А как он меня угадал? И хорошо ли это? Может, это его самая большая ошибка? А моя самая большая ошибка в том, что я во всем хочу быть сильным. А это невозможно, пустая затея… Еще никому не удалось быть во всем сильным. Как никому не удалось победить смерть. Это она — величайший математик, поскольку, как заметил Ключевский, безошибочно решает все задачи… А что я сам хочу от жизни? А это смотря, от какой жизни? От этих мгновений, которые прокалены солнцем и пронизаны предчувствием крови или от череды лет, на протяжении которых мне придется нести свой крест? Я будущего не знаю, а потому глупо задаваться вопросом — что подразумевал Ельцин под словами, сказанными им в тот странный день? Ведь по сути я был на волосок от гибели, а это меня тогда нисколько не взволновало. Тем более не напугало. Так к чему мне возвращаться туда, откуда меня выгнал не страх, а моя воля, не поддающаяся соблазну быть в середине? Нет… Что-то ты запутался, наверное, солнце в тебе нарушило здравое и ты заговариваешься… Лучше открой глаза и взгляни на мир: он лучится, как нимб над головой Христа, он весь играет, как пасхальное солнышко и нет в нем видимой ущербинки. Но вместе с тем… вместе с тем он беспощаден, как инквизитор. И люди внизу инквизиторы… и в тебе сидит инквизитор, потому что ты чью-то волю хочешь сокрушить оружием. Но и они тоже держат оружие в руках и направляют его в меня… Нет, конечно, не прямо в меня, но в то, что я как бы олицетворяю… Насколько счастливее меня эта птаха, которая минуту назад сидела напротив и что-то пыталась мне объяснить. Она, наверное, тоже со своей волей, своими воззрениями… Может, она тоже чей-то президент и так же, как я, занялась не своим делом? И кто из нас переживет эту ночь и кто оставит после себя теплый след и охлаждающую душу тень? И знает ли она о мире — как долог и как быстр его исход? Нет, не знает, как знаю я, что жизни-то этой так коротка линия, так безупречно исходна и эфемерна она. Потому и сладка и невыразимо печальна…“
Глаза его закрылись и он провалился в синюю люльку, имя которой Вселенная…
…Подошел Гулбе. На нем была шапочка с подвернутыми краями, за плечами торчал приклад автомата.
— Как самочувствие, Айвар? — спросил Путин.
— Нормалек, товарищ президент. Проверил сторожевые посты, пока тихо…
— Как ребята?
— Тоже нормально. А как вы… там такое пекло? — Гулбе кивнул в сторону гребня, на котором виднелись потные спины лежащих Шторма и Щербакова.
— Ничего, скоро солнце пойдет на убыль, а там, смотришь, ночь, — он взглянул на Гулбе и увидел выбившийся из подвернутой маски потный ершик волос. На шее парня пульсировала набрякшая сонная артерия. — Однако мне надо сменить командира… — Путин поднялся и, согнувшись, сделал пробежку в сторону ущелья. Затем лег и пополз вперед.
Шторм не сразу отправился в «санаторий» , как он сам окрестил смоковницу с ее спасительной тенью. Он зачарованно смотрел на марево, парящее над противоположной грядой, в глазах прыгали темные мушки, признак перенапряжения. Ему показалось, что на другой стороне ущелья, в темно-зеленых зарослях кустарника, что-то сверкнуло, как если бы блик исходил от окуляра бинокля. Было ощущение, что за ними кто-то наблюдает. Однако завел речь о другом.
— Мы с конюхом сваляли дурака, — сказал Шторм. — Или надо было его вообще не брать, а если взяли… нельзя оставлять такого свидетеля…
— Вы боитесь что его спохватятся?
— Могут спохватиться, а нам лишнего шума не надо.
— Но у них, наверное, тоже бывают дезертиры…
Шторм, развернувшись на локтях, отполз от кромки ущелья. Поднялся и пошел к смоковнице. Его кривоватые ноги довольно уверенно попирали сухую каменистую почву, оставляя позади столбики пыли.
И уже сидя под деревом и, обмахиваясь сорванной с головы шапочкой, он подумал о донесении, в котором говорилось о прибытии людей из «Дельты» в Грузию. И ощущение, которое он только что испытывал, глядя на другую сторону ущелья, приобрело вполне реальные очертания: а чем черт не шутит, вполне ведь возможно, что американские коллеги уже здесь и они сильно могут нам осложнить операцию. И вспомнил имя, уже ставшее хрестоматийным, Чарльза Беквита, который с помощь вот такого объявления набирал команду: «Требуются добровольцы в „Дельту“. Гарантируется медаль, гроб или то и другое». Эту быль Шторму не раз приходилось напоминать новичкам и сейчас, думая о возможной встрече с «Дельтой» , он мысленно послал привет ее первому командиру. Ставшему живой легендой у спецназа.
