Одна половина личного состава состоит из штурмовиков, а другая — из снайперов. Я начинал работу в ПОЗ в качестве снайпера. Снайперы тренировались в Снайперской школе морской пехоты. Время от времени мы, так сказать, меняли свое амплуа: штурмовики упражнялись в стрельбе, а снайперы учились с помощью взрывчатки сносить ворота. В 1995 году в ПОЗ произошла реорганизация, которая пошла ему только на пользу. Тем не менее снайперы ПОЗ, как и прежде, вынуждены были неделями мокнуть под снегом и дождем, изучая слабые стороны противника, чтобы потом взять его под прицел. Между прочим, случалось, что мы спасали террористам жизнь, то есть не стреляли в них, когда убеждались, что они не в состоянии оказать сопротивление. Зато всякий раз, когда мы нажимали на курок, мы знали, что можем вызвать на себя целое море огня.
— У меня такое ощущение, что вы в этом самом огненном море уже побывали.
— Побывал. На одном из своих первых заданий, когда нас направили в Вако.
— Понятно...
— В настоящее время я приписан к группе «Чарли», которая входит в «Голубой отряд». — «Входила», — мысленно поправил себя Веб. Группы «Чарли» больше не существовало.
— Насколько я понимаю, вы не агент ФБР в чистом, так сказать, виде.
— Это почему же? Мы все считаемся агентами ФБР. Для того чтобы попасть в ПОЗ, нужно три года проработать в Бюро и обладать качествами, которые требуются в этом подразделении. Если все это имеется в наличии, можно подавать по команде рапорт о переводе. Кстати сказать, люди из ПОЗ имеют такие же жетоны и удостоверения личности, как и все сотрудники ФБР. Но мы в ПОЗ держимся особняком. У нас все свое: и здания, и стрельбища, и средства передвижения. И задания нам дают особые — не такие, как всем. Кстати сказать, тренировочная база у нас тоже особенная.
— Что же вы там отрабатываете?
— Стрельбу по мишеням, ближний бой, рукопашный бой — да мало ли что. Все эти умения необходимо поддерживать на высоком уровне.
— Как-то у вас все слишком по-военному.
— Наша служба и впрямь очень похожа на военную, а мы — самые что ни на есть заправские вояки. Если находишься на дежурстве и вдруг раздается сигнал тревоги, то собираешься — и едешь. А когда наше подразделение отдыхает, мы тренируемся. Помимо всего прочего, мы и альпинизмом занимаемся, и с вертолетов на деревья прыгаем, и проводим учебные морские десантные операции. А еще мы должны уметь ориентироваться на местности, вести разведку, оказывать первую помощь. Поверьте, скучать нам не приходится, и дни пролетают быстро.
— Нисколько в этом не сомневаюсь, — сказала Клер.
Веб уперся взглядом в свои ботинки; некоторое время они сидели в абсолютном молчании.
— Когда собираются вместе пятьдесят здоровенных самцов, это, я вам скажу, далеко не всегда здорово. — Он улыбнулся. — Мы постоянно пытаемся что-то друг другу доказать, продемонстрировать свое преимущество. Знаете ружья фирмы «Тайзер» с парализующими электрическими стрелами?
— Да, мне приходилось такие видеть.
— Однажды мы решили посоревноваться — выяснить, кто быстрее придет в себя после попадания такой стрелы.
— Какой ужас! — воскликнула Клер.
— Я бы сказал, настоящее сумасшествие, — добавил Веб. — Ну так вот. Я проиграл. Рухнул на землю, как пораженный током электромонтер на линии. Но попробовать-то было надо, правда? Ничего не поделаешь, уж такой у нас характер. Соревновательный. — Вдруг его лицо стало серьезным. — Но в своем деле мы специалисты. А работа у нас трудная. Мы делаем то, что никто не хочет делать. Наш девиз — «Спасай человеческие жизни». И мы в большинстве случаев добиваемся успеха и спасаем их. И еще: мы все тщательно обдумываем, прежде чем отправиться на операцию. Потому что ошибки в таком деле, как наше, быть не должно. Тем не менее они все равно случаются. И когда нас постигает неудача, на нас обрушиваются средства массовой информации, нас пытаются привлечь к суду, а люди, которых мы защищаем, начинают вопить, требуя нашей крови. Все это очень трудно пережить. Возможно, если бы я после Вако ушел из ПОЗ, вся моя жизнь сложилась бы по-другому.
