— Раз привезли, разговаривать все равно придется.
Был он высок и широк в плечах, но именно в плечах, а не в талии, без этой тумбообразности, присущей нынешним бритоголовым адептам “качалок” и анаболиков. Весь он казался тонким и гибким, как прут из хорошей стали, и лицо у него было тонкое, сухое, с рельефными желваками, которые так и плясали на скулах. Длинные темно-русые волосы он собирал в конский хвост. Двигался он со свободной грацией человека, полностью владеющего своим телом. Вообще, был он таким, каким когда-то мечтал видеть себя майор Селиванов: весь на погибель бабам и на лютую зависть мужикам, ни прибавить, ни отнять, с одной лишь маленькой поправкой: никогда в жизни майор Селиванов не хотел стать уголовником.
Сержант тут же встал за его левым плечом с таким видом, словно он только что самолично приволок матерого рецидивиста Студента пред светлые очи начальства. Селиванов одним движением брови убрал сопляка в коридор, подальше от позорища, и открыл было рот, но хитроумный Панин опередил его.
— Я вас слушаю, майор, — сказал Студент, небрежным жестом бросая в угол тонкого рта сигарету. — Объясните, из-за чего горит сыр-бор.
— Непременно, — пообещал Селиванов, мысленно скрипнув зубами и начиная понемногу ожесточаться. Студент был, несомненно, крепким орешком. — Орешек знанья тверд, но мы не привыкли отступать, — ввернул он еще одну любимую цитату.
— ...Нам расколоть его поможет киножурнал “Хочу все знать”, — закончил за него задержанный и с тихим щелчком откинул крышку никелированной “Зиппо”.
— А почему, собственно, вас не обыскали? — глядя на зажигалку, спросил майор.
— Так они не успели. Я, знаете ли, от бабушки ушел, и от дедушки ушел...
— С-с-с-с... Ну ладно, что там у вас еще в карманах?
— “Парабеллум”, парочка “Стингеров” и одна-две крылатые ракеты, — сверкнув безупречными зубами, отрапортовал Панин. — Это, само собой, не считая трех килограммов наркоты и взрывного устройства.
— Сержант!!! — заорал Селиванов. В горле запершило, а на пороге возник давешний мальчишка. — Вы что, сержант, окончательно спятили? Почему задержанный не обыскан?! А вот шлепнул бы он меня прямо здесь, что бы ты тогда делал, облом тамбовский?
Сержант на секунду опешил, а потом, сделав зверское лицо, устремился к задержанному.
— Тяжелая у тебя служба, браток, — доверительно сказал ему Панин, поспешно вставая с табурета и поднимая руки к потолку. — Столько всего надо помнить... Я бы нипочем не справился.
Селиванов, яростно ломая спички, закурил последнюю папиросу, швырнул скомканную пачку в корзину для бумаг и стал наблюдать, как сержант неумело лапает задержанного. Наконец на стол перед майором легли пачка сигарет и уже знакомая ему зажигалка. Майор, вопросительно задрав брови, воззрился на сержанта:
— Это что же, все?
— Так точно, — отвечал совершенно уже сбитый с толку сержант. — Больше ничего нет.
Селиванов перевел взгляд с него на Панина.
— Вы свободны, сержант, — сказал он, и тот тихо испарился. — Не понял, — обратился он к Студенту.
— А в чем, собственно, дело? — пожал плечами Панин, снова усаживаясь на табурет. — Меня что, задержали за незаконное ношение табачных изделий? А, понимаю! Это все из-за зажигалки — огнеопасно все-таки...
Селиванов курил экономными затяжками, сквозь клубящийся дым терпеливо наблюдая за тем, как задержанный валяет дурака. Он явно полагал, что голыми руками его не возьмешь, и майор склонен был в данном случае с ним согласиться: взятые с поличным преступники, как правило, так себя не ведут. А ведь устроил эту шутку он, больше некому, все улики говорят против него, а ему хоть бы хны: сидит себе, развалясь на табуреточке, пускает дым в потолок и мелет чушь. Майор демонстративно посмотрел на часы.
— Тебе не надоело? — скучным голосом спросил он.
— Надоело, — честно признался Панин. — Черт с ней, с воровской честью, согласен на чистосердечное признание. Вас ведь, как я понял, очень сильно интересует, почему это у меня в карманах, кроме сигарет и зажигалки, ничего нету.
