— Но только отчасти. Дураки в нашем бизнесе долго не живут — я имею в виду полных дураков, клинических...
— У тебя деньги есть, Базилио? — спросила Катя, озираясь в поисках зеленого огонька.
— Деньги есть, — с готовностью откликнулся Валера. — А зачем?
— А на такси. Или мы пойдем пешком?
— Зачем? — пожал плечами ее спутник. — Я на машине.
— Ты? — всплеснула Катя рукавами брезентового балахона. — Это ж надо!
Она оглядела короткий ряд автомобилей, припаркованных у подъезда ее шестнадцатиэтажки. Здесь было трое “Жигулей” разных моделей, одна “волга”, два “опеля”, забрызганный грязью до самой крыши “порше” и припаркованная чуть в стороне “таврия” с проржавевшими передними крыльями. Катя направилась к “таврии”, благодаря небо за то, что у этого трепача есть хоть какое-то средство передвижения.
— Тпр-р-р, — сказал сзади трепач. — Немного правее.
Он вытянул руку с зажатыми в ней ключами к скучавшему меж двух “Жигулей” глазастому “порше”, и “порше” приветственно пиликнул в ответ, мигнув подфарниками. Обойдя остолбеневшую Катю, ее спутник отпер дверцу “порше” со стороны пассажира и сделал приглашающий жест.
— Прошу, — сказал он. — Эх, прокачу!
— Это твоя? — не поверила Катя. Брезентовый балахон до пят очень не вязался с этой сверкающей под слоем отечественной грязи заграничной игрушкой.
— Если на клетке с ослом написано “тигр”, не верь глазам своим, — торжественно процитировал Валера, небрежно плюхаясь на водительское сиденье. — И наоборот. Ну, ты едешь или нет?
Катя недоверчиво посмотрела на него и с опаской села рядом. Кожаное сиденье приняло ее, как родную. При взгляде через лобовое стекло этого автомобиля мир казался не таким мрачным.
— Я ведь уже сказал, что одолжил плащ у соседа, — сказал Валера, демонстрируя практическую телепатию.
— А разве я что-нибудь сказала по этому поводу? — подняла брови Катя и тут же поморщилась — оказалось, что это довольно болезненная операция.
Валерий Панин по кличке Студент ничего на это не ответил. Он включил передачу и дал газ. Форсированный двигатель бархатно взревел, и по самую крышу забрызганный грязью “порше”, одним броском оторвавшись от тротуара, промчался по подъездной дорожке и круто вывернул на обсаженную желтыми полуоблетевшими липами улицу, с трудом разминувшись с битком набитым омоновцами “уазиком”, неторопливо заворачивавшим на стоянку у дома.
— Вот сучий потрох, — сказал водитель “уазика” сидевшему рядом с ним на “хозяйском” месте капитану, провожая “порше” неприязненным взглядом. — На собственные похороны торопится, гонщик.
— Да, — подтвердил капитан, опуская стекло и выбрасывая на дорогу окурок, — сейчас каждый второй — гонщик. Купит себе права и смерти ищет.
— Смотри, — сказал Кате Валерий Панин, кивая на зеркальце над лобовым стеклом, в котором маячила, удаляясь, забрызганная корма “лунохода” с забранным решеткой непрозрачным от грязи окошком. — Нашлась все-таки в вашем подъезде живая душа.
— Думаешь, это ко мне? — спросила Катя.
— А что, в вашем доме часто случаются мокрухи со стрельбой? — спросил Панин, обожавший отвечать на вопросы подобным образом.
— Редко, — ответила Катя. — По крайней мере, на моем этаже. — Она немного подумала и покачала головой. — Вот Сан Саныч удивится...
— Какой Сан Саныч? — резко повернулся к ней Студент. — Не Селиванов, часом?
— Селиванов, — удивленно протянула Катя. — А что?
— Ты откуда его знаешь? — спросил Валера, излишне резко, по мнению Кати, вписываясь в очередной поворот.
— Встречались пару раз, — пожала она плечами. — И сегодня утром он заезжал. Расспрашивал про... ну, про Верку.
— Про кого? Ах, да... Черт, как неудачно!
— Почему неудачно?
— Да потому, что я у твоего Сан Саныча, как говорил Штирлиц, под колпаком, и как раз по этому делу. Эти клоуны в “воронке” видели мою машину, и это дойдет до твоего Сан Саныча не позднее завтрашнего утра, а ему палец в рот не клади. По крайней мере, два и два сложить он сумеет.
