Во-вторых, то, что главари все еще в этом квадрате, свидетельствуют пленные террористы и перебежчики. То есть те люди, которым надоело воевать. И в-третьих, буквально на днях мы получили радиодонесение от нашего агента «Сайгака» , о котором я вам уже говорил. Он долго молчал, но так было спланировано, чтобы он не выходил на связь и тем самым не демаскировал бы себя. Но, видимо, обстоятельства изменились и он сообщил буквально следующее: «Волк и медведь в берлоге, медведь ранен в лапу. Подходы к берлоге ограничены ЭСК, пока недоступны. Остается воздух. «. Волк — это, как вы понимаете, Барс, медведь — Тайпан. И вот вам, пожалуйста, документальное подтверждение — ЭСК… электронно-сигнализационный комплекс, о котором я тоже сегодня вам говорил, и который боевики за большие деньги купили у США. А, может, это щедрый подарок Эмира, он в состоянии себе позволить делать столь щедрые подарки…
— А ваш Сайгак… То есть, я хочу сказать, насколько вы доверяете своему Сайгаку? И насколько вы доверяете его информации?
— Скажем так, товарищ президент: информация Сайгака правдоподобна на 99, 9 процента и она очень стыкуется с другими нашими данными. Этот агент проходит под грифом «А» : абсолютно надежный и компетентный источник.
— А что он имеет в виду под словами «остается воздух» ? — президент продолжал держать палец на «квадрате Е-9».
— Возможное десантирование или нанесение ракетного удара. Но там без объемных бомб нам делать нечего.
Президент, наконец, отнял палец от карты и обратился к Платонову.
— Скажите, Вадим Николаевич, насколько реальна высадка десанта в этом квадрате?
— В принципе она реальна, но такая операция не может остаться незамеченной. Днем она вообще неосуществима, надо ночью, но ночью можно нарваться на мины, подвесные растяжки, замаскированные звуковые и световые бомбы. Мы посылали несколько групп, но результат, как я уже докладывал, увы, неутешителен.
— Игорь Дмитриевич, — Путин обратился к маршалу. — На какой высоте летают крылатые ракеты? Я имею в виду низший предел полета…
— Оптимальный режим — тридцать метров от земли. Трудность заключается в рельефе, если он сложен, то и ракете на скорости 900 километров в час сложно его огибать. А по равнине такая ракета может быть сенокосилкой… Но в деталях, конечно же, лучше разбирается министр ВВС Корнуков.
— Тогда передайте ему, чтобы он со мной связался.
В кабинет вошел помощник Тишков и, подойдя к Путину, что-то негромко тому сказал. Президент кивнул и поднялся с кресла. Все поняли — совещание окончилось.
В приемной его ждал Шторм.
10. Волгоград. Разыскивается человек в черной бейсболке.
Следователь Вронский прибыл в горбольницу, после обхода. И сразу же — к заведующему хирургическим отделением Антонову. У врача был усталый взгляд, он жадно курил и весь вид его говорил о психической опустошенности. Возможно, только что закончившаяся сложная операция по удалению почки, наложила свой отпечаток на весь его облик. Но когда он узнал, кто к нему приехал и о каком больном идет речь, в глазах хирурга что-то изменилось — появилась живая искра заинтересованности.
— Ваш участковый оказался крепким парнем, хотя мы мучили его восемь часов. Половину кишечника пришлось удалить…
— А можно с ним переговорить?
— Да ради Бога, мы вчера его из реанимационной перевели в двухместную палату. А ваш человек… который охраняет, ему иногда помогает походить по коридору и вообще опекает, словно родного сына.
«Опекуном» Усача был сержант Трофимов из уголовного розыска, пожилой и уже отошедший от активной деятельности человек.
Трофимов сидел на топчане, в нескольких метрах от двери, ведущей в палату под номером 23. Они поздоровались, Вронский спросил «как дела?» , ему ответили «пока полный ажур, товарищ капитан» и на этом они разошлись.
Усач лежал на кровати и читал книгу. При виде вошедшего Вронского хотел подняться, но тот, быстро подойдя к кровати, и, взяв его за плечо, сказал: «Лежи, Ваня, я сяду на стул с тобой рядом.»
