— Да погодите вы! — Колодникову, чтобы остановить собеседников, пришлось щедро ливануть матом. — Я еще не все сказал. Рыба гниет с головы. Вот когда не только москвичи, но и те наверху — правительство, дума, банкиры, — когда все они почувствуют на своем загривке взгляд киллера, вот тогда они поймут, что потеряли не только милицию, но и свое право на жизнь. А те, кто за них голосовал, за этих придурков недорезанных, все они поймут, что власти в стране нет. И надо будет наводить порядок.
— И выберут нового Сталина, — буркнул Зудов.
— А че, Сталин мужик что надо был. Чечню в две бы недели скрутил в бараний рог, — высказался Демидов.
— Да не в том дело! — отмахнулся Андрей. — Сталин будет или не Сталин!
Главное, что снова начнут наводить порядок.
— Ну, это когда? — возразил Мазуров. — Когда нас не будет?
— Нет, Пашка вон говорит, лет через пять, — Андрей кивнул в сторону Зудова, уже забывшего о споре и в уголке курлыкавшего по телефону с женой.
— Да нет, больше, через десять, двадцать, — упорствовал подполковник. — Тогда и платить начнут, и льготы все вернут. Только найдут ли тогда таких дураков, как мы с вами, — вот в чем вопрос?
Расстались они в одиннадцатом часу, причем Демидова пришлось провожать до квартиры, а Колодникова до подъезда.
Жена Мазурова, строгая и даже несколько суровая Ирина Ивановна, очень удивилась, увидев мужа в форме с папкой в руках.
— Ты чего это вырядился, как на карнавале? — спросила она.
— Почему на карнавале? — обиделся Мазуров. — Я при исполнении. Попросили поработать.
— Как это «поработать»? — не поняла супруга. — Ты снова в угро, что ли, устроился? Ты мне сказки не рассказывай, кто ж это тебя возьмет с твоими-то болячками?
Пока Мазуров переодевался, жена устроила ему допрос по всей форме.
— Нет, ты что молчишь-то, рассказывай, как это ты снова работать пошел?
— Да нет, это я так, на общественных началах.
— Ах, вот даже как! Призвали старого коня в стойло, а он и побежал, дурак!
Это кто ж такой умный это придумал? Ну, говори!
— Ну, Колодников, — сознался Михалыч.
— Андрюшка?! Ну, я ему завтра позвоню, скажу все, что о нем думаю! Нашел тоже мне пионера-активиста!
— При чем тут пионер, парни просто зашиваются, у них там куча трупов, надо помочь.
— Так, и много ты убийц поймал сегодня? — продолжала ехидничать жена. — Всех переловил или Андрею немного оставил?
— Да при чем тут убийцы, я просто прошелся по рынку, поговорил с народом, тряхнул старую агентуру. Обычная прогулка по городу.
— Ой-ой! — продолжала насмехаться Ирина. — И никого не задержал, никуда не ввязался? Ни в жизнь этому не поверю! А если у тебя сердце откажет, об этом ты думал, нет? Как на дачу поработать, так ему нельзя, а как в самую жару по городу шастать, воров ловить, так ради бога!
Мазурова наконец прорвало:
— Нет, ты что взялась пилить-то?! Лучше бы накормила, с утра маковой росинки во рту не было. Пилит и пилит!
Это был безотказный номер. Упреки в свой адрес как хозяйки дома Ирина Ивановна воспринимала болезненно, так как содержала дом в идеальном порядке.
— Иди, готово все давно. Уже остыло сто раз, опять разогревать придется.
За ужином Ирина вспомнила еще кое-что.
— Да, тебе тут один мужик телефон оборвал, раз пять звонил, с такой смешной фамилией. Не то Качан, не то Кочкин…
— Может, Кочин? — насторожился подполковник. — Николай Кочин?
— Может, и так, по имени не представился.
— Что еще сказал?
— Ничего не сказал, перезвонит попозже.
«Неужели Николай что-то накопал? Быстро. Так просто звонить он не будет, слишком всего боится», — решил Михалыч. Остаток вечера он ждал звонка стукачка, но лишь в час ночи, когда они только уснули, позвонил дежурный по городу.
— Товарищ подполковник, капитан Бармин.
— А, здорово, Николай.
— Неудобно вас тревожить, Иван Михайлович, но дело серьезное. Мы тут одного пацана задержали по подозрению в совершении тяжких телесных повреждений, но он хочет говорить только с вами.