— И что получится?
— Получится масса лишнего народа, и все с пистолетами, и все, что характерно, самые умные... А весь их ум заключается в том, что они — менты, а все остальные, сколько их ни есть на белом свете — преступники. Если не кинетические, то, как минимум, потенциальные... Ну, ты как — еще не передумала охотиться на Профессора?
— На Профессора?.. А это кто?
— Твоя фотомодель. Коз-з-зел.
— Его Профессором зовут? Похож.
— На ходячего покойника он похож, сволочь. А я-то, дурак, день потратил, за Банкиром гоняясь, чуть Богу душу не отдал...
— Слушай, Валера, ты все-таки расскажешь мне, что происходит? Ты ведь, похоже, в курсе.
— Непременно, — пообещал Валера, не отрывая взгляда от дороги. — Как-нибудь в другой раз. Такие вещи надо рассказывать в спокойной обстановке, а то я распереживаюсь и кого-нибудь перееду.
— Ой, — воскликнула вдруг Катя, — смотри, моя редакция!
Валера повернул голову. Они проезжали мимо старого помпезного дома, выстроенного в парадном стиле достопамятных тридцатых годов, над главным входом которого в ряду прочих блестела черно-золотая вывеска, гласившая, что здесь расположена редакция еженедельника “Инга”. Засмотревшись на пестрящие вывески, Студент едва не проглядел светофор и затормозил так резко, что Катя ткнулась лбом в стекло.
— Ну и что? — сдерживаясь, спросил он.
— Дрова везешь... — недовольно буркнула Катя. — Я тут работала, а потом меня вышибли и последний репортаж свистнули.
— Вышибли, надо полагать, за аморальное поведение? — спросил Панин, наблюдая за светофором.
— С точностью до наоборот, — ответила Катя.
— Кино, — покачал головой Панин. — А репортаж-то хоть хороший был?
— Я плохих не делаю.
— Это точно. Особенно последний удался — про Профессора... Жалко репортажа?
— В общем, да.
— Так зайди и забери.
— То есть как это? Кто же мне его отдаст? Что упало, то пропало...
— Засунь руку в карман. Что там?
— Ты с ума сошел. Нет, так нельзя...
— Ты уверена? А может, попробуешь? Стрелять ведь не обязательно.
Катя представила, как это могло бы быть, и на ее разбитых губах заиграла неопределенная улыбка.
— Ну? — спросил Панин.
На светофоре зажегся зеленый, и немедленно сзади раздраженно засигналили. Студент протянул руку и включил аварийную сигнализацию. Мимо, рассерженно рыча двигателями, потекли машины. Водитель ржавого “москвича”, перегнувшись через пассажирское сиденье, высунулся в окошко и покрыл Студента трехэтажным матом. Панин не реагировал — он смотрел на Катю, не скрывая интереса.
— Ну? — повторил он.
— Слушай, я устала, — сказала Катя, — у меня все болит.
— Ну! — снова сказал Панин.
— Хрен гну, — сдалась Катя. — Какая разница?
— О!.. — одобрительно воскликнул Студент, тронулся с места и свернул за угол. За углом он припарковал машину и повернулся к Кате. — С тобой сходить?
— Сама справлюсь, — ответила она и вышла под дождь.
— Ну-ну, — сказал Студент, закурил сигарету и отвернулся. За столиком в вестибюле скучал охранник в милицейской форме. Катя помахала ему рукой, и он в ответ приветственно поднял лопатообразную ладонь.
— Привет, Катюша, — сказал он. Ему явно было скучно и хотелось поболтать. — У вас что, маскарад?
— В смысле? — удивилась Катя, но тут же вспомнила про свой балахон. — А, это... Это я репортаж делала про наркоманов. Входила в образ.
— Вошла, ничего не скажешь, — хохотнул сержант. — Ты по улицам так не ходи, а то заберут, как бомжа.
— Не буду. Ты извини, мне бежать надо. Пока, Леша.
— Я не Леша, я Леня, — сказал сержант, но Катя уже нырнула в подошедший лифт. Сержант вздохнул и вернулся к своему кроссворду.