— Для начала, — сдержанно сказал майор.
— Так вот, можете оформить как явку с повинной и чистосердечную помощь следствию: все остальное у меня изъяли ваши оперы, когда шмонали меня на квартире у Прудникова.
— Так обыск все-таки был? — все еще сдерживаясь, спросил майор.
— Ну натурально, — пожал плечами Студент. — Что же вы так плохо думаете о своих сотрудниках? Чтобы они да по карманам не полазили?..
— Откуда же тогда у вас сигареты?
— Ах, это... Это я приобрел, когда от ваших ребят убежал. Что же это, думаю, так мне теперь без курева и пухнуть? Ну, и рванул...
— А деньги? — в душе умиляясь собственной кротости, поинтересовался майор.
— А мне в долг дали, — снова белозубо улыбнувшись, сообщил Панин. — Очень удобно иметь знакомства среди торгового люда. Вот вы, я вижу, таких знакомств не имеете, а напрасно. Курите всякую дрянь, да и та у вас кончилась...
— Ладно, — сказал майор, обходя скользкую тему, — давайте-ка ближе к делу.
Он положил перед собой чистый бланк протокола и расписал шариковую ручку на листке перекидного календаря за тысяча девятьсот восьмидесятый год.
— Фамилия, имя, отчество, адрес, год рождения, семейное положение.
Панин вздохнул, потушил сигарету и скучным голосом отбарабанил свои анкетные данные, делая паузы, чтобы майор успевал записывать.
— Вы задержаны по подозрению в ограблении квартиры гражданина Прудникова. Кроме того, вы подозреваетесь в убийстве или похищении упомянутого гражданина. Что вы можете сказать по этому поводу?
— Чушь собачья, — легко, без задержки ответил Студент. — Вы что, майор, белены объелись? Я уж не говорю о том, что это бред по существу, но каково это по форме? Вы нарушаете собственные правила, хватаете посреди улицы ни в чем не повинных граждан, выворачиваете карманы, везете в кутузку, снова лазите по карманам, и все это, насколько я понимаю, даже без намека на ордер...
— Что верно, то верно, — согласился Селиванов, отодвигая в сторону бланк протокола, — ордера пока нет. Просто не успели, если честно. Но поверь мне на слово, на основании тех улик, которыми мы располагаем, ордер будет выдан без малейшей задержки, моментально. То есть, если бы я сейчас вдруг расчувствовался и решил тебя отпустить, ты бы даже на улицу не успел выйти, как тебя бы уже снова взяли — по всем правилам, с ордером.
— А вам не кажется иногда, что так — по всем правилам — было бы лучше? — вдруг негромко спросил Студент.
— Смотрите, какой законник, — протянул Селиванов. — Уж кто бы говорил про правила!.. Мой тебе совет, Студент, колись сразу, пока я тебя не прижал. Дело твое гиблое, зря ты с мокрухой связался, не твоя это специальность. Ты же умный парень, зачем тебе это — ножи, топоры, жмурики...
— Фу ты, ну ты, — покрутил головой Панин, — меня прямо в пот бросило и слеза прошибла. Что ж у вас там за улики такие убойные, разрешите полюбопытствовать? И еще я не понял, что же именно я с этим вашим Прудниковым сотворил — убил или, наоборот, похитил? Вы уж решите что-нибудь одно, что же мне, сразу по двум статьям отбрыкиваться?
— Значит, от чистосердечного признания мы отказываемся, — констатировал майор, снова придвигая к себе бланк протокола.
— Да я же не против, только скажите толком, в чем признаваться! — воскликнул Панин.
Он снова развлекался, но в глубине его глаз майор Селиванов подметил какое-то новое, холодное и жесткое выражение. Он заглянул в акт судебно-медицинской экспертизы, лежавший в ящике стола, чтобы уточнить время предполагаемого убийства, и недовольно хмыкнул: промежуток получался солидный. Впрочем, подумал он, эксперты сделали, что могли, ведь трупа-то в их распоряжении не было. Главное, решил майор, что они мне сдали вот этого субчика, и никуда он теперь не денется.
— Где вы были сегодня в период с четырех до восьми утра? — спросил он у Панина.