Вторая кровать была пуста.
— Ну, что — поговорим, дело, кажется, начинает туго закручиваться. Расскажи все — когда, где с кем, о чем, почему ну т. д. ?
— Понимаю… Курить зверски хочется, а тут вроде бы неприлично…
— Давай немного покалякаем, а потом вместе сходим в какой-нибудь закуток и подымим.
— Согласен. Значит, так…
…Из разговора выяснилось, что к Усачу однажды подошла женщина, торгующая на рынке, и пожаловалась, что кавказцы привезли арбузы и половину ее места, за которое она платит рынку, заняли арбузами. Она стала им объяснять, а один из них показал ей нож и велел навсегда заткнуться…
— Я пошел разбираться, и действительно несколько арбузов лежали рядом с ее лотком. Я нашел хозяина… из Астрахани, дагестанец и велел ему убрать свои арбузы с чужой территории. Затем меня, словно черт рогом под бедро саданул… Тут же рядом торговали двое кавказцев и я решил у них спросить лицензию на торговлю черешней. Конечно, никакой лицензии у них не было и они стали меня упрашивать, чтобы я разрешил им доторговать… Стали плакаться, что за лицензию надо больше платить, чем они наторгуют, и тут они меня купили… Ну как купили… Когда у нас выяснение отношений дошло до кипения и я хотел уже их отвезти в отдел, один из них меня спрашивает: значит, по-твоему, лучше чеченцу бегать с автоматом по горам, чем мирно торговать черешней? А мне и возразить нечего. Насыпали они мне кулек черешни… крупная сочная… и я оставил их в покое. Эту черешню я тут же за воротами рынка отдал безногому нищему, пусть, думаю, полакомится… Можете сами у него спросить, он там и сейчас попрошайничает.
Вронский кивнул головой, не проронив ни слова.
…Потом участковый еще несколько раз заходил на рынок и по делам и просто для разнообразия, встречал этих продавцов, но никаких дел с ними не имел. Но однажды один из них, как потом выяснилось, Масаев Руслан спросил — не знает ли Усач, где на время можно снять квартиру? Вопрос не из ряда вон… обыкновенный, житейский. И назвал участковый адрес Киреева. Одинокий, две комнаты…
— И сколько они тебе за посредничество заплатили?
Усач замолчал. Отвернулся к стене.
— Хорошо, об этом потом… Скажи, Ваня, ты догадывался, с кем имеешь дело?
— Клянусь матерью… Они вовсе не походили на бандитов, обходительные, шутили, анекдоты травили. Трудно даже представить…
— Сколько раз ты оказывал им услуги? Ну типа той, когда ходил за их вещами?
— Единственный раз, я уже об этом давал показания Гордееву из ФСБ.
— Но ты же не мог не понимать, что было в тех кульках… Только слепой мог не видеть или не почувствовать… Там же был пистолет, который не был даже завернут… Как ты это объяснишь?
— К сожалению, я это понял только тогда, когда меня брали наши…
— Согласись, Иван, это звучит как-то неубедительно. Скажи честно, когда ты узнал о содержимом пакетов — когда брал их из тайника или когда уже тебя прихватили наши ребята?
Усач молчал. Чего-то не договаривал.
— Хорошо, оставим этот вопрос до лучших времен. Ты знал третьего, того, который тебя пытался убить и кто убил водителя такси?
— Ну как знал — видел. Он тоже ошивался на рынке, сначала я думал, что это какой-то шерамыжник, пробивала… Звали его Михайло. Он с Гасановым и Масаевым тоже жил у Киреева…
Вронский из папки извлек конверт с фотографиями. Одну из них, скопированную с видеопленки, он протянул Усачу.
— А этого узнаешь?
Участковый, чтобы хоть как-то реабилитироваться в глазах следователя, незамедлительно откликнулся.
— Это не он…. Но я его тоже видел на базаре.
Усач закрыл глаза и стал вспоминать. Он понимал, что сейчас каждое слово будет иметь большое значение в его дальнейшей судьбе.
— Могу ошибиться, но он мне представляется именно с велосипедом. Лицо на фото не очень разборчиво, а вот велосипед… И кепка — точно, это знакомый Михайло.