В коридоре редакции Катя опять столкнулась с Толоконниковой, испытав при виде ее привычное раздражение. Похоже было на то, что все свои репортажи та снимает именно в редакционном коридоре, и нигде больше. Впрочем, подумала Катя, я к ней несправедлива: ее часто можно видеть в ночном клубе, что расположен по соседству, и еще в баре. А уж в магазинах-то...
— Глупо шутить, Скворцова, — сказала Толоконникова вторым своим голосом, которого до смерти боялись все сотрудники. — Имей в виду, если ты пришла проситься обратно, то лучше не позорься: Витюша просто вне себя, он твоего имени слышать не может, просто рвет и мечет...
— Люд, — как ни в чем ни бывало, перебила ее Катя, — я там в буфете очередь заняла за этой... как ее... ну, толстая такая, из отдела писем. У меня тут дело есть, могу не успеть. Может, воспользуешься? Дают только по полкило.
— А что дают? — явно меняя гнев на милость, спросила Толоконникова.
— Мозги, — ответила Катя.
— Жареные? — переспросила Толоконникова, надувая темно бордовые губы. — Фи!
— Да нет, — сказала ей Катя, — свежие. А главное, с извилинами. Беги, а то опять не достанется!
Она пошла по коридору, оставив Толоконникову стоять возле лифта, и даже не оглянулась, когда вслед ей донеслось:
— А почему “опять”?
Катя толкнула обитую финским пластиком “под дерево” дверь и вошла в закуток, игравший в “Инге” роль приемной. Ладка Брагина, душа-девка, с которой немало было выпито и еще больше выкурено, подняла голову от клавиатуры компьютера, по которой со старательностью приготовишки тюкала двумя пальцами, и испуганно вскинулась:
— Ой, Кать, привет, тебе туда нельзя. Мне Виктуар наш голову оторвет, если я тебя к нему пущу!
— Знаешь анекдот? — спросила Катя, притормаживая у ее стола.
— Это который?
— А где русский собирается прыгнуть с Эйфелевой башни.
Ему говорят: “Товарищ, туда нельзя!”, а он знаешь что отвечает?
— Что?
— “А мне надо!”
Зажатая в углу своим “вистом-2000” Ладка тщетно попыталась ухватить ее за край балахона, но Катя уже была в кабинете.
— Привет, — сказала она, притворяя за собой дверь.
— А, Скворцова, — с кислой миной сказал редактор, поднимая голову от стола. Кате с ее места было видно, что на столе разложен свежий номер “Пентхауза”. — Ты зачем пришла? Расчет получишь у Брагиной, когда будут деньги. Сразу скажу тебе, что скоро их не жди — времена сложные, нам сотрудникам платить нечем.
— А как насчет моего репортажа? — спокойно спросила Катя. — Меня, собственно, только он и интересует.
— Какой репортаж? — очень убедительно удивился редактор.
— О взрыве на складах, — по-прежнему спокойно напомнила она.
— Ты переходишь всякие границы, Скворцова, — сказал редактор.
Кате показалось, что она заметила промелькнувшее в его заплывших прозрачным салом глазках выражение хищной радости. Она ясно увидела в этих глазках себя: в невообразимом брезентовом плаще до пят, со следами побоев на лице — типичная жертва, пришедшая просить о снисхождении. “Сюрприз”, — подумала она и стала слушать дальше.
— Репортаж является собственностью редакции и не может быть возвращен тебе ни под каким видом. И потом, причем здесь ты? Снимала репортаж Толоконникова, а теперь ты приходишь и начинаешь чего-то требовать...
Он еще что-то говорил, но Катя перестала слушать. Она шагнула к столу, перегнулась через него, накрутила на кулак здоровой руки дорогой галстук модной расцветки, украшавший шею редактора, и сильно потянула его на себя. Пластиковый офисный стол протестующе заскрипел, что-то с дробным стуком посыпалось на пол, “Пентхауз” тяжело шлепнулся сверху.
— Витя, — промурлыкала она и сильно рванула галстук кверху, — отдай репортаж. Пожалуйста.
— Пусти, сука, — с угрозой сказал он. — Никогда не бил женщин, но, клянусь, ты напросишься...
— Это уже разговор, — сказала Катя, отпустила галстук и коротко, без замаха врезала левой по челюсти. Это оказалось больнее, чем она ожидала, но она была вознаграждена: редактор, коротко охнув, отлетел назад, плюхнулся задом в свое вертящееся кресло и непременно опрокинулся бы вместе с ним на пол, если бы не кстати оказавшаяся позади стена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— У тебя деньги есть, Базилио? — спросила Катя, озираясь в поисках зеленого огонька.