— А почему вы не ушли?
— Потому что я обладаю особыми умениями, которые могу и должен использовать, чтобы защищать честных граждан и эту страну от людей, всячески стремящихся им навредить.
— Звучит очень патриотично. Но некоторые циники могут обвинить вас в лицемерии и склонности к насилию.
Прежде чем ответить, Веб несколько секунд молча на нее смотрел.
— Я вот все думаю, что бы запели воротилы массмедиа, если бы какой-нибудь колющий героин наркоман приставил им к носу охотничий обрез, угрожая разнести голову на куски. И что бы они стали делать, если бы оказались в безлюдном месте рядом с психом, который считает себя Иисусом Христом и желает, чтобы его паства переселилась вместе с ним в лучший мир, обратившись в огненный шар при помощи принесенного им с собой динамита. Если господам циникам моя мотивация и мои методы не по вкусу, пусть они сами попробуют бороться с такими типами. Уверен, ничего у них не получится. Однако они требуют от нас идеального, в прямом смысле, поведения, забывая, что мы живем в далеко не идеальном мире. При этом они защищают убийц, трубя на всех перекрестках о нарушении их прав и предоставляя в их распоряжение лучших адвокатов. Не скрою, в руководстве Бюро много недалеких людей, которые отдают глупые приказы. Их-то и следовало бы лишать высоких постов за некомпетентность. Но как можно обвинять во всех смертных грехах парней вроде меня, которые, выполняя эти приказы, рискуют своей головой, потому что считают, что зло должно быть наказано? Я лично этого не понимаю, но таков мир, в котором я живу и работаю. Как говорится, доктор Дэниэлс, добро пожаловать в ад.
Почувствовав, что его начинает бить дрожь, Веб глубоко вздохнул и посмотрел на Клер, которой тоже явно было не по себе.
— Извините, — наконец произнес он. — Когда я начинаю разговаривать на такие темы, то всякий раз сбиваюсь на патетику.
— Это я должна перед вами извиниться, — сказала она. — Должно быть, временами ваша работа кажется вам неблагодарной.
— Кажется. Вот сейчас, к примеру.
— Расскажите мне о вашей семье, — попросила Клер, когда установившаяся в комнате напряженная тишина стала затягиваться.
Веб заложил руки за голову и еще несколько раз глубоко вздохнул.
«Держись, старина Веб, — сказал он себе. — Ты должен через это пройти. И пройдешь. Главное, чтобы пульс не превышал 64 ударов в минуту».
Потом, наклонившись к Клер, он сказал:
— Отчего же не рассказать? Расскажу. Я — единственный ребенок в семье. Родился в Джорджии. Когда мне исполнилось шесть, мы переехали в Виргинию.
— "Мы" — это кто? Вы с отцом и матерью?
Веб покачал головой.
— Нет, только я и мать.
— А ваш отец?
— Он не поехал. Штат Джорджия не отпустил его.
— Он что же — работал на правительство?
— В определенном смысле. Он сидел в тюрьме.
— За что же он отбывал срок?
— Я не знаю.
— Неужели вы такой нелюбопытный человек?
— Нелюбопытный. Если бы меня это интересовало, я бы узнал.
— Ладно, оставим это. Итак, вы переехали в Виргинию. Что же дальше?
— Моя мать снова вышла замуж.
— Каковы были ваши взаимоотношения с отчимом?
— Прекрасные.
Клер промолчала, ожидая, что он продолжит. Но поскольку он молчал, сказала:
— Расскажите мне о ваших отношениях с матерью.
— Она умерла девять месяцев назад, поэтому у меня нет с ней никаких отношений.
— От чего она умерла? — спросила Клер. — Если не хотите, можете не отвечать.
— Название болезни начинается на букву "п".
На лице Клер проступило смущение.
— Вы, наверное, хотели сказать на "р"? То есть от рака?
— Нет, на "п". То есть от пьянства.
— Вы сказали, что поступили в ФБР случайно. Может быть, у вас все же имелась причина?
Веб окинул ее быстрым взглядом.
— Вы хотите спросить, не стал ли я копом из-за того, что мой отец — преступник?