34. Бочаров ручей. 11 августа.
Помощник президента Тишков не успевал отвечать на телефонные звонки. Губернаторы как будто сговорились: каждый звонивший рассчитывал на эксклюзивное к себе отношение и, пользуясь своим пребыванием в черноморских правительственных резиденциях, пытались добиться аудиенции у Путина. Тишков, в соответствии с согласованной с президентом версией, всем говорил, что президент в настоящий момент занят и в ближайшие часы не освободится. Если хотите, спрашивал Тишков, соединю с главой администрации президента Волошиным.
Из окна резиденции было хорошо видно, как на газоне продолжают дежурить журналисты. Тишков зашел к пресс-секретарю, с которым Путин работал еще в Питере, и попросил того поговорить с журналистами и, при возможности, обеспечить их минеральной водой и бутербродами. Потом помощник вышел из своего кабинета и направился к Волошину. Тот сидел за письменным столом и что-то писал толстой с золотым пером авторучкой. В широко открытое окно залетал тепляк, обегал светлые стены кабинета и нервно поигрывал уголками бумаги, лежащей на столе.
— Саша, — обратился он к главе администрации, — неплохо было бы Паше Фоменко немного порисоваться перед телевизионщиками, а то они там сгорают от нетерпения. Да и жара сегодня, в тени 33 по Цельсию…
— Позвоните, Лев Евгеньевич, ему сами, он, кажется, на корте играет с Геной Лобачевым в теннис…
Лобачев — один из охранников, также питерец, а когда-то служил в спецподразделении «Вымпел».
— Только пусть Фоменко не вступает с журналистами в дискуссии, — добавил Волошин, когда Тишков уже был в дверях.
— Паша сам знает, что это не его компетенция, хотя он иногда закатывает такие речи, что можно подумать будто учился ораторскому искусству у самого Собчака.
Волошин оторвался от бумаг и мгновение его взгляд сосредотачивался на Тишкове. Спросил:
— Лев Евгеньевич, вы, конечно, знаете, куда отправился Владимир Владимирович. Как вы этот его шаг расцениваете?
Волошин намного моложе Тишкова и потому обращается к нему на «вы». Но по должности он старше и вправе задавать любые вопросы. Впрочем, у них сложились довольно дружеские отношения и они могли обходиться без лишней дипломатии.
— Если честно, я его поступок в душе одобряю… Ну, может, не одобряю, а понимаю… Как мужчина мужчину. Хотя сам я на такие подвиги, увы, не способен… да и возраст уже не тот.
— И я его понимаю. На него свалилась огромная ответственность и особенно в связи с делами в Чечне. Будем надеяться, что все закончится благополучно, и нам остается только держать за него кулаки и блокировать на сей счет любую информацию…
— Разумеется, если это выйдет за эти пределы, — Тишков окинул взглядом пространство, — пиши пропал, писаки и телевизионщики растерзают нас… Я представляю, что они напридумают…
— Хорошо, Лев Евгеньевич, идите, мне тут осталось совсем немного работы… Сочиняю Указ президента о передаче особых полномочий ФСБ в борьбе с терроризмом на Северном Кавказе.
— Это нужно было сделать еще вчера, а то получалось у семи нянек дитя без глаза.
— Да нет, не все так однозначно. Просто закончился войсковой этап, теперь нужны спецоперации, а значит, нужен и единый центр по их проведению…
Тишков прошел в свой кабинет и оттуда позвонил на корт. Когда трубку взял Фоменко, он ему сказал:
— Паша, зрители ждут твоего выхода. Пожалуйста, только без экспромтов. В президентском шкафчике возьми его одежду, переоденься и направляйся сюда. Да… не ходи один, пусть тебя сопровождает Лобачев.
Тишков подошел к столу и открыл бутылку боржоми. Из окна ему хорошо была видна дорожка, ведущая от кортов, и пологой дугой огибающая газон.