— Деньги есть, — с готовностью откликнулся Валера. — А зачем?
— А на такси. Или мы пойдем пешком?
— Зачем? — пожал плечами ее спутник. — Я на машине.
— Ты? — всплеснула Катя рукавами брезентового балахона. — Это ж надо!
Она оглядела короткий ряд автомобилей, припаркованных у подъезда ее шестнадцатиэтажки. Здесь было трое “Жигулей” разных моделей, одна “волга”, два “опеля”, забрызганный грязью до самой крыши “порше” и припаркованная чуть в стороне “таврия” с проржавевшими передними крыльями. Катя направилась к “таврии”, благодаря небо за то, что у этого трепача есть хоть какое-то средство передвижения.
— Тпр-р-р, — сказал сзади трепач. — Немного правее.
Он вытянул руку с зажатыми в ней ключами к скучавшему меж двух “Жигулей” глазастому “порше”, и “порше” приветственно пиликнул в ответ, мигнув подфарниками. Обойдя остолбеневшую Катю, ее спутник отпер дверцу “порше” со стороны пассажира и сделал приглашающий жест.
— Прошу, — сказал он. — Эх, прокачу!
— Это твоя? — не поверила Катя. Брезентовый балахон до пят очень не вязался с этой сверкающей под слоем отечественной грязи заграничной игрушкой.
— Если на клетке с ослом написано “тигр”, не верь глазам своим, — торжественно процитировал Валера, небрежно плюхаясь на водительское сиденье. — И наоборот. Ну, ты едешь или нет?
Катя недоверчиво посмотрела на него и с опаской села рядом. Кожаное сиденье приняло ее, как родную. При взгляде через лобовое стекло этого автомобиля мир казался не таким мрачным.
— Я ведь уже сказал, что одолжил плащ у соседа, — сказал Валера, демонстрируя практическую телепатию.
— А разве я что-нибудь сказала по этому поводу? — подняла брови Катя и тут же поморщилась — оказалось, что это довольно болезненная операция.
Валерий Панин по кличке Студент ничего на это не ответил. Он включил передачу и дал газ. Форсированный двигатель бархатно взревел, и по самую крышу забрызганный грязью “порше”, одним броском оторвавшись от тротуара, промчался по подъездной дорожке и круто вывернул на обсаженную желтыми полуоблетевшими липами улицу, с трудом разминувшись с битком набитым омоновцами “уазиком”, неторопливо заворачивавшим на стоянку у дома.
— Вот сучий потрох, — сказал водитель “уазика” сидевшему рядом с ним на “хозяйском” месте капитану, провожая “порше” неприязненным взглядом. — На собственные похороны торопится, гонщик.
— Да, — подтвердил капитан, опуская стекло и выбрасывая на дорогу окурок, — сейчас каждый второй — гонщик. Купит себе права и смерти ищет.
— Смотри, — сказал Кате Валерий Панин, кивая на зеркальце над лобовым стеклом, в котором маячила, удаляясь, забрызганная корма “лунохода” с забранным решеткой непрозрачным от грязи окошком. — Нашлась все-таки в вашем подъезде живая душа.
— Думаешь, это ко мне? — спросила Катя.
— А что, в вашем доме часто случаются мокрухи со стрельбой? — спросил Панин, обожавший отвечать на вопросы подобным образом.
— Редко, — ответила Катя. — По крайней мере, на моем этаже. — Она немного подумала и покачала головой. — Вот Сан Саныч удивится...
— Какой Сан Саныч? — резко повернулся к ней Студент. — Не Селиванов, часом?
— Селиванов, — удивленно протянула Катя. — А что?
— Ты откуда его знаешь? — спросил Валера, излишне резко, по мнению Кати, вписываясь в очередной поворот.
— Встречались пару раз, — пожала она плечами. — И сегодня утром он заезжал. Расспрашивал про... ну, про Верку.
— Про кого? Ах, да... Черт, как неудачно!
— Почему неудачно?
— Да потому, что я у твоего Сан Саныча, как говорил Штирлиц, под колпаком, и как раз по этому делу. Эти клоуны в “воронке” видели мою машину, и это дойдет до твоего Сан Саныча не позднее завтрашнего утра, а ему палец в рот не клади. По крайней мере, два и два сложить он сумеет.