— Нормальные люди в это время, как правило, спят — по крайней мере, большую часть этого промежутка, — ответил Панин.
— Я вас не спрашиваю, что делают в это время нормальные люди, — сказал майор. — Меня интересует, чем занимались в это время вы.
Тут ему некстати подумалось, что и сам он вряд ли может с полным правом отнести себя к числу людей нормальных, так как именно в этот промежуток времени вертелся в постели и разглядывал уличный фонарь под окном. Впрочем, это к делу не относилось.
— Один — ноль, — оценил выпад майора Панин. — Ну а если я, к примеру, скажу, что тоже спал, как все нормальные люди, или, допустим, страдая от бессонницы, писал мемуары или выпиливал лобзиком из фанеры фигуры пионеров-героев?
— Не пойдет, — сказал майор, разводя руками. Курить ему хотелось отчаянно, и он старательно отводил глаза от лежавшей на краю стола пачки дорогих сигарет. Все получалось шиворот-навыворот: по идее, это Панин должен был страдать от никотинового голодания, глядя, как покуривает, развалясь на стуле, благополучный и сытый следователь. Страдать и подсознательно настраиваться на то, что чистосердечное признание не только смягчает вину, но и дает шанс стрельнуть у следователя сигаретку. — Не получается, гражданин Панин.
— Почему не получается? — заинтересованно спросил Панин.
— Вот акт экспертизы, — сказал Селиванов, — ознакомьтесь.
Панин, пожав плечами, взял сколотые скрепкой странички и погрузился в чтение. Закончив, он аккуратно положил листки на стол и молча уставился на майора.
— Вот и получается, что спать вы в это время никак не могли, — сказал ему Селиванов.
— Н-да, — несколько озадаченно сказал Панин, — получается.
Реакция была не совсем та, на которую рассчитывал майор, но он решил не сдаваться и довести дело до победного конца.
— С Прудниковым знакомы давно? — деловито спросил он.
— Давненько, — к некоторому удивлению майора, ответил Панин. — Лет пять уже, пожалуй, а то и все шесть.
— В каких были отношениях?
— С Прудниковым?
— С Прудниковым.
— Да, в общем, ни в каких, — ответил Панин. Он явно думал о чем-то своем, и майор дорого бы отдал, чтобы узнать, о чем именно. — Иногда обращался за консультацией. Иногда у него возникали проблемы... ну, знаете, по моей части.
— Например?
— Ишь, чего захотел... А впрочем, чего там. Ну, вот вам пример: повадились в прошлом году какие-то недоумки дверь у него пробовать. Само собой, сигнализация срабатывает, охрана тут как тут, по квартире ходят, сапогами топчут. А на дворе, заметьте, март месяц, грязищи по колено, — короче, сплошная нервотрепка. Он ко мне: так, мол, и так. Ну, нашел я их, поговорили... Гастролеры оказались из Казани, на заработки приехали. Уговорил я их Прудникова не трогать, они и поехали себе обратно в Казань.
— Живьем поехали?
— Обижаете... Правда, морды им кто-то красиво разрисовал, но это уж, как водится — как же им было с гастролей без ничего возвращаться? Братва в Казани засмеяла бы, а так хоть морды битые...
— И ты тут, конечно, ни при чем.
— Разумеется.
— То есть, с Прудниковым вы не ссорились?
— Да вроде бы, нет. Делить нам с ним нечего, работаем в разных областях народного хозяйства, так что причин ссориться до сих пор как-то не возникало.
— До сих пор? А теперь, стало быть, возникли?
— Бросьте, бросьте, майор. Это же просто несерьезно. В вашем возрасте, в вашем чине, при вашем опыте работы... Ну, что вы мне шьете? Это же курам на смех, честное слово. Закурить не желаете?
— Не желаю. Так что у вас с Прудниковым произошло?
— Как хотите. А я, с вашего позволения, закурю.
— Нервишки?