Фоменко он увидел издалека. На нем были светлые хлопчатобумажные брюки и кремового цвета сорочка с короткими отложными рукавами. Когда Паша с сопровождающим его Лобачевым приблизился, Тишков разглядел обувь, которая была на Фоменко — китайские туфли с плетеными союзками. Словом, он один к одному был облачен в одежды, в которых был Путин в день своего отбытия. И только одна деталь новая — клетчатая с короткими обвислыми полями панама. Однако она не закрывала лицо, которое было серьезно и в меру загорелое… В руке Паша держал ракетку…
…Когда фигура Фоменко-Путина появилась в поле зрения журналистов, они скопом подхватились и устремились в сторону дорожки. На сей раз ничто не помешало Октавиану Рубцову из НТВ проявить недюжинную прыть и раньше всех оказаться у «объекта». Однако от резко взятого старта в груди у него все зашлось, и он едва выдавил из себя вопрос: «Господин президент, кто ваш партнер? С каким счетом закончилась игра?» Подошедшего корреспондента CNN Марка Сандлера интересовало другое и он, настырно тянул микрофон к Фоменко: «Господин Путин, говорят при покушении на вас погиб один из ваших телохранителей… Как это случилось?»
Лобачев сильной рукой отодвинул наиболее ретивых и довольно добродушно бросил:
— Господа, президент устал. Все вопросы потом, через день состоится пресс-конференция… извините, нам пора.
Но Фоменко, который уже вошел в роль, не хотелось хотя бы без одной реплики уходить и он, на мгновение задержавшись, бросил:
— Мне бы, орлы, ваши заботы. Все нормально, мой телохранитель жив и здоров, мы только что с ним играли в теннис и он меня обыграл со счетом два три…
Наблюдавший за Путиным-Фоменко Октавиан Рубцов, обратил внимание на одну мелкую деталь, которая почему-то всегда бросалась ему в глаза: на противокозелке левого уха президента темнело едва заметное родимое пятнышко. А тут, как Рубцов ни вглядывался, и намека на родинку не было. И две характерных продольных морщинки у губ тоже не было… Возможно, жара, возможно, расстояние не позволили ему как следует рассмотреть…
Позже, в фургончике, который с оборудованием стоял за воротами резиденции, они с оператором и режиссером просмотрели пленку и сравнили ее с другими кадрами. Разница была налицо.
— Нам морочат голову, — пыхтя, сказал измотанный жарой тучный режиссер.
— Он такой же Путин, как я Клинтон, — чему-то радуясь, констатировал Рубцов. От удовольствия он потер руки — как же, сенсация дня — у президента России есть двойники, которые, возможно, правят страной. — Что будем делать? — спросил он у режиссера. — Перегоним информацию в Москву или…
Режиссер старый опытный телевизионщик с сомнением покачал головой:
— Боюсь, нам никто не поверит и могут лишить аккредитации.
— Но не мы так это сделает кто-нибудь другой, — у Рубцова глаза горели азартом. Однако и он дорожил аккредитацией и не спешил покидать обетованные черноморские берега в такую пору года. — Но если даже это двойник, то двойник классный… и голос Путинский и улыбка…
— Я бы не был столь категоричен, — вдруг возник оператор. — Это не самая близкая экспозиция, с которой мне пришлось снимать да и кассета не первосортная, десятый раз пишу.
— Да перестань, Гена, — едва не взмолился Рубцов, — это только слепому неясно.
— Забудем об этом до пресс-конференции, — сказал режиссер и все поняли, тема исчерпана и пора на обед…
В Сочи стояло пекло, запахи расплавленного асфальта, выхлопных газов и тропических ароматов сливались в один неповторимый букет, свойственный большинству южных городов…
35.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Глаза его закрылись и он провалился в синюю люльку, имя которой Вселенная…
…Подошел Гулбе. На нем была шапочка с подвернутыми краями, за плечами торчал приклад автомата.
— Как самочувствие, Айвар? — спросил Путин.
— Нормалек, товарищ президент. Проверил сторожевые посты, пока тихо…
— Как ребята?
— Тоже нормально. А как вы… там такое пекло? — Гулбе кивнул в сторону гребня, на котором виднелись потные спины лежащих Шторма и Щербакова.
— Ничего, скоро солнце пойдет на убыль, а там, смотришь, ночь, — он взглянул на Гулбе и увидел выбившийся из подвернутой маски потный ершик волос. На шее парня пульсировала набрякшая сонная артерия. — Однако мне надо сменить командира… — Путин поднялся и, согнувшись, сделал пробежку в сторону ущелья. Затем лег и пополз вперед.
Шторм не сразу отправился в «санаторий» , как он сам окрестил смоковницу с ее спасительной тенью. Он зачарованно смотрел на марево, парящее над противоположной грядой, в глазах прыгали темные мушки, признак перенапряжения. Ему показалось, что на другой стороне ущелья, в темно-зеленых зарослях кустарника, что-то сверкнуло, как если бы блик исходил от окуляра бинокля. Было ощущение, что за ними кто-то наблюдает. Однако завел речь о другом.