— И что получится?
— Получится масса лишнего народа, и все с пистолетами, и все, что характерно, самые умные... А весь их ум заключается в том, что они — менты, а все остальные, сколько их ни есть на белом свете — преступники. Если не кинетические, то, как минимум, потенциальные... Ну, ты как — еще не передумала охотиться на Профессора?
— На Профессора?.. А это кто?
— Твоя фотомодель. Коз-з-зел.
— Его Профессором зовут? Похож.
— На ходячего покойника он похож, сволочь. А я-то, дурак, день потратил, за Банкиром гоняясь, чуть Богу душу не отдал...
— Слушай, Валера, ты все-таки расскажешь мне, что происходит? Ты ведь, похоже, в курсе.
— Непременно, — пообещал Валера, не отрывая взгляда от дороги. — Как-нибудь в другой раз. Такие вещи надо рассказывать в спокойной обстановке, а то я распереживаюсь и кого-нибудь перееду.
— Ой, — воскликнула вдруг Катя, — смотри, моя редакция!
Валера повернул голову. Они проезжали мимо старого помпезного дома, выстроенного в парадном стиле достопамятных тридцатых годов, над главным входом которого в ряду прочих блестела черно-золотая вывеска, гласившая, что здесь расположена редакция еженедельника “Инга”. Засмотревшись на пестрящие вывески, Студент едва не проглядел светофор и затормозил так резко, что Катя ткнулась лбом в стекло.
— Ну и что? — сдерживаясь, спросил он.
— Дрова везешь... — недовольно буркнула Катя. — Я тут работала, а потом меня вышибли и последний репортаж свистнули.
— Вышибли, надо полагать, за аморальное поведение? — спросил Панин, наблюдая за светофором.
— С точностью до наоборот, — ответила Катя.
— Кино, — покачал головой Панин. — А репортаж-то хоть хороший был?
— Я плохих не делаю.
— Это точно. Особенно последний удался — про Профессора... Жалко репортажа?
— В общем, да.
— Так зайди и забери.
— То есть как это? Кто же мне его отдаст? Что упало, то пропало...
— Засунь руку в карман. Что там?
— Ты с ума сошел. Нет, так нельзя...
— Ты уверена? А может, попробуешь? Стрелять ведь не обязательно.
Катя представила, как это могло бы быть, и на ее разбитых губах заиграла неопределенная улыбка.
— Ну? — спросил Панин.
На светофоре зажегся зеленый, и немедленно сзади раздраженно засигналили. Студент протянул руку и включил аварийную сигнализацию. Мимо, рассерженно рыча двигателями, потекли машины. Водитель ржавого “москвича”, перегнувшись через пассажирское сиденье, высунулся в окошко и покрыл Студента трехэтажным матом. Панин не реагировал — он смотрел на Катю, не скрывая интереса.
— Ну? — повторил он.
— Слушай, я устала, — сказала Катя, — у меня все болит.
— Ну! — снова сказал Панин.
— Хрен гну, — сдалась Катя. — Какая разница?
— О!.. — одобрительно воскликнул Студент, тронулся с места и свернул за угол. За углом он припарковал машину и повернулся к Кате. — С тобой сходить?
— Сама справлюсь, — ответила она и вышла под дождь.
— Ну-ну, — сказал Студент, закурил сигарету и отвернулся. За столиком в вестибюле скучал охранник в милицейской форме. Катя помахала ему рукой, и он в ответ приветственно поднял лопатообразную ладонь.
— Привет, Катюша, — сказал он. Ему явно было скучно и хотелось поболтать. — У вас что, маскарад?
— В смысле? — удивилась Катя, но тут же вспомнила про свой балахон. — А, это... Это я репортаж делала про наркоманов. Входила в образ.
— Вошла, ничего не скажешь, — хохотнул сержант. — Ты по улицам так не ходи, а то заберут, как бомжа.
— Не буду. Ты извини, мне бежать надо. Пока, Леша.
— Я не Леша, я Леня, — сказал сержант, но Катя уже нырнула в подошедший лифт. Сержант вздохнул и вернулся к своему кроссворду.
В коридоре редакции Катя опять столкнулась с Толоконниковой, испытав при виде ее привычное раздражение. Похоже было на то, что все свои репортажи та снимает именно в редакционном коридоре, и нигде больше. Впрочем, подумала Катя, я к ней несправедлива: ее часто можно видеть в ночном клубе, что расположен по соседству, и еще в баре. А уж в магазинах-то...
