь его снова нужно было чинить. Оставалась слабая надежда, что удастся дотянуть до Адена на втором конденсаторе.
На четвертый день после Суэца скорость упала наполовину. И, естественно, чем медленнее мы тащились, тем жарче становилось. В машинном отделении температура перевалила за пятьдесят. В кают-компании было не намного лучше.
Днем по радио мы услышали, что в Адене бастуют докеры и нам поэтому придется направиться в Джибути, который во французском Сомали, чтобы стать на ремонт.
Вечером же я совершил ужасную ошибку.
Виноват был целиком и полностью капитан Ван Буннен.
Неполадки на судне, непрерывные переговоры по радио с агентами владельцев корабля, находившимися в Адене, перспектива стать на ремонт в незнакомом порту – все это и еще жара доконали его. Он набрался до предела на два часа раньше обычного.
В результате Гутар появился на палубе задолго до того, как можно было лечь спать. Он принес с собой от капитана чуть початую бутылку голландского джина. Послал меня за стаканами. Мы выпивали и беседовали. Я, конечно, уже малость выпил перед этим и почти ничего не ел из-за жары. Поэтому я не то чтобы нализался, но прилично расслабился.
Мы поговорили немного о нашем путешествии. Гутар не имел ничего против остановки в Джибути. Наоборот, он даже предвкушал такой поворот дел, так как надеялся встретить там кого-нибудь из сослуживцев по армии. Вот тут-то он стал распространяться о своих армейских похождениях в Индокитае и Алжире.
Разговоры такого рода как зараза. Стоит встретиться двум старым солдатам и стоит только одному начать вспоминать былые походы, так и другой обязательно тоже станет ворошить былое. И тогда беседа может длиться бесконечно, правда в ней переплетается с ложью, и обоим все равно, где та, а где другая, лишь бы ложь походила на правду, а правда была не слишком невероятной.
Я, конечно, не старый солдат, но из-за своего отца иногда чувствую себя таковым. Мне сдается, что все это довольно естественно, однако поддаваться таким эмоциям нужно с оглядкой, а то можно попасть в западню. Если ты воображаешь себя кем-то другим, не нужно зарываться, а то и в самом деле поверишь на какое-то время, что ты тот, кем себя воображаешь. Иногда это не имеет значения, но в некоторых случаях можно влипнуть в жуткую историю.
Все началось с одной моей реплики.
Гутар рассуждал о том, как по-разному ведут себя люди в бою. Потом начал рассказывать об офицере, под чьим началом он служил и который неукоснительно исполнял все требования устава, был образцом работоспособности и мастером принимать решения, но, когда впервые попал под огонь, совершенно растерялся. Раз об этом рассказывал Гутар, то, естественно, именно сержант Гутар был вынужден вмешаться, взять на себя командование и спасти положение. Офицера потом перевели в подразделение связи.
– Знаем мы таких, – сказал я. – Гонор да моча. – Это было одно из выражений моего отца. Он частенько так говорил о командирах. В переводе на французский фраза звучала довольно забавно.
Гутар рассмеялся и попросил меня повторить выражение.
Я объяснил его происхождение.
– Так твой отец был английским офицером? – спросил он с любопытством.
– Ну да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30