— Мы с конюхом сваляли дурака, — сказал Шторм. — Или надо было его вообще не брать, а если взяли… нельзя оставлять такого свидетеля…
— Вы боитесь что его спохватятся?
— Могут спохватиться, а нам лишнего шума не надо.
— Но у них, наверное, тоже бывают дезертиры…
Шторм, развернувшись на локтях, отполз от кромки ущелья. Поднялся и пошел к смоковнице. Его кривоватые ноги довольно уверенно попирали сухую каменистую почву, оставляя позади столбики пыли.
И уже сидя под деревом и, обмахиваясь сорванной с головы шапочкой, он подумал о донесении, в котором говорилось о прибытии людей из «Дельты» в Грузию. И ощущение, которое он только что испытывал, глядя на другую сторону ущелья, приобрело вполне реальные очертания: а чем черт не шутит, вполне ведь возможно, что американские коллеги уже здесь и они сильно могут нам осложнить операцию. И вспомнил имя, уже ставшее хрестоматийным, Чарльза Беквита, который с помощь вот такого объявления набирал команду: «Требуются добровольцы в „Дельту“. Гарантируется медаль, гроб или то и другое». Эту быль Шторму не раз приходилось напоминать новичкам и сейчас, думая о возможной встрече с «Дельтой» , он мысленно послал привет ее первому командиру. Ставшему живой легендой у спецназа.
34. Бочаров ручей. 11 августа.
Помощник президента Тишков не успевал отвечать на телефонные звонки. Губернаторы как будто сговорились: каждый звонивший рассчитывал на эксклюзивное к себе отношение и, пользуясь своим пребыванием в черноморских правительственных резиденциях, пытались добиться аудиенции у Путина. Тишков, в соответствии с согласованной с президентом версией, всем говорил, что президент в настоящий момент занят и в ближайшие часы не освободится. Если хотите, спрашивал Тишков, соединю с главой администрации президента Волошиным.
Из окна резиденции было хорошо видно, как на газоне продолжают дежурить журналисты. Тишков зашел к пресс-секретарю, с которым Путин работал еще в Питере, и попросил того поговорить с журналистами и, при возможности, обеспечить их минеральной водой и бутербродами. Потом помощник вышел из своего кабинета и направился к Волошину. Тот сидел за письменным столом и что-то писал толстой с золотым пером авторучкой. В широко открытое окно залетал тепляк, обегал светлые стены кабинета и нервно поигрывал уголками бумаги, лежащей на столе.
— Саша, — обратился он к главе администрации, — неплохо было бы Паше Фоменко немного порисоваться перед телевизионщиками, а то они там сгорают от нетерпения. Да и жара сегодня, в тени 33 по Цельсию…
— Позвоните, Лев Евгеньевич, ему сами, он, кажется, на корте играет с Геной Лобачевым в теннис…
Лобачев — один из охранников, также питерец, а когда-то служил в спецподразделении «Вымпел».
— Только пусть Фоменко не вступает с журналистами в дискуссии, — добавил Волошин, когда Тишков уже был в дверях.
— Паша сам знает, что это не его компетенция, хотя он иногда закатывает такие речи, что можно подумать будто учился ораторскому искусству у самого Собчака.
Волошин оторвался от бумаг и мгновение его взгляд сосредотачивался на Тишкове. Спросил:
— Лев Евгеньевич, вы, конечно, знаете, куда отправился Владимир Владимирович. Как вы этот его шаг расцениваете?
Волошин намного моложе Тишкова и потому обращается к нему на «вы». Но по должности он старше и вправе задавать любые вопросы. Впрочем, у них сложились довольно дружеские отношения и они могли обходиться без лишней дипломатии.
— Если честно, я его поступок в душе одобряю… Ну, может, не одобряю, а понимаю… Как мужчина мужчину. Хотя сам я на такие подвиги, увы, не способен… да и возраст уже не тот.
— И я его понимаю. На него свалилась огромная ответственность и особенно в связи с делами в Чечне. Будем надеяться, что все закончится благополучно, и нам остается только держать за него кулаки и блокировать на сей счет любую информацию…
— Разумеется, если это выйдет за эти пределы, — Тишков окинул взглядом пространство, — пиши пропал, писаки и телевизионщики растерзают нас… Я представляю, что они напридумают…
— Хорошо, Лев Евгеньевич, идите, мне тут осталось совсем немного работы… Сочиняю Указ президента о передаче особых полномочий ФСБ в борьбе с терроризмом на Северном Кавказе.