— Вот как? — удивился Мазуров. — Как фамилия?
— Ежов Виктор Иванович. Восемьдесят третьего года рождения, проживает на Херсонской.
«Быстро он, однако, сгорел, дня не прошло», подумал Мазуров, а потом поинтересовался:
— Машина у тебя есть под рукой?
— Дежурка.
— Высылай, еду.
Выслушав разговор мужа, Ирина Ивановна молча отвернулась и снова заснула.
Она двадцать лет была женой милиционера и бурно реагировала на подобные ночные звонки и выезды только первые пять лет супружеской жизни.
Знакомую тщедушную фигурку Витьки Ежова Мазуров увидел за железной решеткой «обезьянника». Коротко глянув в его сторону и отметив полное отчаяние подростка, Михалыч зашел к дежурному.
— Здорово, Николай. Ну, что тут у тебя по этому орлу?
— Приветствую, Иван Михайлович, — капитан извиняюще развел руки, — уж простите, что потревожили, но дело такое. В десять тридцать группа немедленного реагирования выехала на Севастопольскую, там была пальба, какой-то придурок стрелял из обреза по фонарям, вроде бы и труп есть. Когда приехали, стрелка там, конечно, уже не было, а труп оказался алкашом. На обратном пути проезжали Соцгород и увидели, как у одного из бараков толпа парней пинает какого-то бедолагу. Наш «уазик», конечно, спугнул их, и они сделали ноги. Но одного они все же успели прицепить.
— Этого Ежова? — Мазуров кивнул в сторону «обезьянника».
— Да. Начали допрашивать, а он уперся как бык и твердит, что хочет разговаривать только с вами. Что, давний знакомый?
— Да нет, наоборот, сегодня только познакомились. А этот, жертва, что с ним?
— В реанимации, в тяжелом состоянии. Врачи говорят, что выживет едва ли.
Отбивную из него сделали. Живого места нет, все переломано.
— Кто такой — неизвестно?
Капитан заглянул в бумаги.
— Да нет, известно. У него с собой даже оказался паспорт, редкая удача.
Вот, Кочин Николай Петрович.
— Кто?! — вскрикнул Мазуров.
— Кочин. А что?
Рука Мазурова автоматически полезла за сигаретами.
— Знавал я этого человечка, — пробормотал он, закуривая. — Интересно!
Очень интересно. Кто ведет дело?
— Колесников. Он сейчас в седьмом кабинете.
— Хорошо, я займусь этим, — кивнул Мазуров и начал подниматься на второй этаж.
— Только, Михалыч, по новому УПэКа ты не имеешь права допрашивать его без адвоката.
— Да я и не буду его допрашивать, так просто побеседую, — отмахнулся Мазуров,недобрым словом помянув создателей этого дебильного Уголовно-процессуального кодекса.
Бармин был доволен. Никого из отставников он в подобном случае беспокоить бы не стал, но Мазурова Николай знал давно и верно рассчитал реакцию подполковника на ночной звонок.
Вадима Колесникова Мазуров застал мирно спящим в старом, обшарпанном кресле. Растолкав оперативника, он спросил:
— Ну, как дела, спящая красавица?
Тридцатилетний Вадим Колесников, рослый, курносый парень, мало походил на красавицу, тем более спящую. Приходу подполковника обрадовался.
— А, Михалыч! Слава богу, ты приехал, а то этот щенок, кроме тебя, ни с кем больше говорить не хочет.
— Чего это он так?
Мазуров не слишком жаловал Колесникова как оперативника, тот присутствовал на работе «от и до», ни минутой больше, и не слишком выкладывался. Плюс ко всему Вадим любил выпить, а эту слабость Михалыч мог простить только фанатику своего дела Колодникову, а не такому сачку, как Колесников.
— Откуда я знаю, — развел руками опер, — сам его сейчас спросишь. Не родственник твой?
— Родственник, — подтвердил Мазуров, — по Адаму с Евой.
Колесников засмеялся, ушел и вскоре вернулся с Ежовым. Только по тому, как напряженно парень уселся на стул, Мазуров понял, что разговор будет трудным.
Витька так зло сверкнул глазами в сторону Колесникова, что подполковник подтолкнул оперативника к двери.
— Иди, Вадим, поспи в дежурке.
Когда они остались вдвоем, Мазуров закурил и протянул сигарету Ежову. Тот ее взял, но зажигалку словно не заметил, а сразу заговорил горячо и путано.