— Представьте себе, да. Настойчивость, с которой вы пытаетесь повесить на меня это убийство, в котором, как я понял, вы сами не вполне уверены, не может не действовать на нервы. Учтите, я вам не Александр Матросов, и на амбразуру ложиться не намерен. Хотя есть мнение, что он просто поскользнулся... Так или иначе, по зоне я не скучаю, и идти туда ради вашего процента раскрываемости не намерен, при всем моем к вам уважении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Был он высок и широк в плечах, но именно в плечах, а не в талии, без этой тумбообразности, присущей нынешним бритоголовым адептам “качалок” и анаболиков. Весь он казался тонким и гибким, как прут из хорошей стали, и лицо у него было тонкое, сухое, с рельефными желваками, которые так и плясали на скулах. Длинные темно-русые волосы он собирал в конский хвост. Двигался он со свободной грацией человека, полностью владеющего своим телом. Вообще, был он таким, каким когда-то мечтал видеть себя майор Селиванов: весь на погибель бабам и на лютую зависть мужикам, ни прибавить, ни отнять, с одной лишь маленькой поправкой: никогда в жизни майор Селиванов не хотел стать уголовником.
Сержант тут же встал за его левым плечом с таким видом, словно он только что самолично приволок матерого рецидивиста Студента пред светлые очи начальства. Селиванов одним движением брови убрал сопляка в коридор, подальше от позорища, и открыл было рот, но хитроумный Панин опередил его.
— Я вас слушаю, майор, — сказал Студент, небрежным жестом бросая в угол тонкого рта сигарету. — Объясните, из-за чего горит сыр-бор.
— Непременно, — пообещал Селиванов, мысленно скрипнув зубами и начиная понемногу ожесточаться. Студент был, несомненно, крепким орешком. — Орешек знанья тверд, но мы не привыкли отступать, — ввернул он еще одну любимую цитату.
— ...Нам расколоть его поможет киножурнал “Хочу все знать”, — закончил за него задержанный и с тихим щелчком откинул крышку никелированной “Зиппо”.
— А почему, собственно, вас не обыскали? — глядя на зажигалку, спросил майор.
— Так они не успели. Я, знаете ли, от бабушки ушел, и от дедушки ушел...
— С-с-с-с... Ну ладно, что там у вас еще в карманах?
— “Парабеллум”, парочка “Стингеров” и одна-две крылатые ракеты, — сверкнув безупречными зубами, отрапортовал Панин. — Это, само собой, не считая трех килограммов наркоты и взрывного устройства.
— Сержант!!! — заорал Селиванов. В горле запершило, а на пороге возник давешний мальчишка. — Вы что, сержант, окончательно спятили? Почему задержанный не обыскан?! А вот шлепнул бы он меня прямо здесь, что бы ты тогда делал, облом тамбовский?
Сержант на секунду опешил, а потом, сделав зверское лицо, устремился к задержанному.
— Тяжелая у тебя служба, браток, — доверительно сказал ему Панин, поспешно вставая с табурета и поднимая руки к потолку. — Столько всего надо помнить... Я бы нипочем не справился.
Селиванов, яростно ломая спички, закурил последнюю папиросу, швырнул скомканную пачку в корзину для бумаг и стал наблюдать, как сержант неумело лапает задержанного. Наконец на стол перед майором легли пачка сигарет и уже знакомая ему зажигалка. Майор, вопросительно задрав брови, воззрился на сержанта:
— Это что же, все?
— Так точно, — отвечал совершенно уже сбитый с толку сержант. — Больше ничего нет.
Селиванов перевел взгляд с него на Панина.
— Вы свободны, сержант, — сказал он, и тот тихо испарился. — Не понял, — обратился он к Студенту.
— А в чем, собственно, дело? — пожал плечами Панин, снова усаживаясь на табурет. — Меня что, задержали за незаконное ношение табачных изделий? А, понимаю! Это все из-за зажигалки — огнеопасно все-таки...
Селиванов курил экономными затяжками, сквозь клубящийся дым терпеливо наблюдая за тем, как задержанный валяет дурака. Он явно полагал, что голыми руками его не возьмешь, и майор склонен был в данном случае с ним согласиться: взятые с поличным преступники, как правило, так себя не ведут. А ведь устроил эту шутку он, больше некому, все улики говорят против него, а ему хоть бы хны: сидит себе, развалясь на табуреточке, пускает дым в потолок и мелет чушь. Майор демонстративно посмотрел на часы.
— Тебе не надоело? — скучным голосом спросил он.
— Надоело, — честно признался Панин. — Черт с ней, с воровской честью, согласен на чистосердечное признание. Вас ведь, как я понял, очень сильно интересует, почему это у меня в карманах, кроме сигарет и зажигалки, ничего нету.