— Глупо шутить, Скворцова, — сказала Толоконникова вторым своим голосом, которого до смерти боялись все сотрудники. — Имей в виду, если ты пришла проситься обратно, то лучше не позорься: Витюша просто вне себя, он твоего имени слышать не может, просто рвет и мечет...
— Люд, — как ни в чем ни бывало, перебила ее Катя, — я там в буфете очередь заняла за этой... как ее... ну, толстая такая, из отдела писем. У меня тут дело есть, могу не успеть. Может, воспользуешься? Дают только по полкило.
— А что дают? — явно меняя гнев на милость, спросила Толоконникова.
— Мозги, — ответила Катя.
— Жареные? — переспросила Толоконникова, надувая темно бордовые губы. — Фи!
— Да нет, — сказала ей Катя, — свежие. А главное, с извилинами. Беги, а то опять не достанется!
Она пошла по коридору, оставив Толоконникову стоять возле лифта, и даже не оглянулась, когда вслед ей донеслось:
— А почему “опять”?
Катя толкнула обитую финским пластиком “под дерево” дверь и вошла в закуток, игравший в “Инге” роль приемной. Ладка Брагина, душа-девка, с которой немало было выпито и еще больше выкурено, подняла голову от клавиатуры компьютера, по которой со старательностью приготовишки тюкала двумя пальцами, и испуганно вскинулась:
— Ой, Кать, привет, тебе туда нельзя. Мне Виктуар наш голову оторвет, если я тебя к нему пущу!
— Знаешь анекдот? — спросила Катя, притормаживая у ее стола.
— Это который?
— А где русский собирается прыгнуть с Эйфелевой башни.
Ему говорят: “Товарищ, туда нельзя!”, а он знаешь что отвечает?
— Что?
— “А мне надо!”
Зажатая в углу своим “вистом-2000” Ладка тщетно попыталась ухватить ее за край балахона, но Катя уже была в кабинете.
— Привет, — сказала она, притворяя за собой дверь.
— А, Скворцова, — с кислой миной сказал редактор, поднимая голову от стола. Кате с ее места было видно, что на столе разложен свежий номер “Пентхауза”. — Ты зачем пришла? Расчет получишь у Брагиной, когда будут деньги. Сразу скажу тебе, что скоро их не жди — времена сложные, нам сотрудникам платить нечем.
— А как насчет моего репортажа? — спокойно спросила Катя. — Меня, собственно, только он и интересует.
— Какой репортаж? — очень убедительно удивился редактор.
— О взрыве на складах, — по-прежнему спокойно напомнила она.
— Ты переходишь всякие границы, Скворцова, — сказал редактор.
Кате показалось, что она заметила промелькнувшее в его заплывших прозрачным салом глазках выражение хищной радости. Она ясно увидела в этих глазках себя: в невообразимом брезентовом плаще до пят, со следами побоев на лице — типичная жертва, пришедшая просить о снисхождении. “Сюрприз”, — подумала она и стала слушать дальше.
— Репортаж является собственностью редакции и не может быть возвращен тебе ни под каким видом. И потом, причем здесь ты? Снимала репортаж Толоконникова, а теперь ты приходишь и начинаешь чего-то требовать...
Он еще что-то говорил, но Катя перестала слушать. Она шагнула к столу, перегнулась через него, накрутила на кулак здоровой руки дорогой галстук модной расцветки, украшавший шею редактора, и сильно потянула его на себя. Пластиковый офисный стол протестующе заскрипел, что-то с дробным стуком посыпалось на пол, “Пентхауз” тяжело шлепнулся сверху.
— Витя, — промурлыкала она и сильно рванула галстук кверху, — отдай репортаж. Пожалуйста.
— Пусти, сука, — с угрозой сказал он. — Никогда не бил женщин, но, клянусь, ты напросишься...
— Это уже разговор, — сказала Катя, отпустила галстук и коротко, без замаха врезала левой по челюсти. Это оказалось больнее, чем она ожидала, но она была вознаграждена: редактор, коротко охнув, отлетел назад, плюхнулся задом в свое вертящееся кресло и непременно опрокинулся бы вместе с ним на пол, если бы не кстати оказавшаяся позади стена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54