— Это нужно было сделать еще вчера, а то получалось у семи нянек дитя без глаза.
— Да нет, не все так однозначно. Просто закончился войсковой этап, теперь нужны спецоперации, а значит, нужен и единый центр по их проведению…
Тишков прошел в свой кабинет и оттуда позвонил на корт. Когда трубку взял Фоменко, он ему сказал:
— Паша, зрители ждут твоего выхода. Пожалуйста, только без экспромтов. В президентском шкафчике возьми его одежду, переоденься и направляйся сюда. Да… не ходи один, пусть тебя сопровождает Лобачев.
Тишков подошел к столу и открыл бутылку боржоми. Из окна ему хорошо была видна дорожка, ведущая от кортов, и пологой дугой огибающая газон.
Фоменко он увидел издалека. На нем были светлые хлопчатобумажные брюки и кремового цвета сорочка с короткими отложными рукавами. Когда Паша с сопровождающим его Лобачевым приблизился, Тишков разглядел обувь, которая была на Фоменко — китайские туфли с плетеными союзками. Словом, он один к одному был облачен в одежды, в которых был Путин в день своего отбытия. И только одна деталь новая — клетчатая с короткими обвислыми полями панама. Однако она не закрывала лицо, которое было серьезно и в меру загорелое… В руке Паша держал ракетку…
…Когда фигура Фоменко-Путина появилась в поле зрения журналистов, они скопом подхватились и устремились в сторону дорожки. На сей раз ничто не помешало Октавиану Рубцову из НТВ проявить недюжинную прыть и раньше всех оказаться у «объекта». Однако от резко взятого старта в груди у него все зашлось, и он едва выдавил из себя вопрос: «Господин президент, кто ваш партнер? С каким счетом закончилась игра?» Подошедшего корреспондента CNN Марка Сандлера интересовало другое и он, настырно тянул микрофон к Фоменко: «Господин Путин, говорят при покушении на вас погиб один из ваших телохранителей… Как это случилось?»
Лобачев сильной рукой отодвинул наиболее ретивых и довольно добродушно бросил:
— Господа, президент устал. Все вопросы потом, через день состоится пресс-конференция… извините, нам пора.
Но Фоменко, который уже вошел в роль, не хотелось хотя бы без одной реплики уходить и он, на мгновение задержавшись, бросил:
— Мне бы, орлы, ваши заботы. Все нормально, мой телохранитель жив и здоров, мы только что с ним играли в теннис и он меня обыграл со счетом два три…
Наблюдавший за Путиным-Фоменко Октавиан Рубцов, обратил внимание на одну мелкую деталь, которая почему-то всегда бросалась ему в глаза: на противокозелке левого уха президента темнело едва заметное родимое пятнышко. А тут, как Рубцов ни вглядывался, и намека на родинку не было. И две характерных продольных морщинки у губ тоже не было… Возможно, жара, возможно, расстояние не позволили ему как следует рассмотреть…
Позже, в фургончике, который с оборудованием стоял за воротами резиденции, они с оператором и режиссером просмотрели пленку и сравнили ее с другими кадрами. Разница была налицо.
— Нам морочат голову, — пыхтя, сказал измотанный жарой тучный режиссер.
— Он такой же Путин, как я Клинтон, — чему-то радуясь, констатировал Рубцов. От удовольствия он потер руки — как же, сенсация дня — у президента России есть двойники, которые, возможно, правят страной. — Что будем делать? — спросил он у режиссера. — Перегоним информацию в Москву или…
Режиссер старый опытный телевизионщик с сомнением покачал головой:
— Боюсь, нам никто не поверит и могут лишить аккредитации.
— Но не мы так это сделает кто-нибудь другой, — у Рубцова глаза горели азартом. Однако и он дорожил аккредитацией и не спешил покидать обетованные черноморские берега в такую пору года. — Но если даже это двойник, то двойник классный… и голос Путинский и улыбка…
— Я бы не был столь категоричен, — вдруг возник оператор. — Это не самая близкая экспозиция, с которой мне пришлось снимать да и кассета не первосортная, десятый раз пишу.
— Да перестань, Гена, — едва не взмолился Рубцов, — это только слепому неясно.
— Забудем об этом до пресс-конференции, — сказал режиссер и все поняли, тема исчерпана и пора на обед…
В Сочи стояло пекло, запахи расплавленного асфальта, выхлопных газов и тропических ароматов сливались в один неповторимый букет, свойственный большинству южных городов…
35.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67