— Для начала, — сдержанно сказал майор.
— Так вот, можете оформить как явку с повинной и чистосердечную помощь следствию: все остальное у меня изъяли ваши оперы, когда шмонали меня на квартире у Прудникова.
— Так обыск все-таки был? — все еще сдерживаясь, спросил майор.
— Ну натурально, — пожал плечами Студент. — Что же вы так плохо думаете о своих сотрудниках? Чтобы они да по карманам не полазили?..
— Откуда же тогда у вас сигареты?
— Ах, это... Это я приобрел, когда от ваших ребят убежал. Что же это, думаю, так мне теперь без курева и пухнуть? Ну, и рванул...
— А деньги? — в душе умиляясь собственной кротости, поинтересовался майор.
— А мне в долг дали, — снова белозубо улыбнувшись, сообщил Панин. — Очень удобно иметь знакомства среди торгового люда. Вот вы, я вижу, таких знакомств не имеете, а напрасно. Курите всякую дрянь, да и та у вас кончилась...
— Ладно, — сказал майор, обходя скользкую тему, — давайте-ка ближе к делу.
Он положил перед собой чистый бланк протокола и расписал шариковую ручку на листке перекидного календаря за тысяча девятьсот восьмидесятый год.
— Фамилия, имя, отчество, адрес, год рождения, семейное положение.
Панин вздохнул, потушил сигарету и скучным голосом отбарабанил свои анкетные данные, делая паузы, чтобы майор успевал записывать.
— Вы задержаны по подозрению в ограблении квартиры гражданина Прудникова. Кроме того, вы подозреваетесь в убийстве или похищении упомянутого гражданина. Что вы можете сказать по этому поводу?
— Чушь собачья, — легко, без задержки ответил Студент. — Вы что, майор, белены объелись? Я уж не говорю о том, что это бред по существу, но каково это по форме? Вы нарушаете собственные правила, хватаете посреди улицы ни в чем не повинных граждан, выворачиваете карманы, везете в кутузку, снова лазите по карманам, и все это, насколько я понимаю, даже без намека на ордер...
— Что верно, то верно, — согласился Селиванов, отодвигая в сторону бланк протокола, — ордера пока нет. Просто не успели, если честно. Но поверь мне на слово, на основании тех улик, которыми мы располагаем, ордер будет выдан без малейшей задержки, моментально. То есть, если бы я сейчас вдруг расчувствовался и решил тебя отпустить, ты бы даже на улицу не успел выйти, как тебя бы уже снова взяли — по всем правилам, с ордером.
— А вам не кажется иногда, что так — по всем правилам — было бы лучше? — вдруг негромко спросил Студент.
— Смотрите, какой законник, — протянул Селиванов. — Уж кто бы говорил про правила!.. Мой тебе совет, Студент, колись сразу, пока я тебя не прижал. Дело твое гиблое, зря ты с мокрухой связался, не твоя это специальность. Ты же умный парень, зачем тебе это — ножи, топоры, жмурики...
— Фу ты, ну ты, — покрутил головой Панин, — меня прямо в пот бросило и слеза прошибла. Что ж у вас там за улики такие убойные, разрешите полюбопытствовать? И еще я не понял, что же именно я с этим вашим Прудниковым сотворил — убил или, наоборот, похитил? Вы уж решите что-нибудь одно, что же мне, сразу по двум статьям отбрыкиваться?
— Значит, от чистосердечного признания мы отказываемся, — констатировал майор, снова придвигая к себе бланк протокола.
— Да я же не против, только скажите толком, в чем признаваться! — воскликнул Панин.
Он снова развлекался, но в глубине его глаз майор Селиванов подметил какое-то новое, холодное и жесткое выражение. Он заглянул в акт судебно-медицинской экспертизы, лежавший в ящике стола, чтобы уточнить время предполагаемого убийства, и недовольно хмыкнул: промежуток получался солидный. Впрочем, подумал он, эксперты сделали, что могли, ведь трупа-то в их распоряжении не было. Главное, решил майор, что они мне сдали вот этого субчика, и никуда он теперь не денется.
— Где вы были сегодня в период с четырех до восьми утра? — спросил он у Панина.
— Нормальные люди в это время, как правило, спят — по крайней мере, большую часть этого промежутка, — ответил Панин.