Клер улыбнулась.
— Вы хорошо улавливаете намеки.
— Честно говоря, Клер, я до сих пор не понимаю, почему я все еще жив, — тихо сказал Веб. — Я должен был погибнуть вместе со своими ребятами. И это сводит меня с ума. Меня угнетает, что я — единственный из всех — остался в живых.
Улыбка на губах Клер мгновенно растаяла.
— Это серьезное заявление. Давайте поговорим об этом.
Веб некоторое время нервно сжимал и разжимал кулаки. Потом он встал с места и выглянул в окно офиса.
— Надеюсь, это останется между нами?
— Да, — сказала Клер. — Можете быть в этом уверены.
Веб сел на место и сразу же заговорил:
— Я вошел в аллею. В таких операциях я обычно бываю руководителем группы. Мы уже подходили к месту проведения операции, как вдруг... как вдруг... — Тут он замолчал, но через секунду заговорил снова: — Как вдруг я словно окаменел. Потерял способность двигаться. И никак не мог понять, что происходит. Группа уже вошла во двор, а я не смог. Наконец, собрав все силы, я двинулся вперед, но у меня было такое ощущение, словно я вешу тысячу фунтов, а мои ноги и руки отлиты из бетона. И тогда я упал. Просто потому, что не мог держать этот вес. А потом... — Он замолчал и закрыл лицо рукой, как будто пытаясь укрыться от нахлынувших на него воспоминаний. — А потом застрочили пулеметы. Но я остался в живых. Я выжил, а вся моя группа погибла.
Клер ничего не записывала, просто смотрела на него.
— Хорошо, что вы сказали мне об этом, Веб. Такое должно выйти наружу.
— Ну вышло — и что с того? Думаете, мне стало легче? Ведь мне нечего к этому добавить. Я проявил слабость. Струсил. И в этом-то все и дело.
Клер заговорила ровным, спокойным голосом:
— Веб, я понимаю, что обсуждать все это вам очень непросто, но мне хотелось бы знать о событиях, которые предшествовали вашему так называемому окаменению. Главное, рассказывая об этом, вы должны припомнить каждую мелочь. Это может быть очень важно.
Веб рассказал ей о том, что произошло, во всех деталях, начиная с того, как распахнулись дверцы «субурбана» и они выскочили на улицу, и заканчивая той минутой, когда он, не имея возможности пошевелить ни рукой ни ногой, наблюдал за расстрелом своих товарищей. Когда он закончил свое повествование, им овладело состояние полной опустошенности: казалось, вместе со словами он выплеснул наружу свою душу.
— Похоже, вас и в самом деле парализовало, — сказала Клер. — Но вот что я пытаюсь понять: чувствовали ли вы симптомы надвигающегося паралича до того, как он вас охватил? Быть может, вами неожиданно овладел непонятный страх? Или у вас началось сердцебиение, участилось дыхание, выступил холодный пот или пересохло во рту?
Веб снова проанализировал каждый свой шаг с момента высадки у автомобиля, даже попытался вспомнить свои тогдашние ощущения. Так ничего нового и не припомнив, он уже хотел было отрицательно покачать головой, как вдруг перед его мысленным взором предстало лицо сидевшего в аллее мальчугана.
— В аллее я встретил ребенка, — сказал он. Он не хотел рассказывать Клер о том, какое важное значение для расследования имеет Кевин Вестбрук, но он мог с чистой совестью поведать ей кое-что другое: — Когда мы проходили мимо, он что-то сказал. Что-то довольно странное. Помню, что при этом голос у него был хрипловатый — как у старика. Глядя на него, сразу можно было сказать, что жизнь обошлась с ним неласково.
— Вы не запомнили, что он тогда сказал?
Веб покачал головой.
— Никак не могу вспомнить. Знаю только, что он произнес нечто странное.
— Но то, что он сказал, оказало на вас определенное воздействие, не так ли? Вы ощутили что-то — помимо обычных жалости и сочувствия?
— Послушайте, доктор Дэниэлс...
— Называйте меня, пожалуйста, Клер.
— Договорились. Так вот, Клер, я далеко не святой — да и моя работа никак к этому не располагает. Поэтому, находясь на задании, я стараюсь ни о чем, кроме своего дела, не думать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105