— Я не виноват, я вообще туда случайно попал! Шел домой, а тут они, я этого мужика и пальцем даже не тронул!
— Ну-ну, — подполковник достал из папки заявление Уткина, показал его парню. — И тут ты случайно оказался. Проходил мимо с трубой в руке. Если бы не я, то ты бы этого отставного майора шандарахнул трубой, и готово, суши сухари на долгие года. А у него двое детей, между прочим. Так что, парень, я тебе не верю. И суд не поверит. И поедешь ты лет на десять в очень далекие края.
В приоткрытую дверь заглянул Бармин и сказал только одну фразу:
— Михалыч, этот Кочин умер.
Мазуров кивнул и повернулся к своему подопечному.
— Ну что, слыхал? Это уже совсем другая статья, и по полной катушке.
Ежов сидел опустив голову, сквозь короткий ежик волос от затылка ко лбу был отчетливо виден длинный белый шрам и параллельно ему еще один, поменьше.
«Да, похоже, ему тоже доставалось по жизни не одно птичье молоко, — подумал Мазуров, — пирожными его редко кто кормил».
— Я его не бил, — упрямо повторил парень, — вообще не бил.
— Давай начистоту. — Мазуров положил на стол свои огромные кулаки, посмотрел на них так, словно увидел впервые. — Если ты не бил, то скажи кто?
Это ведь твой район. Сам говорил, что шел домой, а они тебя позвали, значит, ты всех их знаешь. Так?
Витька молчал.
— Пойми, твое спасение сейчас только в твоих руках, — убеждал его подполковник. Пацан медленно покачал головой.
— Не могу.
— Боишься?
— Ничего я не боюсь! — окрысился Ежов.
— Боишься. — Мазуров достал еще одну сигарету, озабоченно заглянул в пачку. Разговор обещал быть долгим, и запасов никотина должно хватить. — И еще как боишься. Вон аж стул мокрый.
— Я не боюсь, просто западло пацанов продавать, — процедил он сквозь зубы.
— А-а, вон ты о чем! — рассмеялся Михалыч. — Так ты о высоких материях!
Значит, нам тогда и разговаривать не о чем, значит, сядешь на полную катушку, и по убийству Николая Кочина, и по делу этого вертолетчика тоже. — Мазуров кивнул на свою папку:
— Знаешь сколько теперь тебе в сумме светит?
Ежов молчал, он по-прежнему боялся избегать взгляда старого сыщика.
— А я тебе скажу. Как рецидив, а дело вертолетчика пойдет первым, значит, Кочин уже второй. Это как минимум пятнашка. И скажи спасибо этому долбаному Евросоюзу, что отменили смертную казнь, а то мог бы и загреметь на вышак. Хотя еще неизвестно, что лучше.
Мазуров в возбуждении опять было взялся за пачку, потом вспомнил, что там осталось всего три сигареты, и отбросил в сторону.
— Ты хочешь этого? — повысил голос Мазуров. Ежов отрицательно мотнул головой.
— Так, уже лучше. Тогда говори, кто его бил?
— Ну не могу я это сказать! — снова взорвался Витька. — Меня же они потом убьют! Затопчут, как этого хмыря…
— Вот это другой разговор! По крайней мере, теперь честно.
Мазуров не удержался и все-таки закурил.
— А то «слово чести», братство до гроба! Бабушка тебя давно воспитывает? — неожиданно сменил он тему.
— С пяти лет, — буркнул Витька.
— Где родители?
— Отец умер, а мать прав лишили материнских. Не знаю, где она сейчас, может, и померла давно.
— Понятно. Бабушку любишь? Витька кивнул.
— Как у нее здоровье?
— Не очень. Давление высокое.
— Давление — это плохо. Тут может быть и инфаркт, и инсульт. С этим шутить нельзя. Как думаешь, она обрадуется, если узнает, что тебя посадили на пятнадцать лет?
— Нет, — тихо шепнули Витькины губы.
— У тебя и девчонка поди есть?
— Да.
— Как зовут?
— Люська.
— Сколько ей лет?
— Пятнадцать.
Мазуров усмехнулся, покрутил головой. Витька зло скривился, но подполковник был уже серьезен.
— Знаешь, как все это будет? Не смотри так, не думай, что я гадалка, гадать тут нечего, все проверено, и не раз. За тяжкие преступления у нас под амнистию не попадают, значит, сидеть будешь от звонка до звонка. Пятнадцать плюс пятнадцать, значит, когда ты выйдешь, Люське твоей будет уже тридцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46