— Я вас не спрашиваю, что делают в это время нормальные люди, — сказал майор. — Меня интересует, чем занимались в это время вы.
Тут ему некстати подумалось, что и сам он вряд ли может с полным правом отнести себя к числу людей нормальных, так как именно в этот промежуток времени вертелся в постели и разглядывал уличный фонарь под окном. Впрочем, это к делу не относилось.
— Один — ноль, — оценил выпад майора Панин. — Ну а если я, к примеру, скажу, что тоже спал, как все нормальные люди, или, допустим, страдая от бессонницы, писал мемуары или выпиливал лобзиком из фанеры фигуры пионеров-героев?
— Не пойдет, — сказал майор, разводя руками. Курить ему хотелось отчаянно, и он старательно отводил глаза от лежавшей на краю стола пачки дорогих сигарет. Все получалось шиворот-навыворот: по идее, это Панин должен был страдать от никотинового голодания, глядя, как покуривает, развалясь на стуле, благополучный и сытый следователь. Страдать и подсознательно настраиваться на то, что чистосердечное признание не только смягчает вину, но и дает шанс стрельнуть у следователя сигаретку. — Не получается, гражданин Панин.
— Почему не получается? — заинтересованно спросил Панин.
— Вот акт экспертизы, — сказал Селиванов, — ознакомьтесь.
Панин, пожав плечами, взял сколотые скрепкой странички и погрузился в чтение. Закончив, он аккуратно положил листки на стол и молча уставился на майора.
— Вот и получается, что спать вы в это время никак не могли, — сказал ему Селиванов.
— Н-да, — несколько озадаченно сказал Панин, — получается.
Реакция была не совсем та, на которую рассчитывал майор, но он решил не сдаваться и довести дело до победного конца.
— С Прудниковым знакомы давно? — деловито спросил он.
— Давненько, — к некоторому удивлению майора, ответил Панин. — Лет пять уже, пожалуй, а то и все шесть.
— В каких были отношениях?
— С Прудниковым?
— С Прудниковым.
— Да, в общем, ни в каких, — ответил Панин. Он явно думал о чем-то своем, и майор дорого бы отдал, чтобы узнать, о чем именно. — Иногда обращался за консультацией. Иногда у него возникали проблемы... ну, знаете, по моей части.
— Например?
— Ишь, чего захотел... А впрочем, чего там. Ну, вот вам пример: повадились в прошлом году какие-то недоумки дверь у него пробовать. Само собой, сигнализация срабатывает, охрана тут как тут, по квартире ходят, сапогами топчут. А на дворе, заметьте, март месяц, грязищи по колено, — короче, сплошная нервотрепка. Он ко мне: так, мол, и так. Ну, нашел я их, поговорили... Гастролеры оказались из Казани, на заработки приехали. Уговорил я их Прудникова не трогать, они и поехали себе обратно в Казань.
— Живьем поехали?
— Обижаете... Правда, морды им кто-то красиво разрисовал, но это уж, как водится — как же им было с гастролей без ничего возвращаться? Братва в Казани засмеяла бы, а так хоть морды битые...
— И ты тут, конечно, ни при чем.
— Разумеется.
— То есть, с Прудниковым вы не ссорились?
— Да вроде бы, нет. Делить нам с ним нечего, работаем в разных областях народного хозяйства, так что причин ссориться до сих пор как-то не возникало.
— До сих пор? А теперь, стало быть, возникли?
— Бросьте, бросьте, майор. Это же просто несерьезно. В вашем возрасте, в вашем чине, при вашем опыте работы... Ну, что вы мне шьете? Это же курам на смех, честное слово. Закурить не желаете?
— Не желаю. Так что у вас с Прудниковым произошло?
— Как хотите. А я, с вашего позволения, закурю.
— Нервишки?
— Представьте себе, да. Настойчивость, с которой вы пытаетесь повесить на меня это убийство, в котором, как я понял, вы сами не вполне уверены, не может не действовать на нервы. Учтите, я вам не Александр Матросов, и на амбразуру ложиться не намерен. Хотя есть мнение, что он просто поскользнулся... Так или иначе, по зоне я не скучаю, и идти туда ради вашего процента раскрываемости не намерен, при всем моем к вам уважении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54