— Как ты думаешь, он был связан с Гасановым и Масаевым?
— Если был знаком с Михайло, то, видимо, и с ними как-то связан.
— А как по-твоему, этот Михайло и этот велосипедист еще в Волгограде?
Усач пожал плечами.
— Это зависит от того, что они хотят здесь найти.
— А как ты думаешь, что можно искать, имея на руках револьвер и несколько тротиловых шашек?
— Только приключения на свою задницу.
…Вронский, возвратившись в Управление, тут же позвонил главному прокурору и попросил того о встрече. Когда она состоялась, он изложил факты, и озадачил прокурора тем, чтобы УФСБ и РУБОП выделили в его распоряжение оперативников.
— Сколько тебе нужно, столько и получишь, — заверил Вронского прокурор.
— Не менее сорока человек…
— Ну это ты, парень, несколько загнул. Что они будут делать — сидеть у тебя в приемной?
— Они будут у меня пахать, рыть носом землю… Дайте мне сто сорок человек и я всех озадачу. Слишком велик риск грандиозного теракта.
— Да на тебя уже работают все силовые структуры области…
— А толку?
— А это, извини, зависит от тебя. С чего начнешь?
— Уже начал. Если отыщем человека в черной бейсболке с велосипедом, считай, полдела уже сделано. Через него выйдем на других. Исполнителей.
— А почему ты думаешь, что этот парень с велосипедом не относится к числу исполнителей?
— Потому что он на велосипеде и курит «Приму»… Он — звонарь, второстепенная шестерня и не более того. Возможно, оказывает кому-то мелкие услуги. Во всяком случае, это статист, но из таких, которые могут пойти на все… И потому мы его заловим.
— Как бы я хотел, Володя, быть таким же уверенным в себе, как ты, а то меня совсем сомнения заели. То ли завод взорвут, то ли резиденцию губернатора…
— Губернатор им не нужен. Террористы тоже умеют считать и они большие прагматики.
— Ну что ж, — сказал главный прокурор, — раз ты все о них знаешь, иди, разыскивай. Ни пуха тебе ни пера…
11. Волгоград. Следователь Вронский выходит на след.
Михайло позвал сидящего на крыльце и лузгающего семечки Сергея. Они пошли в сарай, где под копной сена лежали мешки, пузатые словно откормленные поросята.
— Бери за углы, — сказал Сивко, — и не роняй.
Когда все четыре мешка оказались в избе, Сивко велел напарнику сходить погулять.
— Далеко не ходи, скоро понадобишься.
— Тогда дай на пару затяжек, а то скучно просто так шляться по улице.
Михайло достал кожаный кисет и отсыпал Сергею в ладонь горсточку растертой анаши.
— Не жмись, хохол, говна жалко?
— Тебя, придурка, жалко. И так чуть маслы передвигаешь.
— Да это у меня такая походка, дед так ходил.
— А моего деда твои москали забротали и в НКВД поставили к стенке. И еще трех его братьев и невестку.
— И теперь ты мстишь за них?
— Я нахожусь на войне и потому никому не мщу. Иди на улицу, здесь курить нельзя.
Сергей вышел и отправился в сад. По ходу сорвал несколько переспевших груш и, войдя под шатер смоковницы, улегся под ней. Ему было хорошо. Даже очень хорошо. Курил, наркота начинала щекотать душу, а он, уставившись в небо, на котором кроме синевы ничего больше не было, взирал в ее непроницаемую бездонность. И рисовались ему быстро и хаотично сменяющиеся картины, которые необъяснимо ласково щекотали все его нутро. То, что делает Михайло, его как-то не волновало, хотя и дураку было понятно, что тот готовится сотворить. Но ему было все равно, ибо жизнь в данном виде и образе, которая предстала перед ним, меньше всего вызывала в нем сочувствия. И люди, которые жили сами по себе, обходясь без него, были для него не более, как некие механические абстрактные предметы.
Сергей задремал и приятность явная перешла в приятность сонную, что в тысячу раз было приятнее и сказочнее всего остального. Какие-то прекрасные сине-золотые видения поплыли перед его очарованным взором: солнечная предзакатная широта мира сладостно сочеталась с зелеными купами огромных, до небес, деревьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67